Ничто так не призывает к утешению людей свободных, обладающих честью и благородными качествами, как измена, и терпит ее только не имеющий мужества, обладатель ничтожной души, человек презренных помыслов и низкой гордости.
Об этом я скажу отрывок; вот часть его:
В такую, как ты, влюбляться, мне думается, негоже,
Когда для всех приходящих немедля стелется ложе.
Терпя разлуку с любимым, страдаешь ты, но не очень:
Тебе остались другие, которых ты любишь тоже.
Будь ты сановником важным, встревожился бы властитель,
Подумав, что слишком много сторонников льнет к вельможе.
И кто бы ни постучался, ты вспыхнешь, словно желанье;
Чем больше гостей случайных, тем каждый из них дороже.
И если бы трубным гласом к тебе гостей созывали,
Ты всех бы их обласкала; прости, но на то похоже!
Затем — восьмая причина: она ни от любящего, ни от любимой, но от Аллаха великого, — и это утрата надежды. Тут — или смерть, или разлука, при которой нет надежды на возвращенье, или несчастье, приводящее к влюбленным болезнь любящего; возлюбленная из-за нее спокойна, но она изменяет ее.
Все это относится к причинам забвения и внешней стойкости, но на любящем, который забыл любимую при подобных обстоятельствах, всегда лежит поношение и хула немалая, и заслуженно называют его изменником, а поступок его дурным.
Поистине, утрате надежды присуще дивное действие на душу, и она — великий снег для жара сердца.
При всех этих видах, упомянутых сначала и в конце, обязательна неторопливость, и прекрасно с такими забывшими выжидание, когда возможно медлить, и правильно будет выжидать. Когда же оборвутся чаяния и прекратятся надежды, тогда возникает оправдание.
У поэтов есть особый вид стихотворений, где они порицают тех, кто плачет над следами кочевья, и восхваляют людей, продолжающих предаваться наслаждениям, — а это входит в главу о забвении. Аль-Хасан ибн Хани был изобилен в этом отношении, хвалился этим и часто приписывал себе в своих стихах явную измену, по произволу своего языка и по способности к слову. О подобном этому я скажу стихотворение, где есть такие строки:
Друг, чем дольше печаль, тем невзгода злее;
Хмель — скакун, так седлай же ты хмель смелее.
Хмель подхлестывая напевами лютни,
Не забудь, что свирель поет веселее.
Чем стоять у покинутого жилища,
Лучше струны потрогать; от них светлее.
Как в дурмане, нарцисс качается стройный;
Полюби же цветок, будет он целее.
Этот нежный нарцисс бледен, как влюбленный,
Но бахар благородный тебе милее.
Но защити и спаси Аллах от того, чтобы забвение прошлого стало нашим свойством, и ослушание Аллаха, в опьянении вином, — нашим качеством, и застой в помыслах — присущей нам чертою! Достаточно нам слова Аллаха о поэтах, — а кто правдивее его по слову? «Не видишь ты разве, что они во всякой долине блуждают и что говорят они то, чего не делают?» Вот свидетельство Аллаха, великого, славного, о поэтах, но отделять сказавшего стихотворение от достоинства его стихов — ошибка.
А причиною появления этих стихов было то, что Дана-амиридка, одна из любимиц аль-Музаффара Абд аль-Малика ибн Абу Амира, заставила меня их сложить, и я согласился, — а я уважал ее. Ей принадлежит подражание моим стихам, в виде песни размером баси́т, весьма прекрасное. Я продекламировал эти стихи одному моему другу из людей образованных, и он воскликнул, радуясь им: «Их следует поместить среди чудес мира!»
Всех разрядов в этой главе, как видишь, восемь, и три из них — от любящего. Из этих трех два навлекают на забывшего порицание со всех сторон — это пресыщение и переменчивость, а при одном из них порицают забывшего и не порицают внешне стойкого, это позор, как сказали мы раньше.
Четыре разряда — от любимой. При одном из них порицают забывающую и не порицают внешне стойкую — это разрыв, длящийся постоянно, а при трех утешившуюся не порицают, какой бы она ни была — забывшей или внешне стойкой, — это отчужденность, жестокость и измена. Восьмой разряд — от Аллаха, великого, славного, — это утрата надежды из-за смерти, или разлуки, или длительного несчастья, и выказывающая стойкость тут оправдана.
А про себя я расскажу тебе, что я создан, обладая двумя свойствами, существование мое доставляет меньше радостей, чем горестей, и от этого жизнь мне часто в тягость. Мне хочется иной раз скрыться от своей души, чтобы утратить ту горесть, которую я терплю. Эти два качества — верность, без примеси изменчивости, когда равны и присутствие, и отсутствие, и явное, и тайное, — ее порождает дружба, при которой не отказывается душа от того, к чему привыкла, и не ожидает утраты того, с кем дружна, — и гордость души: она не допускает несправедливости, и заботит ее малейшая перемена в знакомых, и предпочитает она этому смерть. И каждое из этих свойств зовет к себе, противореча друг другу.
Поистине, со мною поступают жестоко и несправедливо, но я терплю, удаляясь к терпению надолго и к такой осторожности в обращении, на которую едва ли способен кто-нибудь. Но когда долготерпению приходит конец и распаляется душа, тогда я заставляю себя смириться и терплю, а в сердце то, что в сердце.
Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:
Два свойства меня обрекли мучительным гибельным ранам,
И чуть ли не к счастью печаль меня опоила дурманом.
Как дичь между волком и львом, остался я в изнеможенье;
Судьба моя мне говорит: «Подобным довольствуйся станом!»
Замучила верность меня, не в силах я бегством спасаться;
Я перед любимой склонен, как перед жестоким султаном.
Замучила гордость меня, любые обиды прощая;
Пожертвовать ради нее готов я богатством и саном.
Так вот было с одним человеком из друзей моих; поселил я его на месте души моей и отбросил между нами осторожность и берег его как драгоценность и сокровище. А он часто слушал всякого, кто говорит, и заползали между нами сплетники, и подействовали на него их разговоры и наветы, и привело их рвение к успеху. И стал он воздерживаться от того, что я знал прежде, и выждал я некоторый срок, в который должен вернуться отсутствующий и простить недовольный, но его сдержанность только увеличилась; и оставил я его в его положении, хоть было это мне почти невозможно.
ГЛАВА О СМЕРТИ
Случается иногда, что горе и заботы подтачивают силы человека, и его стойкость, и природу, и становится это причиной смерти и разлуки со здешним миром. Дошло в предании: «Кто любил, и был воздержан, и умер, тот мученик», — и я скажу об этом отрывок, где есть такие стихи:
Как мученик, я погибаю, любовью сожженный;
Глаза прохлади мне, и я оживу, освеженный.
Об этом давно говорили мне верные люди,
Чья правда — источник, неправдою не зараженный.
