Один из приближенных аль-Мансура, по имени Шала, рассказывал: «Я провел однажды бессонную ночь во дворце аль-Мансура, моего господина, когда он уже оттеснил от власти халифа, и там же застала меня заря. Аль-Мансур имел обыкновение скрываться на женской половине своего дворца. Он поднимался в зал, который носил название «Жемчужина», или сидел на одном из балконов, глядя на звезды и никого не допуская до себя. Он долго сидел, глубоко задумавшись. Перед ним стояла свеча, а рядом — чернильница, калам и свиток пергамента. Когда ему в голову приходила какая-нибудь мысль, он записывал ее, и проводил так всю ночь, пока не наступало утро. Тогда он ложился на одну из подушек, которые были разбросаны во всех покоях его дворца. Он никогда не говорил, где проведет ночь, так что никто из его близких не знал, где он находится и где спит.

Потом он звал кого-нибудь из приближенных к нему слуг, и те приносили ему зубочистку и воду для омовения. После того как муаззин возглашал о времени молитвы, аль-Мансур совершал молитву и, завязав свиток шнурком и положив его в платок, который засовывал в рукав, выходил в один из залов своего дворца. Потом он приказывал поднимать занавес, отделявший его от посетителей, и принимал тех, кому надлежало рано являться во дворец. К нему приходили в этот ранний час его приближенные, вазиры и близкие друзья, и он советовался с ними о тех делах, о которых размышлял этой ночью, и отдавал приказы об исполнении того, что он решил.

Когда же время близилось к полудню, приходили другие люди, и он занимался менее важными делами, справляясь со своим свитком, лежащим перед ним. И потом, покончив со всеми делами, он передавал мне свой свиток, и в его присутствии я резал его на мелкие части и бросал в кубок с розовой водой, пока кусочки пергамента не тонули.

Однажды ночью я сказал ему: «Господин наш слишком изнуряет себя бодрствованием, ведь телу его нужен не такой краткий сон! Ведь господину известно, как вредоносно действует бессонница на нервы и какие случаются от этого болезни!» Аль-Мансур ответил мне: «Известно ли тебе, Шала, что, когда подданные вкушают сон, правитель, охраняющий их, не спит. Если бы я только и делал, что спал, то ни в одном из домов Андалусии не осталось бы ни одной пары глаз, которая могла бы спокойно спать!» Потом, показав на халифский дворец, добавил: «Будь я от обладателя этого дворца на большом расстоянии, как от Кордовы до Баса, мне все равно непозволительно было бы много спать. Ну а коли я здесь, во дворце, — тем более».

Аль-Мансур построил множество дворцов, сделал большую пристройку к соборной мечети Кордовы, приказал выкопать колодцы, чтобы людям было откуда брать воду. Он построил также акведуки в Кордове и Эсихе. От него осталось множество великолепных зданий, не говоря уж о построенном по его приказу городе аз-Захире с роскошными дворцами и несравненными садами…

Конечно, аль-Мансуру не было равных во все времена. Некий человек, собиравший рассказы о нем, сказал: «Он был чудом, ниспосланным Аллахом, обладая несравненным умом, хитростью, коварством и умением обходиться с разного рода людьми. Он прибег к помощи рода аль-Мусхафи, чтобы одолеть дворцовых гвардейцев, и преуспел в этом, потом он обратился к Галибу, чтобы одолеть людей из рода аль-Мусхафи, и это ему удалось, после этого он воспользовался Джафаром ибн аль-Андалуси в борьбе против Галиба, так что избавился от него. И уж затем он своими силами стал бороться против Джафара и погубил его, так что отстранил от власти всех соперников. Он бросал вызов превратностям времени, восклицая: «Выходите против меня на бой!» — а когда не нашел достойного соперника, напал на саму судьбу, так что она подчинилась его приказу и стала помогать ему. Так он стал править единолично, опередив всех и превзойдя каждого своей доблестью, и никто не осмелился разделить с ним власть».

Самое удивительное, что аль-Мансур предвидел то, что уготовано было ему судьбой, с детства говорил об этом со своими друзьями и сверстниками. Ибн Абу-ль-Файяд рассказывает: «Мухаммад ибн Муса ибн Азрун передавал со слов своего отца: «Однажды мы собрались в одном из садов Кордовы, что находится близ кордовской нории, большого оросительного колеса. С нами был Мухаммад ибн Абу Амир, который был еще очень молод. Там был его двоюродный брат Омар ибн Аскаладжа, катиб Ибн аль-Маризи и некий человек, которого звали Ибн аль-Хасан, родом из Малаги. Перед нами стоял стол с разными блюдами, и тут Мухаммад ибн Абу Амир завел свои постоянные речи: «Я обязательно захвачу всю Андалусию, поведу войска, и моя воля будет для всех законом!» Он говорил это, а мы шутили и смеялись над ним. Потом он промолвил: «Пусть каждый из вас пожелает чего-нибудь, и я выполню его желание в свое время». Его двоюродный брат сказал: «Я хочу, чтобы ты назначил меня начальником стражи медины Кордовы». Ибн аль-Маризи пожелал стать главным смотрителем кордовского рынка, а человек из Малаги промолвил: «Мне хотелось бы, чтобы ты назначил меня кади в моей стороне, потому что у нас лучший инжир в Андалусии, а я его так люблю, и мне всегда хочется поесть его досыта». Ну а я ответил Мухаммаду скверными и непристойными словами. Когда же власть перешла к аль-Мансуру, он назначил своего двоюродного брата начальником стражи кордовской медины, Ибн аль-Маризи стал смотрителем кордовского рынка, а Ибн аль-Хасану он послал в Малагу грамоту о назначении его кади, прибавив: «Теперь, может быть, поешь инжира досыта». Что же касается меня, то он наложил на меня огромное взыскание, которое сделало меня бедняком, из-за тех скверных слов, которые услышал от меня в детстве…»

Аль-Мансур постоянно думал о том, что будет после его смерти. Абу Марван ибн Хайян рассказывал, ссылаясь на слова Ахмада ибн Саида ибн Хазма, вазира аль-Мансура, который был близок к нему и которому Ибн Абу Амир доверял больше всех. Он говорил: «Однажды мы находились с аль-Мансуром на корабле, который он велел построить для прогулок по реке перед дворцами аз-Захиры, и с нами было всего несколько человек из приближенных. Аль-Мансур смотрел не отрываясь на роскошные дворцы, тенистые беседки и портики, на зеленые сады и лужайки, которые приковывали взор своей редкостной красотой. И вдруг Мухаммад произнес: «Горе тебе, о Захира, блистающая красотой! Зрелище это достойно восхищения, и прелесть твоя чарует. О, если бы мне знать, кто будет тот зловещий, что придет после меня и разрушит твои стены!» Мы все испугались его слов, но подумали, что это от вина, которое выпил аль-Мансур. Один из нас стал опровергать речи Мухаммада, так что наконец тот промолвил: «Будто уж ты никогда не слышал этого! Ведь, по твоему мнению и мнению твоих предков, приверженцев халифа аль-Хакама, это решенное дело, которое ждет только своего часа, но ты притворяешься, будто ни о чем не ведаешь. Наш враг одолеет нас, и разрушит то, что мы построили, и бросит камни дворцов в эту реку!»

Аль-Мансур, да помилует его Аллах, скончался, возвращаясь из похода против сына Гомеса, правителя Кастилии, в Мединасели, городе, который он построил на берегу Гвадалахары, неподалеку от границы, укрепив его и вонзив, будто нож в грудь врага. Его принесли туда больного, на носилках, поставленных на головы слуг, окружив всевозможным почетом. Это было двадцать седьмого рамадана триста девяносто второго года[269]. Он был похоронен во дворе этой крепости, и до сих пор сохранилась его гробница. Мне рассказал об этом один из послов, которого я отправил для заключения мира с правителем Кастилии. Этот человек посетил город Мединасели по дороге домой, так как я дал ему такое поручение, и видел эту гробницу, но стихи, начертанные на ней, годы рождения и смерти аль-Мансура и украшения, высеченные на камне, почти все стерлись.

Род Бану Аббад — из арабов племени Лахм, которое пришло в Андалусию еще с Тариком[270]. Ибн Хайян говорит, что после завоевания Андалусии туда прибыли люди из племени Лахм, которые расселились в разных областях. Братья Наим и Аттаф отправились на запад. Один из них остановился в селении близ Севильи, где завел семью и имел многочисленное потомство. Часть людей этого рода переселилась в Севилью, где они пользовались большим влиянием, особенно в дни правления халифа аль-Хакама аль-Мустансира, его сына Хишама и хаджиба аль-Мансура. Среди них выделялся Исмаил ибн Аббад, заложивший основы славы рода Аббада, его аль-Мансур назначил кади Севильи. Он удержался на своем посту и когда пала власть Омайядов в Андалусии, и во времена Великой смуты, и всегда он заботился о благе своего родного города, стремясь к тому, чтобы управление им было наилучшим. В четыреста четырнадцатом году[271] глаза его закрыла темная вода, ему сделали операцию, и он стал даже немного видеть. Он не домогался власти над людьми и оставил свой пост, назначив вместо себя своего сына Абу-ль-Касима, ограничившись тем, что ведал некоторыми делами города и был старшим среди шейхов Севильи.