Пустыни, где волка душа покидает в блужданье бесцельном,
Где ворону крылья не служат в полете, смертельном.
Наконец избавился я от скитаний, и мне повезло, как везет луне в конце месяца или игроку, когда выпадают пустые кости, и я попал в славный город Севилью, прозванный Химсом [140] , полумертвый от страха и болезней, с разбитой и ослабевшей душой. Но и там я плутал долгое время, прикрываясь вместо крыши тенью от облака, но не имея силы покинуть город, словно голубка, привязанная к своему гнезду. Моим другом было одиночество, а моей пищей — остатки с чужого стола, — ведь образованности и ее ценителей в Севилье меньше, чем верности, а образованный человек там пропадет, словно месяц среди зимних дождевых туч. Человека там ценят не по уму, а по деньгам, и примером для всех горожан служат богатые невежды. Там достаточно сохранить в целости и неприкосновенности достаток, честь же пускай будет с ущербом. Хоть и зол и нечестив богатый, но добром здесь почитают лишь серебро и злато…
Когда же меня попросили составить эту книгу и я убедился в том, что люди охотно прибегают к ее свету, радуясь даже искрам ее огня, то захотелось мне, чтобы мое сочинение стало странствовать по свету, прославив имя мое и того, для которого эта книга была составлена. Ибо это товар, который продадут на любом рынке, и дай бог, чтобы за него дали достойную цену…»
Рассказы о вазирах, катибах и поэтах, прославившихся на земле Андалусии
РАССКАЗ ОБ ИБН ДАРРАДЖЕ АЛЬ-КАСТАЛЛИ
Говорит Ибн Бассам: «Абу Омар аль-Касталли был в свое время похитителем всех дум жителей Андалусии, и когда они перебирали имена своих поэтов, то первым называли его, а прочих считали лишь его знаменосцами. Он был украшением земли и небес, примером для всех катибов и поэтов, их гордостью и славой, с него начинались и им кончались все восхваления, а его проза и стихи светили, словно солнце, и в ближних городах, и в дальних селениях и были поддержкой каждому отчаявшемуся и потерявшему надежду. Он был одним из тех, перед чьим величием сокращались дальние расстояния, так что Сирия и Ирак считали его близким и постоянно упоминали о нем…
Говоря о нем, Ибн Хайян дивился превратностям его жизни и воздавал должное его великому таланту. Он рассказывает: «Абу Омар аль-Касталли всегда выходил первым в состязаниях поэтов, восхвалявших правителей рода Бану Амир, он глава искусных мастеров слова во всей Андалусии. Он был из тех, кого изгнала из родного дома великая смута, принудив его отправиться в поисках свежего пастбища и привольной жизни, и потому он пользовался гостеприимством всех царей Андалусии, от Альсиры до Сарагосы, что лежит на северной границе. Он пытался растрогать каждого из своих покровителей, прося о помощи и поддержке в горе и бедности, но никто не прислушался к его словам и не воздал ему должного, так что платили ему дешево за дорогое. Он пытался пробудить в них сострадание своими словами, красноречивыми и величественными, как шум листвы столетнего дуба, но были глухи они к его речам. И так было до той поры, пока не прошел он мимо цветника славы, взращенного Мунзиром ибн Яхьей, эмиром Сарагосы. Здесь аль-Касталли оставил посох странника, найдя гостеприимный приют, и эмир приветил и почтил его. После этого он оставался у Мунзира ибн Яхьи, восхваляя его, а затем и его сына, возвеличивая их славу, пока не ушел дорогой, по которой пройдет каждый из нас…»
Сказал аль-Касталли, описывая прощание с женой и маленьким сыном, и я считаю, что стихам этим нет равных и подобных:
Она подошла ко мне проститься в горькой печали,
И тяжко было внимать отчаянному рыданью.
Любовью нашей меня она в слезах заклинала,
А в люльке лежал наш сын, взывающий к состраданью.
Не знает он слов еще, однако жалобный лепет
Растрогал бы всех и вся, любому внятен созданью;
Мой самый жестокий враг младенца на руки взял бы,
Его немую мольбу почтив невольною данью;
Кормилицы для него нашлись бы везде и всюду
И нянчили бы его, верны своему призванью.
Моя душа за него взволнованно заступалась,
А я в безнадежный путь пустился раннею ранью.
Разлука меня влекла, раскинув мрачные крылья,
Превыше которых страх, столь свойственный расставанью.
Со мной простилась жена, в решимость мою поверив,
А я в душе ревновал ее к моему дерзанью.
Увидела бы она мой путь, где марево пляшет
И где обрекает зной губительному терзанью!
Полдневный мучает жар, вечерний жар предвещая;
И как противостоять подобному истязанью?
Горючий песок топчу, как будто песок вскипает,
А воздух лишь поутру подвержен похолоданью.
Услышав, как свищет смерть, порою вздрогнет отважный,
И страх в этот миг не чужд его самообладанью.
Он сказал также:
Посмотри на небеса: ночь воистину черна;
В этих черных волосах Млечный Путь как седина.
Полюс блеском окружив, звезды двинутся во тьме,
Словно в дружеском кругу кубки, полные вина».
РАССКАЗ О КАТИБЕ И ВАЗИРЕ АБУ-ЛЬ-МУГИРЕ АБД АЛЬ-ВАХХАБЕ ИБН ХАЗМЕ
Говорит Ибн Бассам: «Я выбрал кое-что из прозы и стихов Абу-ль-Мугиры, которые получили наибольшую известность и которые всегда приводят, упоминая о нем. Абу-ль-Мугира был подобен острию меча или срединной бусине в ожерелье, он смело гарцевал на ристалище красноречия, занимая почетное место среди катибов своего времени. Он выделялся многими достоинствами среди других людей, ибо легко отличить острие копья от древка, и блистал так, как сияет луна на своих стоянках, и потому был увенчан всеми похвальными качествами и степенями красоты. В его устах и под его пером обычные слова становились известными пословицами и речениями.
Он вскормлен был державой Абд ар-Рахмана ибн Хишама аль-Мустазхира и под сенью ее возмужал и проявил свое дарование. Правитель вручил ему бразды власти, и Абу-ль-Мугира служил ему верно некоторое время, но потом Абд ар-Рахман разгневался на него за что-то, и Абу-ль-Мугира вынужден был бежать в одну из дальних областей, находившихся на границе. К тому времени он сумел проникнуть в сокровенные дела государей, как хулитель проникает в дела влюбленного, и общался с царями своего времени, как дружит вино с водой при смешении. И если бы он прожил дольше, то имя его было бы у каждого на устах, но его близкие друзья не признавали его превосходства и стали его врагами.
