И Иван Иванович открывает новую принесенную бутылку обыкновенным ударом ладони по донышку бутылки, и пробка со знакомым хлопком вылетает кверху.

Появляется горничная, она несет по тарелке в каждой руке, на одной я вижу остатки различных сортов сыра, масло, яйца, на другой – селедки, одна из них уже наполовину съедена. Она стоит нерешительно.

Одним движением капитан убирает стол, все скользит в крайний угол; туда больше не попадает свет керосиновой лампы. Служанка несколько раз ходит туда-сюда, пока стол не оказывается полным тарелками.

- Ты даже не принесла скатерть, Машка! О, я мог бы убить тут всех вокруг! Не глазей на мужчину!

Девочка плачет и всхлипывает.

- Но я же не знала этого, и вы тоже мне этого не говорили, ваше высокоблагородие! – ревет она.

- Теперь мое терпение лопнуло!, – и он уже схватил без разбора что-то с тарелки, девушка с громким воем бежит из комнаты.

Капитан кладет это «что-то» обратно на стол; это кусок колбасы, содержание которого кто-то выгреб на всю длину ножа. Энергичным приемом полицейский теперь полностью скомкал шкурку колбасы в шарик.

- Извините меня, я хочу надеть другой мундир, все же, я не могу... Вы – мой гость, минутку, пожалуйста... И он исчезает где-то в полумраке комнаты.

Он снова появляется, после того, как я выкурил две сигареты.

- Пожалуйста, ешьте, что хотите и сколько хотите, я со своей стороны буду только рад, поверьте мне, и здесь, видите, чтобы мы оба не ели всухомятку, я сразу принес еще побольше. Итак, пожалуйста, пусть вам ничто не мешает, здесь несколько примитивно, но что поделаешь. Вы должны есть, пока вы больше не сможете, обещайте мне.

Он пододвигает все, что стоит на столе, ко мне, наполняет рюмки водкой, мы пьем, он снова наполняет их и пьет, тогда как я посвящаю себя еде.

- Уже пять лет сижу я в этом проклятом месте. Я родом из Москвы. Я был достаточно честолюбив, чтобы принять эту должность, и теперь мне приходится опускаться здесь в грязи, дерьме и вечном однообразии.

Иван Иванович Лапушин, полицейский капитан, раскрывает мне свою душу. Я чувствую, как хорошо на него действует, что он хоть раз может рассказать кому-то о себе. Мы сразу ощущаем сильную симпатию друг к другу.

Сначала как прежний житель большого города он всеми средствами защищался от дальнейшего пребывания в сибирском городке. Его заявления с, вероятно неловко сформулированными обоснованиями, не нашли понимания. Слишком скоро начались также и первые, пусть даже смешные неточности в исполнении им своих служебных обязанностей, из-за которых начальник полицейской канцелярии, писарь Игнатьев постепенно получил большую власть над ним. Отрезанный от мира и культуры, мужчина вскоре стал ленивым, апатичным. И с женой его связывала только лишь будничная привычка. В момент вероятно последнего всплеска энергии он отправил обоих своих детей в Пермь, чтобы не видеть опустившихся постоянно перед глазами. Он пытался водкой успокоить бесполезное, пустое времяпровождение, утихомирить свою тоску по пульсирующей жизни, по музыке и развлечениям. Алкоголь торжествовал, он снова и снова манил его, и чем больше он пил, тем меньше он напивался, однако, тем выше становились его долги за алкоголь перед татарами.

- Видите, вот это моя жизнь. Я защищался достаточно долго, боролся, у меня было другое представление о жизни..., но теперь со мной происходит то же, что и со всеми вокруг меня; мы пьем, мы отдаем последние копейки за алкоголь. Эта дикая местность – это наш закат.

Бутылки были опустошены, но он не заметил, что я почти ничего не пил. И, все же, этот заблудший человек чувствовал, что он и я, дети крупного города, нашли здесь друг друга как на одиноком острове, не зная еще этого на самом деле. В настоящий момент для Ивана Ивановича не было никого, желаннее меня; потому он с радостью забыл обо всем, что разделяло нас. Уже светало, когда я покидал дом. Иван Иванович достойно пил за здоровье купюры, которая принесла ему новое, непредвиденное утешение и новое, давно потерянное уважение. С трудом он смог проводить меня до двери.

- Я сейчас, прямо сейчас пойду к татарам и скажу им: – Сколько я должен вам, ребята, за эту дерьмовую водку, а? Сколько набралось? Что, так мало? Я думал, я выпил ее! Здесь сто рублей! Вы могли бы вообще разменять? да, так я скажу, сразу, завтра, но оно уже наступило, завтра! Итак, завтра, нет, сегодня, ах, что за чепуха! И завтра, нет, сегодня мы будем играть в карты, я прикажу приготовить что-то вкусное, и Игнатьева тоже приглашу, пусть этот засранец тоже придет пожрать и поиграть в карты, а почему бы и нет? Он же должен, все же, должен прийти! Теперь у меня есть сто рублей! Великолепно!

Я закрыл дверь. Часовой взял винтовку «на караул».

Он спал, по-видимому, так как очень пугался, когда я проходил.

Наконец, я также узнал, по чьему приказу меня освободили. Мои друзья не забыли меня.

В Никитино – так назывался городок, в котором меня освободили – можно попасть через Ивдель, самую северную конечную станцию железнодорожной ветки от Перми. Расстояние от Перми до Ивделя составляло примерно 800 километров. В Ивдели можно было взять напрокат лошадь и телегу, на которой после почти 24-часовой поездки можно добраться в деревню Ивановка. Там надо переночевать и на следующий день ехать до второй деревни. Это расстояние было таким же длинным, как и первая часть пути. Из этого местечка только к вечеру добираешься до деревни Закоулок, и если выехать оттуда утром, то к вечеру, наконец, попадешь в Никитино. Путь этот представлял собой широкую, абсолютно разбитую грунтовую дорогу, которая, окруженная безобразным, смешанным лесом, от обычной проселочной дороги отличалась лишь шириной.

На поросшем лесом холме, окруженном пашнями и пастбищами, глаз из далекой дали внезапно обнаруживал Никитино, как будто бы городок стоял в карауле на удаленном посту, наблюдая за бескрайним лесным морем. Серые, низкие хижины из едва обструганных стволов, между ними маленькие выбеленные церкви с зелеными византийскими куполами и сияющими крестами.

Так же как в Ивдели рельсовый путь внезапно прекращался, так и широкая грунтовая дорога кончалась в Никитино, так заканчивался здесь и последний телеграфный провод. В избе, похожей на все другие, кто-то сидел у тикающего аппарата и передавал одиноким сигналы из далекого мира.

Вокруг никогда не заканчивающаяся, неподвижная, безобразная стена леса. Вероятно, посреди девственного леса находились большие деревни или лежали поселения, но никто не знал много о них, да никто об этом и не спрашивал. Возможно, там были и поселения сбежавших или освобожденных каторжников, еще одна лишняя причина не задумываться об этом.

Вокруг Никитино и его жителей на многие километры не было совсем ничего.

Кто позволил в свое время построить этот городок посреди дикой местности? Кто был строителем уже многовековой церкви? Никто не знал его имени. Россия велика; что значат для этой страны люди, строители городов, поколения, века? Невообразимо большое пространство этой страны, вероятно, никогда не будет заполнено.

Унылая лесная дорога на холме упиралась в слишком широкую площадь. В ее центре стояла изготовленная из гигантских дубовых стволов церковь с крохотными окошками и мощной колокольней с колоколами 1566 года. На краю площади находились окрашенные белой известью блестящие на солнце административные здания. Отсюда все улицы проходили абсолютно параллельно или перпендикулярно друг другу.

Отсюда отходила и самая широкая улица; она называлась Торговой улицей. На ней стояли дома «верхних десяти тысяч», там происходило все движение, и если кто хотел однажды показать себя в Никитино, то достаточно было лишь пройтись только вдоль Торговой улицы, и весь городок узнавал, что нужно было узнать. В ее другом конце находилась пристань парома, который перевозил людей и повозки на другой берег реки. Там тоже возник со временем маленький городок.

Дома были построены как срубы из грубо соединенных бревен, большими по размерам были только двухэтажные строения полицейского управления, войскового управления и городского муниципалитета, а также большая тюрьма, которая лежала в стороне от городка. Они были построены из камня, построены самими каторжниками. Шесть окрашенных в белый цвет низких церквей с зелеными башнями в форме луковиц были беспорядочно разбросаны по маленькому городку.