Уже давно пробило десять часов, а Гу Бонхи все бродила в одиночестве по пустынным улицам города.

В девять часов вечера Хо Гванчжэ на служебном автобусе вернулся домой. Он поужинал и пошел в свою комнату, чтобы еще раз проверить график работы последнего этапа строительства второй доменной печи. Нелегко ежедневно трястись в автобусе на работу и обратно, но он терпеливо сносил неудобства. Его присутствие радовало родителей, да и Гу Бонхи советовала жить ему дома.

Когда Хо Гванчжэ объявил родителям, что он будет жить с ними, больше всех обрадовался профессор. Он выделил сыну просторную комнату с ондолем, и Хо Гванчжэ тут же перевез свой нехитрый скарб из общежития домой. Комната ему нравилась. В ней было все, что нужно одинокому молодому человеку: удобный письменный стол, на котором стояла настольная лампа с зеленым абажуром, шкаф, диван. На стол, рядом с лампой, он поставил семейную фотографию в рамке. На ней была снята вся семья; когда они жили еще в Сеуле: отец, мать и четверо детей. Профессор после переезда сына в первый же вечер зашел к нему в комнату и был очень тронут, увидев эту фотографию. Он знал, что сын и на фронте помнил о семье — носил фотографию в нагрудном кармане гимнастерки.

Казалось, с приездом сына в семье воцарится покой. Но это только казалось. На самом деле отношения между отцом и сыном оставались натянутыми. Даже за то недолгое время, что Хо Гванчжэ уже жил дома, между ними частенько вспыхивали горячие споры. Однако юноша не мог похвастаться, что ему удается в этих спорах брать верх. Напротив, он хорошо понимал, что, несмотря на все старания добиться успеха, они с отцом все больше отдаляются друг от друга. Полоса отчуждения становилась все шире. Хо Гванчжэ прилагал немало усилий для сближения, он старался предостеречь отца от повторения прошлых ошибок, но профессор не прислушивался к словам сына. И с каждым днем на душе у юноши становилось все тяжелее.

Часы пробили десять. Хо Гванчжэ, как обычно, зашел в кабинет отца и завел будильник на его письменном столе. Невольно взглянул на статуэтку «Мыслитель», стоявшую на книжной полке. Эту статуэтку профессору подарил один скульптор, когда они жили еще в Сеуле. Профессор очень дорожил статуэткой, считал ее символом поиска и созидания. А сейчас Хо Гванчжэ подумалось, что отец, подобно этой скульптурной миниатюре, равнодушно взирает вокруг, безразлично относится к любым событиям в окружающем мире, проявляя интерес лишь к ограниченным научным поискам. Ведь даже во время войны он замыкал свою жизнь в рамки чистой науки. Отец, как и эта фигурка, подумал юноша, не претерпел никаких изменений. Он мыслит прежними категориями, живет вне времени и пространства, равнодушен к новым веяниям, к изменившейся политической ситуации. И все старые привычки сохранил: любит ночи напролет играть в шашки, затевает выпивки с Рё Инчже. Даже к больным, по словам Гу Бонхи, относится без должного тщания. Он не видит в них строителей новой жизни. Да и в науке придерживается устаревших взглядов.

И снова в памяти замелькали картины последних лет жизни в Сеуле, в частности поведение отца. А эти воспоминания всегда смущали душевный покой юноши.

С чувством беспокойства Хо Гванчжэ ждал возвращения отца. Наконец хлопнула входная дверь, и в прихожей показался профессор.

Хо Гванчжэ поспешил ему навстречу и, как обычно, принял из рук портфель.

— Что так поздно, отец? — спросил он настороженно.

Профессор с сердитым выражением лица молча прошел в кабинет. Там он снял верхнюю одежду и, побросав ее против обыкновения куда попало, тяжело опустился на диван и закурил. Курил он глубокими затяжками, словно этим хотел унять клокочущее в нем негодование.

— Отец, что с вами? Что-нибудь случилось? — Хо Гванчжэ собрал разбросанную одежду и повесил ее на место.

— Нет, каков! Какая черная неблагодарность!.. — бормотал профессор.

Хо Гванчжэ ждал. Ясно, у отца с Дин Юсоном произошла очередная стычка, подумал он. Юноша все время, с тех пор как жил дома, прилагал все усилия, чтобы сложные взаимоотношения врачей с отцом не переросли в открытый конфликт. Но, видимо, его старания были напрасны, и от сознания этого в нем вскипела обида. Но все-таки надо проверить, не ошибся ли он.

— Отец, скажите, что случилось? Неудачно прошла операция?

— Пусть они ее делают сами. Я ушел из операционной. Нет, каков нахал!

— Как ушли? А как же больной?

— Что? Больной? Я теперь к нему не имею никакого отношения. За все последствия несут ответственность они.

— Но как же можно так говорить?

Что это с отцом? До чего он дошел? Юноша уже не владел собой.

— Отец, вы в своем уме? — повысил он голос. — Как это можно уйти из операционной? Оставить больного на столе?.. Выходит, для вас главное — ваш авторитет, а что станет с больным — это неважно, пусть хоть умрет? Так, что ли?

Упрек пришелся по больному месту. Профессор не знал, что ответить сыну, и лишь пробормотал:

— Ты говоришь глупости.

— Для вас, кажется, человеческая жизнь стала отвлеченным понятием. Но это же равносильно преступлению. Вы катитесь в пропасть! — Хо Гванчжэ до того разгорячился, что уже был не в силах справиться с собой.

А профессор сидел и молчал, словно гневные тирады сына погасили накопившееся в нем раздражение.

— Отец! Вы забыли свою жизнь в Сеуле. Благодаря социальной справедливости нашего общества вы стали слишком хорошо жить и вычеркнули из памяти свое прошлое. А помните, как вы плакали над телом Сончжэ, убитого американскими варварами? А ведь это ваше неразумное поведение привело его к гибели… Вот о чем вам надо помнить всегда!..

Хо Гванчжэ больше не мог оставаться в кабинете. Он бросился к себе, быстро переоделся и выбежал на улицу. Он никак не мог унять вспыхнувшее в нем раздражение против отца. Как ему сейчас недостает Гу Бонхи!

— А-а-а! — простонал профессор, обхватив руками голову. Все его тело тряслось как в лихорадке.

В кабинет вошла жена.

— Как вы ведете себя в обществе сына! Вставайте, идите ужинать. — Жена, видимо, тоже не одобряла поведение мужа.

Профессор с трудом поднялся. Ужинать он не стал. Пошатываясь, он перешел в спальню и там со стоном повалился на кровать.

Профессор лежал с закрытыми глазами, но не спал. Его мучили кошмары. Какую непоправимую ошибку он совершил! Что теперь его ожидает? Ему казалось, что он блуждает в каком-то бесконечном лабиринте, из которого нет выхода. Неужели он уже никогда не обретет спокойствия? Как нелепо все получилось. Но неправда, что он ведет такую же жизнь, как когда-то в Сеуле. Ведь он дал себе слово, что эта жизнь никогда не повторится.

Перед мысленным взором профессора проходили страшные картины того времени…

Тревожная ночь в оккупированном Сеуле… В город ворвались американцы, щелкают винтовочные выстрелы, не смолкают крики арестованных, стоны раненых. Никто не знает, останется ли в живых этой ночью.

Весь день прошел в суматохе. Совершенно обессиленный всеобщим смятением, профессор бросился в мягкое кресло, расслабился и закрыл глаза. Пронеслись противоречивые мысли.

Коллеги по институту, готовясь отступать, еще утром зашли к нему, пригласили ехать вместе с ними, но он разочаровал их — отказался. Конечно, у него на то были веские причины — дети. Он беспокоился и о младшем сыне, который добровольно записался в ополчение, и о старшем, работавшем в научно-исследовательском институте при американской армии.

Сам Хо Герим окончил Сеульский медицинский институт и лелеял мысль со временем сделать своего старшего сына Хо Сончжэ знаменитым врачом, который нследовал бы его дело. Он даже хотел отправить сына ка учебу в Америку, однако у него недоставало средств осуществить свой замысел. Однажды Хо Сончжэ сказал отцу, что американский научно-исследовательский медицинский институт принимает по конкурсу корейцев в качестве переводчиков и ассистентов и что он решил пойти туда попробовать свои силы. Его прельщала возможность познакомиться с американской медициной. Профессор одобрил это намерение.