Егору не раз приходилось видеть, как эти вот люди храбро сражались против белых на Даурском фронте. Они и теперь не унывают, шагают бодро, уверенно, а на митинге заявили, что они также перезимуют в тайге, а весной, вместе с восставшим русским народом, вновь пойдут воевать за революцию…
Размышления Егора прервали захрустевшие по гальке шаги, он оглянулся и, в наступившей темноте угадав подходившего к нему Тихона Бугаева, спросил:
— Ты чего?
— Тебя разыскиваю, видел, что ты на Ингоду отправился. Пойдем, я там каши наварил рисовой с маслом, накормил всех моих начальников и тебе полную манерку оставил.
— Ладно, ты садись-ка вот да скажи насчет отступа-то, пойдешь в тайгу?..
— Пойду, я же тебе еще вчера сказал, что от Балябина не отстану. Вот вагон подадут ночью, и грузиться будем с мадьярами в одном поезде. Нас уж целая артель набралась, все главные начальники наши да комиссары.
— Кто да кто?
— Ну, Фрол Емельянович с братом своим Семеном, адъютант его Иван Швецов, Лазо с женой, Богомягков, Киргизов, еще четверо командиров, ну и я, — стало быть, всего-то двенадцать человек.
— Меня возьмете с собой?
— А чего же не взять-то, возьмем. А как с конем-то ты?
— Отправлю его домой, к матери, с посельщиками. А уж вам-то я пригожусь там: и дров буду заготовлять на артель, и охотничать, мясо добывать. А там, гляди, и грамоте еще подучусь вечерами, Георгий Петрович ведь не откажется учить нас, верно?
— Верно. Ну пойдем, а то каша-то остывает.
— Сейчас, — кивнул головой Егор, — ты иди потихоньку, я догоню тебя…
Тихон ушел, уже не стало слышно его шагов, а Егор все сидел на том же месте, смотрел на Ингоду, на правый берег ее, темнеющий зарослями тальника и черемухи, на сонные громады заингодинских сопок.
…Тишина. Ингода бесшумно катит свои воды, на зеркальной глади ее, отражаясь, мерцают звезды. Сладкие воспоминания детства и юности, прошедшей на этой реке, нахлынули на Егора горячим туманом…
…Со стороны села доносится грустный напев, одинокий, тоскующий голос заводит:
Ой да ты прощай-ко, батюшка Байкал, да…
Новые голоса вплетаются в песню, и вот уже целый хор их тянет печальный, за душу хватающий напев:
С кру-у-у-тыми гора-а-а-а-ми.
Ой да ты прости, прощай, милая,
С черными-и-и бровя-а-а-ми-и-и…
Захрустев галькой, Егор сошел с берега к реке, нагнувшись, зачерпнул полную пригоршню воды, выпил ее, затем умылся и, распрямившись, снял фуражку.
— Пора уходить, — проговорил он со вздохом, — Прощай, матушка-Ингода! До свиданья!
