Когда слезы мне вытерло время злое
И застыло сердце в мнимом покое,
Мне сказали: «Тебя спасет лишь покорность,
Берегись врагов задеть за живое!»
Но для уст моих сладостнее отрава,
Чем в невзгодах уничиженье такое.
Пусть, навеки лишившись моих владений,
Испытал я бессилие роковое,
У меня в груди бьется прежнее сердце,
И в скорбях не сломлено ретиво́е;
Благородный останется благородным,
Не минует мое величье былое.
Пусть мне скажут, что в битве не помогало
Мне мое снаряжение боевое,
Но пришлось мне сражаться в одной рубахе,
Так что был мой противник сильнее вдвое.
Не жалел я души в сраженье последнем.
Где мое обиталище гробовое?
Медлит смерть моя, мне грозит униженье,
Задыхаюсь я в этом гиблом застое!
Я не мог торжества моего не слышать
В завыванье врагов и в зверином вое.
Унаследовал я от предков отвагу —
Вот мое достояние родовое!
Однажды Абу Бакр ад-Дани увидел внука аль-Мутамида, красивого юношу, который после изгнания эмира зарабатывал себе на жизнь, обучившись ювелирному деду. А когда род Аббада был у власти, этому юноше дали имя Фахр ад-Даула — «Слава державы», как было принято в знатных семьях. Увидев, как Фахр ад-Даула раздувает горн и умело действует щипчиками и другими инструментами, что применяют ювелиры в своем ремесле, Абу Бакр прослезился и сложил стихи, в которых оплакивал прошлую славу эмиров Севильи:
Заплакало сердце кровью при виде страшных свершений;
Судьба менять не привыкла жестоких своих решений.
Ты видишь, Слава Державы, как нам, сановникам прежним,
Теперь тоскливо и тяжко средь пагубных разрушений.
Обилье великолепий твоим ожерельем было;
Теперь твое ожерелье из тягостнейших лишений.
Дворец был твоим жилищем; теперь в мастерской ты бьешься,
Ремесленник злополучный, поникший от поношений.
Бывало, твоя десница лишь меч да перо держала;
За щипчики ты берешься, не слушая утешений.
Бывало, разве что звезды тебе целовали руку
В надежде на исполненье своих смиренных прошений.
А ныне, высокородный, увенчанный блеском в прошлом,
В убожестве безотрадном ты делатель украшений.
Узрю я с таким же страхом, как щеки раздует ангел,
Нас всех призвав трубным гласом на суд людских прегрешений.
Когда я видел сегодня, как ты мехи раздуваешь,
Ослепнуть бы и оглохнуть от этих злых сокрушений.
РАССКАЗ О КАТИБЕ АБУ-ЛЬ-ВАЛИДЕ ИСМАИЛЕ ИБН МУХАММАДЕ, ПО ПРОЗВИЩУ ХАБИБ — «ЛЮБИМЫЙ»
Стрелы красноречия Хабиба всегда попадали в цель, он был одинаково умел и сладостен и в переложении и в сочинении, а учителем его был сам Абу Джафар ибн аль-Аббар, который заострил его перо, так что не уступало оно в меткости острию копья, а блеском своим уподобилось зеркалу.
Короткой была жизнь Абу-ль-Валида — словно яркая звезда, прочертил он славный путь на небосклоне, и, если бы превратности времени пощадили его, даровав ему годы, затмил бы он восходящую зарю и преградил бы путь ветру, заставив его повернуть в другую сторону.
Он скончался в возрасте двадцати двух лет, и с ним ушло в могилу лучшее, что было в его время, оставив лишь дивные творения прозы и стихов, и я прочел над могилой сложенные им строки. Он составил книгу, которую назвал: «О том, что сказано в красноречивых словах о весенних цветах», собрав в ней стихи поэтов Андалусии и показав при этом большую образованность. Его перу принадлежит также множество прозаических посланий и стихотворений, часть которых я привожу здесь.
Вот отрывок из послания Хабиба:
«О друг мой, когда весна проявила к нам благосклонность, позаимствовав частицу твоей благосклонности и похитив свои цветы у твоей цветущей красоты, она предстала во всей красе перед людскими очами и усладила слух добрыми вестями. Все устремились к ней, чтобы отдохнуть на ее лоне и полюбоваться тем, что она таит под своим плащом, — и люди узрели благоуханную землю, украшенную цветами, которыми она расшила зеленые луга и пастбища.
Весна показала все свое искусство, ни в чем не проявив упущения. Прекрасные цветы на лужайках, будто земные звезды, напоены мускусом и амброй. Вдохни скорее воздух, и к тебе принесется их аромат, огляди их радостным взором, и тебя ослепит их блеск. Разнообразие их восхищает взоры, и дыхание их оживляет души:
Как будто парча и шелк теперь у нас под ногами;
Наряд весенней земли мы называем лугами.
Усердствовали дожди в своих трудах благотворных;
Соткали зеленый плащ, расшив его жемчугами.
Земля восхищает нас убором великолепным;
Ее цветного ковра нельзя измерить шагами.
И я ищу пути, чтобы полнее насладиться этим зрелищем, очистив разум созерцанием красоты. И мечтаю, чтобы весна сжалилась надо мною и исцелила душу мою, и прогнав небрежение и сонливость, ведь душа способна заржаветь, как ржавеет железо, и каждый обязан радеть о своей душе, постоянно помышляя о ее благе, не отклоняясь от своего пути…»
А вот отрывок из другого послания, которое он посвятил своему другу:
«О господин мой, за которого я готов отдать свою душу! Рассказывал один из выдающихся сочинителей, а его диковинки речей переходят из уст в уста, что разные цветущие деревья, благовонные травы и всевозможные садовые цветы как-то раз затеяли долгий спор. Пришла им в голову одна и та же мысль, и в душе возникло единодушное желание из тех, что вызывают раздоры и нескончаемые споры, — решить, кто из них прекраснее и благовоннее, и вынести суждение по чести и совести.
И порешили они, что утвержденный ими приговор и честный договор будет действителен и для других растений, время цвести которым еще не приспело. И тут один из цветков встал и обратился к присутствующим с такими словами:
«О достопочтенные деревья, милостивые травы и добрые цветы, поистине всевышний Аллах, милосердный и всеведущий, сотворивший всех тварей и создавший все сущее, что движется и что недвижно, дал им разный облик и отличные друг от друга качества, к одним был щедрее, а с другими поскупился. Он сотворил раба и царя, сделал облик одних прекрасным, а других — безобразным, отдав предпочтение одним над другими, но в целом достиг справедливости и соразмерности.
