— Сегодня нам это нужно для того, — пояснил он, — чтобы в темноте не спутать своих с чужими. А потом и вообще у нас не будет погон. Мы казаки Красной Армии, и форма одежды у нас будет другая.

Погодаев одним из первых сорвал свои урядницкие погоны и вместе с георгиевским крестом кинул их под стол. Казаки последовали его примеру, иные делали это неохотно, хмурились, другие с шутками:

— Вот она, слободушка-матушка! Сразу сравняла нас с начальниками.

— А вопче-то ни к чему это, — сердито ворчал Каюков, шашкой отпарывая погоны, насмерть пришитые к шинели. — Мне-то на свои наплевать, а вон Бахметьеву-то каково с вахмистерскими расставаться?

— Не бухти, балабон.

— Нет, верно, ить жалко небось. Старался вон как, заработал серебряные лычки — и на тебе! Сравняли с нашим братом Савкой!

— Отвяжись смола!

Егор, сняв погоны, швырнул их в угол, а кресты подержал в руке: жалко стало. «Пусть лежат на память», — подумал он и сунул их в карман шинели.

Когда все вышли на перрон, Балябин отобрал себе тридцать человек, отвел их подальше в сторону и там пояснил:

— Офицеров, которых мы будем арестовывать, двенадцать человек и с ними шесть вестовых казаков; само собой разумеется, что казаков мы не тронем. Проводник там наш, надежный товарищ, он нам выдаст фонари, откроет двери купе. При аресте их в первую очередь надо обезоружить, действовать решительно, но без грубости. Оружие применять только в самом крайнем случае: обороняясь или при побеге арестанта. Понятно?

— Понятно…

— Чего ж тут не понять-то…

— А ежели он, к примеру, зашебаршится, — широкоплечий здоровяк Добрынин, сдерживая рокочущий бас, перешел на хрипловатый полушепот, — так, поди, можно его и кулаком приласкать разок-другой?

Все вокруг засмеялись, Балябин предостерегающе поднял руку:

— Тише! Можно-то можно, Добрынин, но только не очень-то сильно. Ну все! Действуй, Погодаев!

Федот построил казаков, как было приказано, в две шеренги, Егора отозвал из строя, сказал ему:

— Передовым пойдешь к штабному вагону, часового там предупреди и то же самое проводника.

— Слушаюсь!

— То-то же. — И шепотом на ухо: — Пропуск — Антабка, отзыв — Аткарск. Повтори!

Егор так же тихо повторил.

— Шпарь, — приказал Погодаев, и Егор, придерживая шашку, чтобы не путалась под ногами, быстро пошагал вперед.

Крепким предрассветным сном спал князь Кукуватов, когда в купе к нему пожаловали незваные гости; проснулся он лишь после того, как Балябин тронул его за плечо:

— Потрудитесь встать, господин генерал, вы арестованы!

Седые кустистые брови князя удивленно вскинулись кверху, когда, проснувшись, он столкнулся взглядом с Балябиным.

— Что это значит? — спросил он, медленно приподнимаясь на локтях.

— Вы арестованы! — повторил Балябин.

— Почему? Какое вы имеете право! — Князь сел, опустив ноги на пол, натянул на себя одеяло и тут увидел, что адъютант его, сотник Зуев, бледный как полотно, сидит на своей постели, натягивает сапоги, а по бокам его стоят два казака.

Все понял князь и, кинув на Балябина взгляд, полный ненависти, процедил сквозь зубы:

— Мерзавец!

Фрол кивнул головой Молокову:

— Позови вестового, пусть поможет князю одеться.

Арест не везде произвели быстро, без шума. В пятом купе, где со своим адъютантом находился полковник Синицын, произошла небольшая заминка. Полковник проснулся, едва в купе появились казаки. Мгновенно сообразив, в чем дело, он сунул руку под подушку, и в руке его матово блеснула вороненая сталь нагана, но тут на него ястребом налетел Янков.

— Но-но, ты! — прикрикнул Янков, ухватив полковника за руку. На помощь Янкову подоспел Добрынин, медведем навалился на Синицына.

— Подлецы, негодяи! Как вы смеете! — дико вращая глазами, хрипел полковник, пытаясь вырваться из рук казаков. Присмирел он лишь после того, как Добрынин поднес к его носу увесистый кулак, посоветовал:

— Заткнись, стервуга, а то как двину, так прильнешь к стене-то.

Хуже получилось в соседнем эшелоне, где Киргизов с казаками арестовывал офицеров Аргунского полка. В первом купе сопротивление заговорщикам оказал сотник Куклин, в которого еще на фронте стреляли казаки, да неудачно. Он, очевидно, еще не спал, когда казаки вошли к нему в купе, успел два раза выстрелить в них и ранил в плечо урядника Чупрова. Тут на него накинулись казаки, обезоружили.

— Ты ишо стрелять, свола-а-ачь! — хрипел Афонька Суетин, ухватив сотника за грудки и вытягивая его в коридор. — Мало поиздевался над нашим братом…

Пятясь задом, Суетин выволок сотника в тамбур, на ступеньки вагона и уже спрыгнул наземь, когда кто-то из казаков ахнул Куклина прикладом по голове. Вылетев из тамбура, сотник чуть не сшиб с ног Суетина, грудью и лицом ударился о мерзлую землю и, вскочив на ноги, завопил диким голосом:

— Бра-а-т-цы! — и сразу же смолк, падая навзничь: как лозу на ученье, срубил его Суетин шашкой.

Расправившись с сотником, казаки ринулись в вагон, снаружи остались двое: Марков и трубач Якимов. Они-то и услыхали, как в крайнем купе зазвенело разбитое стекло и в окно выскочил человек. Марков зачакал затвором, вскидывая винтовку на руку.

— Сто-о-ой! — целясь из нагана, заорал Якимов. Хлопнул выстрел. Беглец хотел нырнуть под вагон и не успел: настигли его казачьи пули. В ту же минуту оба казака подбежали к убитому, перевернули его кверху лицом.

— Готов, голубчик! Узнаешь его, Марков?

— Есаул Артамонов, второй сотни…

— А-а-а, худой, говорят, был…

— Зверюга, хуже некуда!

— Значит, туда ему и дорога.

Рассвело, когда Егор с казаками вернулся в свой вагон. Казаки уже почти все проснулись, несколько человек их сидели вокруг жарко натопленной печки, курили, большинство же все еще лежало на нарах, лениво переговариваясь между собой. Раздвинув дверь, Егор запрыгнул в вагон, за ним, брякая шашками, полезли остальные.

— Долго дрыхнуть будете? Вставайте живее! — крикнул Егор. — Проспали все царство небесное!

Черный как жук, горбоносый Гантимуров приподнял голову, громко зевнул, спросил:

— Холодно на дворе-то?

— Кому холодно, а кому и жарко. Вставайте, говорят вам! Новостей полно, переворот в дивизии устроили ночесь!

— Какой переворот?

— Чего мелешь?

— В самом деле, офицеров арестовали всех почти что!

— За этим и вызывали нас.

И тут все пятеро, перебивая друг друга, стали рассказывать о событиях минувшей ночи.

Казаки мгновенно повскакали со своих мест и, кто накинув на себя шинель, кто полушубок, а кто и так, в одном белье, окружили сослуживцев, расспрашивали:

— Шемелина нашего тоже забрали?

— Забрали.

— И генерала?

— Тепленького взяли, в постели!

— Ну, а прапоров наших? Богомягкова, к примеру?

— Что ты, голова садовая! Они сами арестовывать ходили, даже заглавными были у нас.

— Собрали мы их всех около станции, человек чуть не под сотню наарестовали, построили по четыре в ряд и под конвоем в трибунал.

— А как обошлось-то, по-мирному, без жертвов?

— Было всякое, кое-кого и на тот свет спровадили, без пересадки.

— Делов наворошили вы…

— А вопче-то правильно, на то она и революция.

— Как же теперь без комадиров-то? Вить это все одно что стадо без пастуха.

— Выбирать будем сами, соберемся всем скопом и кого облюбуем, того и произведем в полковники, даже и в генералы, ежели надо будет.

— Дела-а-а.

— Чудеса в решете!

Богатый событиями был этот день в Гомеле. С самого утра, едва казаки управились с уборкой, водопоем лошадей и завтраком, как трубачи заиграли сбор.

— Собрание; наверное, командира выбирать, — высказал свою догадку Вершинин.

В ту же минуту в дверь вагона просунул усатую голову посыльный:

— На митинок, живо!

— А где он будет?

— На площади за станцией, идти при шашках, без винтовок.