Решили немного передохнуть. До клуба портовиков оставалось метров семьсот. Там шел бой — строчили автоматы, рвались гранаты, мины.
— Густо обложили, — сделал заключение Кайда, прислушиваясь.
— Поспешим, — заторопил Лычагин.
К клубу они подошли на рассвете. Притаившись в одном разрушенном здании, стали наблюдать. Три танка стреляли по окнам клуба. Позади танков, за стенами домов скопились немецкие автоматчики, выжидая момент для штурма.
— Сейчас нам в клуб не проскочить, — сказал Кайда. — Ударим с тыла по автоматчикам.
— Предложение дельное, — поддержал Лычагин. — Подбираемся ближе и рассредоточиваемся. Первым открываю огонь я. Стрелять длинными очередями.
Подобрались почти вплотную. Стрельбу открыли из немецких автоматов. Гитлеровцы не сразу сообразили, что стреляют по ним с тыла. А когда сообразили, то на камнях мостовой уже лежало до сотни их трупов. Уцелевшие гитлеровцы стали убегать за дома.
«Здорово это получается у нас, — подумал Кайда, продолжая стрелять по убегающим немцам. — Вот что значит неожиданность. Лишь бы танки не развернулись и не дали по нам. Тогда скучно придется».
Немецкие танкисты, видимо, были удивлены исчезновением автоматчиков. Прекратив стрелять, они развернулись и повели свои танки в сторону вокзала.
Кайда облегченно вздохнул. Не ожидал он, что победа окажется такой сравнительно легкой. Одно из двух — либо дух гитлеровских солдат сломлен, либо они подумали, что с тыла на них наступает большой отряд десантников. Но как бы то ни было, а от клуба они откатились.
Теперь надо самим прорваться в клуб. Нацепив на автомат бескозырку, Кайда вышел из укрытия, крикнул:
— Братва, не стреляйте! Свои!
Призывно махнув рукой товарищам, он бросился к дверям клуба.
Кайду в батальоне знали все. Как же не знать правофлангового, который носит самые большие ботинки, самого большого роста гимнастерки, съедает по две порции. Когда он влетел в двери клуба, раздались удивленные возгласы:
— Глянь, Малютка объявился!
— Откуда ты взялся, Володя?
— Не иначе из пекла! Гляньте, какой вид!
Командир батальона капитан-лейтенант Ботылев, увидев шестерых матросов, появившихся неизвестно откуда, обрадованно и удивленно спросил:
— Так это вы дали жару фашистам? Откуда вы появились? А вид-то у вас…
И он сочувственно покачал головой.
Бравого вида у ребят, прямо скажем, не было. Изнеможденные, с ввалившимися глазами, с осмоленными чубами, обгоревшими бровями и ресницами, в грязи и копоти от порохового дыма, ободранные.
Выслушав Лычагина, командир батальона распорядился:
— Идите в подвал, отдохните несколько часов. День большой, и немцы предпримут еще не одну атаку. Как понадобитесь, поднимем.
Но только они спустились вниз, как опять кругом загрохотало, заухало.
— Какой тут, к черту, отдых! — вскричал Кайда, бросаясь наверх.
Он залег у окна. У всех окон и пробоин лежали матросы. Многие с перевязанными руками и головами. Ботылев, пригнувшись и сжимая в руках пистолет, быстро шагал по залу и приговаривал:
— Без паники, братва, без нервных выходок. Бить точно в цель, беречь патроны. Не последний раз лезут фашисты.
Вторая атака гитлеровцев была быстро отбита. Почему-то они на этот раз предпринимали ее без танков, а только при поддержке артиллерии.
Кайда почувствовал сравнительно небольшой удар в мускул левой руки. Сначала не обратил на это внимание, продолжая стрелять. Но когда стрельба затихла, он пощупал мускул. Стало больно. Рукав гимнастерки покраснел.
«Зацепило», — обеспокоенно подумал он и пошел вниз, где находились раненые, чтобы сделать перевязку. Сняв гимнастерку и тельняшку, осмотрел рану. То место, куда вошла пуля, набухло, но выходного отверстия не было. Значит, пуля застряла в мускуле. Морщась и пританцовывая от боли, Кайда начал двигать мускулом, давить на него пальцами.
— Что за шаманский танец ты исполняешь, Володя? — удивленно спросил один раненый матрос.
Другие раненые тоже наблюдали, как Кайда подпрыгивал, морщился и ругался.
— Он, наверное, чокнулся, — высказал кто-то предположение.
Наконец пуля вылезла из раны и упала на цементный пол.
— Ух, — выдохнул Кайда, вытирая пот со лба. — Наконец-то выскочила проклятая.
Раненые невольно рассмеялись:
— Без хирурга обошелся.
— Талантливый самоучка.
— Володя, если в зад попадет, обязательно прибегай сюда. Посмотрим, как будешь крутить голым задом. Это же будет цирк.
Кайда смущенно улыбнулся.
— И чего вы, черти, зубы скалите. Помогите лучше перебинтовать. У кого руки целые?
Рану завязали куском тельняшки. Кайда хотел перебинтовать рану на ноге, которую получил в первую ночь десанта, но послышалась стрельба, и он побежал наверх.
Прилетели вражеские самолеты. Они пикировали на клуб, но ни одна бомба в здание не угодила, разорвались около здания.
Только успел затихнуть гул самолетов, как появились немецкие танки и открыли огонь по зданию. Они сделали по нескольку выстрелов, как на площади начали рваться тяжелые снаряды. Это Ботылев вызвал огонь на себя тяжелой морской артиллерии, находившейся на правом берегу Цемесского залива. Артиллеристы понимали, что должны стрелять так, чтобы не попасть в клуб, снаряды должны падать по соседству с ним, чтобы разогнать немецкие танки.
Когда прекратился артиллерийский обстрел, матросы выбежали из подвала и заняли свои места у окон и проломов в стене.
Немецкие танки исчезли. Но автоматчики продолжали стрелять. Около взвода гитлеровцев бросились к дверям клуба. В них полетели десятки гранат…
До вечера отбили еще три атаки.
«А здесь пожарче», — решил Кайда, после того как отбили очередную атаку.
Ночью гитлеровцы не атаковали, только демонстрировали атаки и обстреливали снарядами и минами.
Под утро артиллерийский и минометный обстрел усилился. Командир батальона распорядился укрыться всем в подвале. Но Кайда остался лежать у окна, выходящего в сторону моря, решив, что сюда снаряд противника не влетит. Да и появилось какое-то безразличие к жизни, отупение. Не у него одного появлялось такое состояние, вызванное изнурительными боями в течение многих суток, голодом, перенапряжением нервной системы. «Какая разница, когда убьют — сегодня или завтра? Один черт» — так думалось Кайде в эту ночь.
К нему подполз Лысов и спросил:
— Чего не спустился в подвал?
— А ты?
— Я только оттуда. Тесно там, раненые стонут. Просят пить. А воды нет. Не могу выносить стонов, легче под огнем быть.
Он протянул Кайде окурок:
— Затянись хоть разок. Я стрельнул у одного в подвале докурить, затянулся разика два, решил остальное приберечь для тебя.
Обжигая пальцы окурком, Кайда с жадностью втянул махорочный дым. Вроде бы сразу отлегла тяжесть с Души.
— Рассветет — и опять попрут фрицы, — проговорил со вздохом. — Когда эта волынка кончится?
— А мне кажется, что немцы собираются драпать, — высказал свое предположение Лысов. — Смотри, как палят. Это боезапас, который не могут увезти, на нас сбрасывают. Палят-то куда попало и беглым.
— Может, так и есть, — согласился Кайда.
Начало светать. И неожиданно наступила тишина. Все матросы заняли свои боевые места, ожидая атаки гитлеровцев. Но атаки не последовало. Со стороны противника не раздалось ни одного выстрела.
Наступившая тишина настораживала. Не верилось, что так может быть тихо, от тишины отвыкли, она даже пугала.
Прошли полчаса, час. По-прежнему тихо. Ботылев подозвал Кайду.
— Возьми с собой несколько ребят и разведайте.
Кайда и еще четыре матроса вышли из дверей. Никто по ним не стрелял. Матросы осмелели и пошл дальше — никого.
— Удрапали! — заулыбался Кайда.
Он послал двух матросов доложить командиру батальона о том, что гитлеровцы отступают, а сам с двумя матросами пошел дальше.
И откуда только силы взялись? Кайда шел, не ощущая ни ран, ни усталости. Он чувствовал себя победителем! в тяжелой борьбе, а это чувство вливает в человека новую энергию.