Профессор встал, торжественно поклонился и вместе с Рё Инчже молча покинул кабинет. Ему хотелось как можно скорее увидеть Чо Гёнгу и Дин Юсона.

Через несколько минут они уже были в кабинете заведующего отделением. Чо Гёнгу был один, он сидел глубоко задумавшись, вся его поза выражала усталость, а на лице появилась болезненная бледность.

— Доброе утро, товарищ Чо Гёнгу. Что это вы тут без меня натворили? А? Как вы себя чувствуете? — с ходу спросил профессор.

— О! Профессор! Уже вернулись? — Чо Гёнгу поднялся навстречу Хо Гериму.

— Я спрашиваю, как ваше самочувствие? — ответил на приветствие вопросом Хо Герим.

— Сонсэнним, все нормально. Не волнуйтесь. Но почему вы не сообщили о своем выезде?

— В этом не было нужды. Вы лучше скажите о своем состоянии. — Профессору, кроме всего прочего, очень хотелось узнать ощущения человека, подвергшегося такой уникальной операции.

— С момента операции прошла уже неделя, но отрицательных реакций организм не ощущает. Температура, правда, к вечеру поднимается до тридцати восьми градусов. Пока только это…

Профессор не верил своим ушам.

— Во всяком случае, я чувствую себя лучше, чем предполагал… — пытался Чо Гёнгу успокоить профессора.

— Не спешите с выводами. Еще неизвестно, как поведет себя организм дальше.

— Думаю, все обойдется.

— Так или иначе, я должен вас осмотреть. Вы ведете себя крайне легкомысленно. Ведь вы же оба очень нужны клинике. А где товарищ Юсон?

— На операции.

— Что? На какой операции?! В таком состоянии? Прошу вас, — обратился профессор к Рё Инчже, — пойти в операционную. Посмотрите, что там происходит. Замените доктора Юсона и отправьте его сюда.

— Это не требуется. Он сейчас сам придет, — сказал Чо Гёнгу, но Рё Инчже уже вышел из кабинета.

Профессор стал тщательно выслушивать Чо Гёнгу. Затем он внимательно осмотрел операционное поле. Швы немного воспалились, но в общем рана выглядела нормально. Однако колебания температуры в пределах тридцати восьми градусов и сильная боль в оперированном месте не давали повода для чрезвычайного оптимизма.

— Товарищ Чо Гёнгу, вам необходимо лечь в стационар. Это и распоряжение главврача, и одновременно мое пожелание. Я лично буду наблюдать за вами, — строго сказал профессор, закончив осмотр.

— Дорогой сонсэнним, я благодарю вас за внимание и заботу. Но мне хотелось бы, чтобы о нашем эксперименте знало как можно меньше людей. Как же соблюсти правила игры, если вдруг мы окажемся в постелях? Не скрою, терпеть боль нелегко, однако мы сумеем ее превозмочь. Уж коли решились на операцию, должны справиться и с болью.

В словах Чо Гёнгу слышалась просьба, и профессор не захотел идти напролом.

— Хорошо… Я понимаю вас… И преклоняюсь… Вы же совершили героический поступок. — Профессор встал и крепко пожал Чо Гёнгу руку.

В это время в кабинет вошли Дин Юсон и Рё Инчже.

— Сонсэнним, здравствуйте! С приездом! — приветствовал Дин Юсон профессора.

— Спасибо. А как ваше самочувствие?

— Все нормально. Это вы помогли мне — помните нашу ночную беседу на сопке? Она во многом предопределила мое решение.

— Э, дорогой Юсон, не заставляйте старика краснеть. Я ведь чувствую себя виноватым, что не сразу понял предложенный вами метод. Мало того, даже чинил препятствия при его внедрении и невольно сыграл роль тормоза в развитии у нас восстановительной хирургии. В нашей стране созданы благоприятнейшие условия для развития науки, и я в дальнейшем отдам все силы, все умение, чтобы не остаться в долгу перед республикой.

— Сонсэнним, мы все не хотим быть в долгу у нее.

— Я это вижу. Мы счастливые люди. Теперь возьмемся за развитие восстановительной хирургии всем коллективом, чтобы практически приступить к лечению инвалидов войны в масштабах всей страны. Вы, Юсон, уже внесли свой вклад в это важное дело.

Профессор взял Чо Гёнгу и Дин Юсона за руки и долго смотрел на них.

«Какие удивительные люди, — думал он. — Они же знали, что эксперимент может привести к самым плачевным последствиям, и тем не менее пошли на риск. Эти люди готовы поступиться собственным здоровьем во имя возвращения к жизни больных, подобных Хван Мусону. И для этого одного мужества мало, нужно еще высокое сознание, новое мировоззрение. Это люди коммунистического труда, они, как маяк, указывают путь в будущее. А я им только мешал…»

— Друзья, — растроганно сказал Хо Герим, — надо постараться избежать любых осложнений. Мы должны создать максимально благоприятные условия для приживления пересаженных тканей. Никаких операций! Никаких физических нагрузок! Наблюдение за вами буду осуществлять я сам. Мы просто обязаны добиться успеха, оправдать доверие партии.

— Спасибо, сонсэнним, — ласково сказал Чо Гёнгу, понимая душевное состояние профессора.

— Сонсэнним!.. — Дин Юсон тепло пожал профессору руку.

— Товарищ Чо Гёнгу, а ведь я на вас обижен, — сказал Рё Инчже. — Почему, начиная столь ответственный эксперимент, вы даже не сочли нужным поставить меня, вашего заместителя, в известность?

— Возможно, я не прав. Но и вы должны понять, что в эксперименте, который мы затеяли, не должны были принимать участие другие врачи, да и вряд ли это было нужно. Ведь верно? Не держите на нас обиды.

У нас есть еще много нерешенных проблем. Думаю, на вашу долю тоже кое-что останется.

Сорок дней прошло в напряженном ожидании. Дин Юсон с волнением ждал наступления этого дня. Процесс приживления пересаженной костной ткани прошел благополучно, и все показания, в том числе анализы крови, стабильно отражали нормальное течение процесса. Подтвердилось предположение молодого хирурга — пересадка живых костных тканей от донора не представляет опасности для жизни человека. И, убедившись в этих выводах, такие же операции сделали еще пятерым больным. Все больные чувствовали себя хорошо.

Об успехе эксперимента доложили на собрании врачей. Все с ликованием встретили это сообщение, и не только в отделении восстановительной хирургии, но и в клинике и в институте. Теперь каждый готов был отдать кусочек своей костной ткани, чтобы вылечить и Хван Мусона, и других инвалидов войны.

Прошел год. Снова наступила весна. Голубое небо излучало тепло. Торжествовала весна и на территории клиники. Лопались на клумбах цветочные бутоны, распускалась нежная зелень на плакучих ивах, зацвели бело-розовым цветом абрикосы, персики, вишни. Теплый ветер, будто ласкаясь, нежными волнами набегал на разукрашенные цветением деревья, и они покачивались, словно в замедленном танце… Над цветами уже порхали бабочки, жужжали шмели…

У главного выхода клиники собрались врачи, медсестры, сиделки, несколько ходячих больных. Ждали появления Хван Мусона — сегодня он выписывался из больницы.

Вскоре показался и он. Одетый в хорошо отглаженный темно-синий костюм, с белым цветком на лацкане пиджака, Хван Мусон вышел в сопровождении своей невесты, Дин Юсона и Сор Окчу, у которых сегодня должен был состояться брачный обряд. За ними шли Чо Гёнгу, Гу Бонхи, Мун Донъир, Хо Герим и Рё Инчже. С букетами цветов к Хван Мусону подбежали медсестры. Раздались аплодисменты. Хван Мусон прижал цветы к груди, его лицо светилось радостью. Уверенно ступая, он пошел по аллее. Снова раздались аплодисменты.

Дин Юсон подвел его к дорожке, посыпанной песком. Хорошо зная, что бывшие инвалиды любят смотреть на свои первые после выздоровления следы на земле, Дин Юсон еще вчера вместе с медсестрами натаскал на эту дорожку песку. Хван Мусон вопросительно посмотрел на врача.

— Ну, что остановился? Шагай, друг!

Хван Мусон пошел по дорожке, оставляя позади себя рельефные следы ног. Он сделал несколько шагов и обернулся. На дорожке четко виднелись две цепочки его следов, у него от радости даже закружилась голова — неужели это его следы? Ему показалось, что они стали увеличиваться в размере, словно он смотрел на них через увеличительное стекло.