Говорит Ибн Бассам: «Шейх Абу Мухаммад ибн Хазм был великим знатоком и умелым мастером в сочинении посланий и стихов, и в этом искусстве не было ему равных, ибо обладал он обширными познаниями, Так что в его власти были все науки и искусства. Я не знал никого, кто быстрее его мог бы сложить стихи неожиданно, без всякой подготовки. Он написал множество стихов, и я собрал их, расположив в алфавитном порядке рифм[145]. Приведу здесь некоторые из них:
Так, значит, судьбой зовется все, что мы в жизни встречали?
Уходят радости наши, и остаются печали.
Приятней было бы вспомнить мгновенные наслажденья,
Когда бы нашу отраду тревоги не омрачали.
Нас ждут великие муки, грозит нам день Возвращенья
[146],
Когда мы все пожалеем, что нас на земле зачали.
Томят нас горькие думы, раскаянье угнетает,
А песни былого счастья развеялись, отзвучали.
О прошлом жалобно плачем, прельщаемся мы грядущим,
И сами потом не помним, как с жизнью нас разлучали.
И, разбередив былое, мы больше не понимаем,
Что сердцу слова сулили и что они означали.
Он прочел мне как-то свои стихи:
Пускай, на радость завистнику, я сплющен судьбою-молотом,
Достоинство сохраняется порой в алмазе расколотом;
В горниле, где жар свирепствует, и на голове властителя —
Всегда и повсюду золото останется чистым золотом.
Однажды я прочел его стихи, где он говорит о своей вере и о том, в чем видит истину, как подобает захириту:
Друг назойливый меня упрекает и корит:
«Почему твоя душа пламенеет и горит?
Видишь ты прекрасный лик, скрытого не распознав,
И решаешься сказать, будто страстью ты убит?»
Говорю в ответ ему: «Друг любезный, ты не прав,
Потому что для меня много значит внешний вид.
Очевидным дорожа, в явном истину ищу;
Верит собственным глазам убежденный захирит!»
РАССКАЗ ОБ ИБН ШУХАЙДЕ
Говорит Ибн Бассам: «Я расскажу здесь о вазире и катибе Абу Амире Ахмаде ибн Абд аль-Малике ибн Шухайде и приведу примеры его стихов и прозы. Абу Амир был шейхом Кордовы, нашей великой столицы, и ее славным мудрецом, и началом и концом ее высоких устремлений, источником ее чудес и основой жизни ее, составляющей самую суть, и его можно было назвать славным сыном славы нашей державы и чудесной диковинкой, ниспосланной вращающимися небесами, усладой очей и чудом дней и ночей. Когда он вел веселые речи, казалось, воркует голубка, а когда случался серьезен, то слышалось рычание свирепого льва. Его стихи были нанизаны ровно и сверкали, словно ожерелье на прекрасной груди, а проза, казалось, благоухала мускусом и благовонной камфарой. Стоило ему произнести острое слово, и оно пронзало сердце, будто стальное острие копья, а если ему приходилось отвечать, то ответ его был быстрее взора, брошенного украдкой, и естественнее, чем дыхание.
О нем говорил Ибн Хайян: «Абу Амир достигал в словах заветной цели, не нуждаясь в долгих странствиях между красот речи. И если ты видел, как блестящ был плащ красноречия, сотканный Абу Амиром, то говорил: «Это Абд аль-Хамид нашего времени или воскресший аль-Джахиз».
Чудеснее и удивительнее всего было то, что Абу Амир владел своим дарованием одинаково свободно и в стихах, и в прозе, сочиняя и после раздумья, и без всякой на то подготовки, и вел речь разными путями красноречия, не прибегая к помощи книг и не нуждаясь в длительной подготовке. Как мне стало известно, когда он умер — да помилует его Аллах, — среди оставшихся книг не нашлось ни одной, которая помогла ему в его искусстве, так что был он обязан во всем лишь себе самому и своему необычному дарованию. Это лишь увеличивает восхищение теми чудесами красноречия, которые вышли из-под его пера. Он был сильнее всего в насмешках и острословии, и стихи его одобряются самыми строгими критиками. В них он стремился к естественности — и достигал своей цели.
Он создал множество посланий, веселых и шуточных, в которых читающий найдет колкие намеки и недвусмысленные иносказания. Среди посланий есть и короткие и длинные, однако все они столь остроумны, что навеки останутся в людских сердцах и будут еще долго жить после смерти Абу Амира. Поистине, этот человек был так находчив и красноречив, так остроумен и скор на ответ, и речи его были так изящны и легки, и описания так удачны, и нрав так приятен, что можно назвать его одним из чудес, созданных творцом. Но стал он жертвой лени и беспечности, из-за которой потерял и веру и мужество. Он был снисходителен к своим слабостям и страстям, потакая им, так что умалил свою честь и полагал себя счастливым, предаваясь наслаждениям, не гнушаясь ни пороков, ни недостойных дел.
Однако это обстоятельство не мешало ему дать искренний и правильный совет всякому, кто обращался к нему за помощью и советом, а сам он никогда не поступал так, как подобало, и не следовал ничьим советам, ни своим собственным, ни чужим, хоть и осуждал себя он за свои недостатки. Абу Амир был необычайно щедр и гостеприимен, беспечен и добросердечен, и поступками своими он как бы облагородил расточительность и воздал честь беспечности, и таким оставался до самой своей смерти, — да помилует его Аллах!»
Говорит Ибн Бассам: «Я собрал отрывки из прославленных стихов и бессмертных посланий Абу Амира, некоторые его остроумные изречения, ставшие пословицами. И всякий, кто прочтет их или послушает, развеселится, почтенный человек будто вновь обретет юность, а старец вспомнит молодость, и каждому это станет во благо.
Так сказал Абу Амир ибн Шухайд, описывая пчелу, которую назвал «широкобедрая и полногрудая красавица с тонким станом»:
Можно лишь вообразить, как в полете до заката
Напряглись твои крыла, потому что ты крылата,
Хоть не видно мне твоих крыл в стремительном сниженье
На лугах, где для тебя изобилье аромата.
В чреве маленьком своем клад сладчайший ты скрываешь,
И копье твое разит сладкоежку-супостата.
Улетаешь на луга от людей небескорыстных;
Много меда у тебя, ядом также ты богата.
Приютить не грех тебя, грех к тебе вломиться силой,
Потому что улей твой — заповедная палата.
А вот что сказал Абу Амир в одном из своих посланий: «Он заставил уйти сомнения, открыв истину, из глубин своего сознания он извлек понимание собственных поступков, как поднимают воду из глубины колодца. Он разделил ночь на две части — одну для богоугодных дел, другую — для управления государством, а день он также разделил на две части: для поля боя, где скрещиваются мечи и копья, и для дивана, где сталкиваются советы и мнения. Взимая налоги, он выжал до последней капли все источники доходов, словно доильщик вымя верблюдицы, и увлажнил землю, пролив вражескую кровь».
