Назавтра Филипп намеренно сильно запоздал якобы потому, что перебирал в уме все уступки, каковые намеревался сделать грекам, и попросил позволить ему в целях экономии времени объясниться один на один с консулом. Греки долго возмущались такой просьбой, и вечер уже замаячил на западе розоватыми оттенками небес. Под угрозой полного срыва переговоров римские союзники смирили гонор, и состоялась аудиенция полководцев. Этот разговор, ввиду отсутствия помех со стороны, продолжался недолго, и по его окончании Квинкций сразу же объявил грекам результат. Царь действительно соглашался на многие требования противоположной стороны, хотя, конечно же, не на все. Так, например, он выражал готовность отдать ахейцам Аргос и Коринф. В качестве итога одного года не особенно сложной войны достигнутое соглашение могло считаться вполне приемлемым. Но, увы, греки больше обращали внимание не на то, что им возвращали македоняне, а на то, что они оставляли себе. Перед их несговорчивостью обращались во прах все дипломатические усилия римского консула и македонского царя. Тогда Филипп, возможно, по тайному совету Квинкция, предложил отправить послов в Рим и окончательно решить все вопросы в сенате. Этолийцы и ахейцы заподозрили в пожелании царя некое опасное плутовство и уступили лишь уговорам Фламинина, напомнившего им, что наступающая зима в любом случае прервет боевые операции и лучше использовать неблагоприятное время для переговоров, чем потерять его впустую.
Пока посольство македонян, греков и делегация из штаба Квинкция добирались в Рим, там прошли выборы магистратов. Высшую должность народ вверил Гаю Корнелию Цетегу и Квинту Минуцию Руфу. Оба консула принадлежали к ближайшему окружению Сципиона, но оба они не вняли увещеваниям принцепса, а также своего друга, и изъявили претензию на командование в Македонии.
В данном случае помощь Сципиону пришла из оппозиционного лагеря от плебейских трибунов Луция Оппия и Квинта Фульвия, посчитавших кандидатуру Квинкция более приемлемой для себя, чем Корнелия или Минуция. Ввиду их протеста, рассмотрение вопроса было передано из Комиций в сенат. В Курии очень постарались посланцы Фламинина, которые не столько занимались обслуживанием переговоров сената с македонянами и греками, сколько рекламировали летние успехи своего полководца. При поддержке Сципиона им удалось убедить сенаторов в том, что балканская кампания идет нормально и не следует мешать Квинкцию довести начатое дело до конца. В итоге оба консула получили назначение в Италии, а Фламинин в ранге проконсула остался в Греции.
Разговор с царскими посланцами продолжался недолго. Обильное словоблудие македонян не ввело в заблуждение сенаторов, быстро раскрывших суть этого предприятия Филиппа, состоявшего в том, чтобы еще раз произвести разведку в стане врага и одновременно отвлечь римлян от войны. Люди Квинкция по достижении главной цели тоже перестали интересоваться диалогом с противником. Таким образом, дипломатическая миссия исчерпала себя, выполнив скрытые задачи и оставив без внимания провозглашенные. Римляне потребовали от македонян полного освобождения Эллады и с тем отправили их на родину. Умы государственных мужей всех стран, задействованных в балканском конфликте, вновь обратились к войне. Приближалась весна.
Тит Квинкций Фламинин за год вполне освоился в Элладе и намеревался сразу же с началом летней кампании приступить к решительным действиям. Однако, прежде чем двинуться на саму Македонию, следовало обеспечить себе надежный тыл, то есть заручиться дружественным расположением всей Греции. Большая ее часть уже была связана с римлянами узами договоров, договоренностей, а также наличием италийских гарнизонов в одних городах и власти проримской аристократии — в других. Последней крупной силой Эллады, все еще ориентирующейся на Филиппа, оставалась Беотия.
Эта страна из-за своего срединного, стратегически важного местоположения в Греции и доступности ввиду отсутствия на ее территории естественных природных укрытий издавна была лакомой добычей для всех завоевателей, и ее население привыкло покорствовать силе и служить иноземным царям. «Римляне прибыли издалека, они пришли и уйдут обратно, а Македония располагается рядом», — рассуждали беотийские вожди и склонялись к тому, чтобы выказать верность Филиппу. «Но зато в настоящий момент римляне находятся ближе македонян», — вспоминали они, и это заставляло их колебаться.
Квинкций вознамерился при помощи хитрости помочь беотийцам определиться с выбором и таким путем избавить их от мучений натужных раздумий. Он окружил себя множеством греческих посольств, взял для охраны чуть более сотни солдат и с такой пестрой, далеко не воинственной свитой направился прямо в столицу беотийского союза Фивы. Увидев с городских башен проконсула, излучавшего миролюбие, подтверждаемое отсутствием войска, фиванцы, и прежде наслышанные о прекрасных человеческих качествах Фламинина, восхитились римлянином и толпою вышли за ворота, дабы достойно встретить гостя. Пока Квинкций раскланивался с беотийцами и говорил им любезности, подтянулись две тысячи легионеров, следовавших в миле от полководца и прежде скрытых за извивами дороги. С ними Квинкций и вошел в город, делая вид, будто именно в таком сопровождении его и пригласили жители. Фиванцы оторопели от случившегося трагического недоразумения, но ввиду безвыходности тоже делали вид, что все происходит как раз так, как они того желали. Обосновавшись в городе, Фламинин любезно предложил беотийцам провести союзное совещание. Легионеры даже с зачехленными щитами и вложенными в ножны мечами выглядели весьма представительно, и греки с готовностью исполнили просьбу консула. На собрании вначале, как обычно, выступили делегации эллинских союзников римлян, а сам Квинкций лишь добавил несколько слов о справедливости, честности и нравственности своего народа. Услышав с трибуны, сколь благодатен для греков приход на Балканы римлян и, посмотрев еще раз на приветливых легионеров с мечами в ножнах, беотийцы единогласно постановили заключить союз с Римом. После этого проконсул поблагодарил фиванцев за гостеприимство и покинул город, не оставив в нем ни единого италийца, чем еще раз удивил греков. Отныне никто и ничто не препятствовало римлянам идти на Македонию, кроме самих македонян.
Тит Квинкций двинул свое войско в Фессалию. Поспешив миновать опасный Фермопильский проход, римляне замедлили марш и далее шли, соблюдая осторожность, так как стало известно, что царь, мобилизовав все наличные силы Македонии, выступил им навстречу. Обе стороны были настроены на генеральное сражение. Фламинин второй год планомерно приближался к этой цели, и весь ход войны теперь направлял его к ней. А Филипп в принятии аналогичного решения руководствовался не столько стратегией, сколько политическими и экономическими факторами. Его государство было истощено войной, ресурсы страны почти иссякли, а в то же время агрессивные соседи — фракийцы, иллирийцы и другие дикие народы — пользуясь трудностями Македонии, участили набеги на ее территорию. Такое положение дел вынуждало Филиппа торопиться с битвой.
Встретившись, противники некоторое время совершали маневры, стараясь занять более выгодную позицию для боя. Римляне то и дело затевали стычки с врагом, чтобы спровоцировать македонян на сражение в пересеченной местности. Филипп умело уходил из римских ловушек и в ответ предлагал собственные версии решающей схватки. Однако вскоре царь понял, что ему необходимо найти более удобный для своей фаланги район действий, и быстрыми переходами устремился к югу, намереваясь заманить неприятеля на фессалийские равнины. Квинкций кратчайшей дорогой пустился в погоню. Оба войска двигались параллельно по разные стороны горного хребта, который и римляне, и македоняне использовали как прикрытие от внезапного нападения. Фламинин продолжал засылать легкую пехоту и всадников к вражескому стану, чтобы препятствовать маршу противника, но Филипп каждый раз немного опережал римлян и успевал уйти.
Но вот однажды непогода задержала македонян в пути, и легионы настигли их. Правда, и в этом случае римлянам не удалось застать неприятеля врасплох. Царь занял господствующие высоты сильными отрядами, и воинам Квинкция пришлось вступить в бой в неблагоприятных условиях. Вскоре македоняне начали одерживать верх. Это раззадорило их и подвигло на новые дерзания. А Фламинину только того и было надо. Вначале в деле участвовали триста его всадников и тысяча пехотинцев, теперь он послал к вершинам хребта в качестве подкрепления вдвое большие силы. Тут уже стало худо македонянам, и они запросили помощи у царя, дабы успешно завершить удачно начатую схватку. Филипп откликнулся на этот призыв. Несколько тысяч солдат, брошенных им в жертву ради милости Ники, склонили богиню победы на его сторону. Римляне на холмах терпели неимоверные трудности и находились под угрозой полного уничтожения, когда подоспело очередное подкрепление из расположенного внизу лагеря. С изменением соотношения сил, вновь изменился ход битвы. Перед царем встал выбор: бесславно потерять свой авангард или рискнуть всем войском в надежде на большую победу, казавшуюся в тот момент совсем близкой благодаря локальному успеху его вспомогательных частей. Филипп раздумывал недолго: он зашел слишком далеко как в части действий, так и в своих чаяниях, чтобы ни с чем возвращаться к исходному состоянию.
