Пол комнаты был натерт до зеркального блеска. На одной стене висел портрет Ким Ир Сена, у другой стены стояли шкаф и письменный стол, покрытый вышитой салфеткой.

— Окчу, на-ка примерь этот костюм. — Мать Дин Юсона, вынув подарок из чемодана, протянула его девушке. — Думала вручить тебе после сессии, но ты так и не зашла ко мне, вот я и захватила его с собой.

— Зачем это, матушка? Разве мне не в чем ходить?

— Знаю, что живешь не хуже других, но, коль я привезла его, бери, пожалуйста.

Сор Окчу стала примерять обнову. Надев юбку, она сразу догадалась, почему мать Дин Юсона приобрела этот костюм. Длинная юбка закрывала ее укороченную ногу, в ней она будет чувствовать себя спокойнее, чем в короткой, не думая о своем физическом недостатке, мысль о котором никогда не покидала ее.

— Матушка! — Сор Окчу до глубины души была тронута вниманием старой женщины, понимавшей ее состояние, и, уже не сдерживая себя, опустила голову ей на колени и расплакалась.

— Доченька, не плачь, — успокаивала ее старушка и нежно гладила вздрагивающие от рыданий плечи девушки.

— Спасибо, матушка, я уже не плачу. — Смахнув слезы, Сор Окчу села рядом.

Мать Дин Юсона с грустью смотрела на взволнованное лицо девушки, и ее вдруг охватила тоска по сыну. Она достала из паспорта крохотную фотографию и протянула ее Сор Окчу.

— У меня это единственная фотография, сделанная еще в детстве. Может, вставишь в рамку, что у тебя на письменном столе?

— Знаете, матушка, у меня есть лучший снимок, давайте его вставим в рамку. — И Сор Окчу достала из чемодана фотографию Дин Юсона, которая была сделана в день освобождения Сеула.

Старушка счастливо улыбалась, рассматривая снимок.

— Какая хорошая фотография! Что же ты раньше не показывала мне ее?

Мать Дин Юсона была безмерно рада: сын на фотографии выглядел как в жизни. И она благодарно посмотрела на девушку, сохранившую эту фотографию.

Сор Окчу вставила фотографию в рамку.

Долго еще в этот вечер мать Дин Юсона рассказывала Сор Окчу разные случаи из жизни своего сына, и девушка заинтересованно слушала ее рассказы, дополнявшие дорогой образ новыми подробностями. Было далеко за полночь, когда они наконец легли спать.

Прошло несколько дней.

Сор Окчу с матерью Дин Юсона жили уже в новом доме, хотя девушка и стеснялась поначалу перебираться в новое жилище. Но Ли Сондок настоял.

Однажды, когда Сор Окчу была на работе, он распорядился перенести ее вещи в новый дом и оборудовать его, чтобы хозяйка не чувствовала в нем никаких неудобств.

Мать Дин Юсона со своей стороны взяла все заботы по дому на себя. Убирала жилье, стирала, шила, носила воду, готовила пищу, трудилась в огороде, а Сор Окчу никак не могла смириться с этим, очень переживала за старушку, но та оставалась непреклонной.

Как-то Сор Окчу встала чуть свет и тихонько, чтобы не разбудить старушку, прошла на кухню. Она раздула в очаге горящие угли и отправилась за водой. Возвращаясь с ведром воды, она внезапно споткнулась, упала и вся облилась водой. Мать Дин Юсона, уже поднявшись, все это видела и бросилась девушке на помощь. Сор Окчу было стыдно, она не смела взглянуть старушке в глаза.

— Иди переоденься, я сама принесу воды.

Расстроенная Сор Окчу сгорала со стыда: в каком виде предстала она перед матерью Дин Юсона! Она стояла перед шкафом, не имея сил переодеться, и в конце концов разрыдалась.

Мать Дин Юсона, придя на кухню, слышала этот разрывающий душу плач. Ее уже давно беспокоило неуравновешенное состояние Сор Окчу, и она с нетерпением ожидала приезда сына — может быть, он окажет благотворное влияние на девушку. Где-то в глубине души у нее таилась надежда: а вдруг сыну удастся вылечить Сор Окчу!

А Сор Окчу, с тех пор как узнала, что должен приехать Дин Юсон, совершенно лишилась покоя. Услышит шаги на улице — и сердце тревожно забьется, донесется с горного перевала шум машины — и взгляд невольно устремляется туда. А по утрам, видя, как мать Дин Юсона оставляет на плите лишнюю порцию риса, ей становилось и вовсе невмоготу. И чтобы хоть как-то отвлечься, она спешила на работу в больницу. Здесь она делала уколы, давала больным лекарства, мерила температуру, чертила температурные графики. И даже эти привычные обязанности она выполняла сейчас напряженно: тревога и беспокойство не проходили и на работе.

Возвращалась она домой вечером, но и дома то же самое. Садилась за книгу, а буквы прыгали перед глазами, и прочитанное не доходило до сознания.

«А когда придет Юсон, что тогда будет?» — этот навязчивый вопрос не давал ей покоя. Разлука с ним будет еще мучительней, чем разлука после сессии с его матерью. И не было у нее сил избавиться от одолевавших беспокойных мыслей.

Вечером Сор Окчу вышла на улицу. Постояла, потом пошла, сама не зная куда. Вот и крутой берег, о которые непрерывно бьются тяжелые волны. Девушка взобралась на огромный валун, села, подобрав под себя ноги, и устремила на море ничего не видящий взгляд.

Холодный лунный свет отражался в морских волнах рассыпаясь мириадами фосфорических бликов, и казалось, что там шевелится гигантская рыба, сверкая серебристыми чешуйками. Сор Окчу подняла голову и посмотрела вверх. В небе сквозь разорванные облака плыл серебристый месяц, напоминая челн без паруса. Сор Окчу не могла оторваться от этой картины. Вот поднимется буря, и этот хрупкий кораблик без парусов навсегда затеряется в безбрежном небесном пространстве.

Сор Окчу тяжело вздохнула: вот так и она, как этот кораблик, затерялась в житейской буре.

Над заводом вспыхнуло ослепительное зарево. По-видимому, шла плавка металла. Яркий свет резко ударил в глаза девушки. Сор Окчу вздрогнула. А зарево полыхало в небе, словно освещая перед всеми ее минутную слабость.

«Что это со мной, что за глупости взбрели мне в голову? Эти мысли я давно и навсегда похоронила. И вдруг расслабилась, когда мне все помогают, когда я скоро должна окончить институт и стать врачом!»

Сор Окчу поднялась и пошла домой, давая в душе обещание самой себе: «Когда приедет Юсон, я должна встретить его приветливо. Я же все давно решила. Сколько я претерпела колебаний, беспокойства и страхов, прежде чем приняла свое решение. Я должна встретить Юсона как друга военных лет и отправить его отсюда вместе с матерью, не уронив ни единой слезинки, не поддавшись отчаянию. А сама навсегда останусь в этом поселке».

С этими мыслями она вернулась домой.

Невыразимое чувство радости охватило Дин Юсона, когда ему передали, что в клинике была его мать, что живет она в Хаджине у Сор Окчу, которая, оказывается, не пала духом и полна кипучей деятельности. Это радостное известие совершенно преобразило Дин Юсона: все в нем ликовало, работа спорилась.

Он рвался в Хаджин и уже мысленно представлял себе встречу с дорогими ему людьми. И он спешил закончить свои исследования, которые чередовались то успехами, то неудачами.

Однажды в лабораторию торопливо вошел Мун Донъир с пухлым конвертом в руках.

— Товарищ Юсон, вам письмо. Кажется, от того доктора из Академии медицинских наук, который прошлой осенью приезжал сюда.

Мун Донъир не был знаком с Чо Гёнгу, но много слышал о нем и относился к нему с большой симпатией.

— Письмо? — Дин Юсон взял конверт. Письмо было от Чо Гёнгу. Дин Юсон вскрыл конверт.

«…Спасибо за письмо. Рад был узнать, что исследования идут полным ходом. Нужно особенно внимательно отнестись к лечению Хван Мусона, он ведь для вас является необычным больным. Успешная операция Хван Мусона не только принесет вам душевное успокоение, но явится новой важной вехой в вашей собственной жизни.

Ваше намерение применить метод трансплантации губчатой кости при операции Хван Мусона похвально и обнадеживающе. В случае успешного исхода этот метод будет иметь большое практическое значение, ведь в стране все еще много инвалидов войны. Вполне естественно, что на этом неизведанном пути будут возникать трудности, но пусть они вас не пугают. Врач, который решил до конца служить делу революции, не должен бояться трудностей, он должен уметь преодолевать их.