Я сказал об этом: К судьбе взывал я не напрасно: пришли мне звезды на подмогу, Благоприятным сочетаньем любимой указав дорогу. Она явилась в отдаленье, и сокращалось расстоянье, Как будто бы сближенье наше угодно праведному Богу. Но, видно, Бог судил иначе, и вновь любимая исчезла, Так что напрасно ликовал я, увидев эту недотрогу. Я сказал еще: Меня надежда посетила, и к ней протягивал я руку, Она, однако, ускользнула, стремясь к небесному чертогу. Я полагал, что пребывает она среди светил небесных, Как будто бы не приближалась надежда к моему порогу. И мне завидовали прежде, как я завидую сегодня; Другим надежды подававший, надеюсь нынче понемногу. Людьми насмешливо играет судьба в своем коловращонье; Благоразумный в этой жизни готов к плачевному итогу. Затем следует разрыв из-за неприязни или ненависти, и тут уж не помогут никакие советы, ухищрения, и великими становятся бедствия. И тот, кого поразила такая беда, пусть присматривается к возлюбленной и стремится к тому, что приятно любимой, и надлежит ему избегать того, что, как он знает, любимой неприятно. Иногда это смягчает любимую к любящему, если любимая из тех, что знает цену согласию и желает его, а кто не знает цены этому, того невозможно уже вернуть, — напротив, твои добрые дела для него лишь проступки. И если не может человек вернуть любимую, пусть стремится он к забвению и пусть взыскивает со своей души за беды свои и неудачи. Я видел человека с таким свойством, и скажу об этом отрывок, который начинается так: Когда бы насмешница-смерть ему наконец пригрозила, Он молвил бы: «Лучше б меня давно поглотила могила!» Неужто виновен я в том, что гнал к водопою верблюдов, А по возвращенье меня беда тяжело поразила? Что солнцу до жалких слепцов, которые солнца не видят И мыкаются в темноте, не зная дневного светила! Я говорю: Разлука после встречи тяжелее, По возвращенье милая милее! Так после бедности богатство слаще И сразу после счастья горе злее. Я говорю еще: Ты вся передо мной двоишься, природа у тебя двойная, Но утверждать я не решаюсь, что ты привержена обману. Твой нрав настолько переменчив, день ото дня ты так различна, Что думается мне порою, ты подражаешь ан-Нуману [45], Который через день менялся, то милостив, то беспощаден, Как будто бы непостоянство пристало княжескому сану. Не мне твой день благоприятный, по-видимому, предназначен; В мой день злосчастный ты сердита и нанести мне рада рану. Но неужели непонятно, что, даже раненный тобою, Я на твое расположенье надеяться не перестану? Я скажу еще отрывок, где есть такие стихи:
Все прелести в тебе, как жемчуг в ожерелье, И пробуждаешь ты в душе моей веселье; Твой светлый лик — звезда, сулящая мне счастье; Откуда же тогда смертельное похмелье? И еще скажу я поэму, которая начинается так: Что такое наша встреча: расставанье боязливых Или в час благословенный воскресенье справедливых? Что такое разлученье: кратковременная кара Или вечное проклятье для безумцев нечестивых? Напои, Аллах, прохладой дни, минувшие в блаженстве, Бесподобные подобья лилий гордых и стыдливых, Лепестки которых — ночи в колдовском благоуханье, Сокращающие с жаром жизнь любовников счастливых. Упоительную близость мы вкушали беззаботно, Как бы дней не замечая, безнадежно торопливых. И пришло другое время: верность, кажется, сменилась Вероломною изменой и пустыней дней тоскливых. Не отчаивайся, сердце! Время, может быть, вернется, Обернется к нам былое, приголубив сиротливых. Возвратил же Милосердный Омайядам власть былую; Ты, душа, в невзгодах помни, что Аллах за терпеливых. В этой поэме восхваляю я Абу Бакра Хишама ибн Мухаммада, брата повелителя правоверных Абд ар-Рахмана аль-Муртада, — помилуй его Аллах! Я скажу еще: Не все ли душа объемлет, как будто бы на просторе Даль с близостью сочетая в телесном тесном затворе? Вся жизнь человека — тело, в котором душа таится: Любимая в каждом вздохе, любимая в каждом взоре. Ей дань мы прилежно платим, и ей же мы благодарны; Погибли бы мы мгновенно с душой своею в раздоре. Так реки на этом свете: пусть русла полны водою, Вольются все воды в мире в необозримое море. ГЛАВА О ВЕРНОСТИ К числу похвальных склонностей, благородных свойств и достойных качеств в любви и в любом другом деле относится верность. Поистине, это сильнейшее доказательство и самое ясное свидетельство хорошего происхождения и чистоты нрава. Й верность бывает различна, сообразно различию, обязательному для всех тварей, живущих на земле. Я скажу об этом отрывок, где есть такой стих: Свидетельство свойств человеческих — ваши дела; Вещает нам вещь, из чего она произошла. Цветет олеандр, но не зреет на нем виноград; Душистой смолой никогда не прельстится пчела. И первая степень верности — это верность человека тому, кто ему верен. Вот она, непременная заповедь и долг любящего и любимой, и отступает от него лишь скверный по природе — нет ему благой доли в будущей жизни, и нет в нем добра! И если бы не отказались мы в нашем послании говорить о качествах женщин и природных их свойствах, об их притворстве и о том, как от притворства исчезают естественные черты и качества, — право, добавил бы я в этом месте то, что надлежит сказать в подобном случае. Но мы намеревались говорить лишь о том, что хотели рассказать о делах любви, и только, а говорить об этом можно бесконечно, ибо удивительны дела любви. вернуться …ты подражаешь ан-Нуману… — Имеется в виду ан-Нуман ибн аль-Мунзир (580—602), один из царей города-государства аль-Хиры, в нижнем течении Евфрата, находившегося в вассальной зависимости от персов. Согласно арабской легенде, у ан-Нумана ежедневно менялось настроение: в один день он убивал всех, кого ни встретит, в другой — осыпал милостями. |
