Печальный вид имел теперь костюм: материя полиняла, села, подкладка отвисла складками и вылезла наружу из рукавов и из-под пол. Тряпка — и больше ничего. Но Блав был не из тех людей, которые долго предаются печали: кое-как отутюжив испорченный костюм, он успокоился и стал играть на губной гармошке. Фотографии были на пути в Латвию, и родственники ведь не узнают о случившемся.

Пароход был готов к отплытию. В последний день «пикапы» поставщиков продуктов не успевали сменять друг друга. Продукты были заказаны на десять дней вперед. Корзины с хлебом и овощами, мешки и пакеты убирали в кладовую, в холодильники или подвешивали на мачту.

Звана не было видно весь день. Сделав необходимые заказы, он продолжал оставаться на берегу, а все припасы принимал и убирал кок. Три главных поставщика — булочник, мясник и еще какой-то шипшандлер — не уезжали. Когда на пароход явился капитан, булочник первым проскользнул к нему в салон,

— Господин капитан, разрешите вручить вам счета.

Капитан резко повернулся к нему.

— Какие счета? — сурово спросил он.

— Пожалуйста, вот они… — угодливо улыбнулся француз; да и стоило: этот пароход был солидным потребителем — пачку счетов еле можно было ухватить одной рукой.

Капитан просмотрел документы, понял все, но не растерялся; иронически скривив губы, он покачал головой.

— Вы хороший торговец? — усмехаясь, спросил он.

— Я этим делом занимаюсь уже двадцать лет!

— Сильно сомневаюсь в этом.

— Почему? Разве я плохо обслуживаю своих заказчиков?

— Дело не в этом. Вы не умеете выбирать себе настоящих клиентов. Вы не знаете, какому клиенту можно доверять и какому нельзя.

Пожилой коммерсант начал усиленно сморкаться, чтобы скрыть смущение.

— Я вас не совсем понимаю, господин капитан.

Капитан протянул ему газету и указал в ней обведенный красным карандашом текст. Бросив взгляд на указанное место, булочник почувствовал, как вся кровь отхлынула от его щек. Потный и бледный, смотрел он на газетный листок, хватаясь временами за сердце, но он не страдал пороком сердца и перенес этот удар если не мужественно, то во всяком случае с честью.

— И вы не собираетесь платить, господин капитан? — спросил он робко.

— Я этого и не должен делать. Здесь же напечатано, что я за долги своей команды не несу никакой ответственности. Что вам еще нужно? Впредь постарайтесь быть осторожнее или по крайней мере своевременно говорите с капитаном обслуживаемого вами парохода.

— Но хоть часть-то вы оплатите, господин капитан?

— Не имею ни малейшего намерения…

Ожидавшие у дверей мясник и шипшандлер не могли взять в толк, почему у их коллеги такой растерянный вид, когда тот, причитая и хватаясь за голову, промчался мимо них из салона. В салон направился заметно оробевший мясник. Не прошло и пяти минут, как вышел и он, привлекая всеобщее внимание чудовищной бранью, которая сопровождалась угрожающими жестами, сверкающими взглядами и размахиванием кулаками. Он не причитал, но проклинал все на свете, больше всего обвиняя самого себя. К нему присоединился булочник.

И вот, к великому удовольствию собравшихся, раздался яростным дуэт:

— Такая непростительная наивность! Такой бессовестный обман!

Шипшандлера силой выставили за дверь. Ожесточенно брыкаясь, он старался ухватиться за дверной косяк, упирался в стенки и силой пытался ворваться в салон, — но стюард оказался сильнее. Тогда несчастное трио покинуло пароход и уселось в ожидании на берегу. Плохо пришлось бы Звану, если бы он теперь появился… Они долго и терпеливо ждали.

На пароход поднялся лоцман. Буксир отдал концы. Подняли сходни.

Зван не появлялся…

Пароход отвалил от пристани. Незадачливые торговцы сели в свои «пикапы» и ринулись к шлюзам, через которые пароход должен был войти в Гаронну. Но в шлюзах пароход мог задержаться лишь несколько минут, так как за «Эрикой» следовали другие пароходы, уходившие в этот день в море.

Зван не пришел…

Так они и покинули порт, провожаемые причитаниями, проклятиями и благословениями, — ведь многие получали приют и пищу на «Эрике». И кто знает, — возможно, благодарность этих людей была сильнее, чем вопли отчаявшихся спекулянтов.

На пароходе осмотрели все уголки, в надежде найти Звана, но его на борту не оказалось. Правда, нашли двух немцев, дезертировавших из иностранного легиона: они спрятались в углу бункера, чтобы добраться до Англии. Поскольку никто из начальства их не видел, им разрешили остаться.

— Витол, вам придется стать кочегаром на место Звана! — заявил чиф Волдису.

— Но Гинтер плавал дольше меня.

— Что толку, если он все еще страдает морской болезнью.

В этот день Волдис впервые спустился в котельное отделение как кочегар. Он уже шагнул ступенькой выше! Оставалась еще одна ступень до вершины карьеры — должности дункемана. Это — предел.

Трюмным на место Волдиса назначили младшего матроса.

От Бордо до Ньюпорта шли в благоприятных условиях: Бискайский залив был тих, как озеро. Сильное попутное морское течение помогало движению парохода, и «Эрика» легко дошла до Ньюпорта в три дня. Здесь пришлось простоять ночь на рейде, так как шлюзоваться было поздно.

Пять дней провели в Ньюпорте, небольшом городке у Бристольского залива, где суда загружались углем и уходили в ближние и дальние рейсы. Затем переход в Кардифф и два дня под погрузкой. Из Кардиффа «Эрика» направилась в Испанию, в порту Бильбао сдала груз и пошла в Кадис, где взяла новый груз — железную руду.

В обоих испанских портах латышским морякам не позволили сойти на берег. Полицейские не спускали с «Эрики» глаз ни днем ни ночью. Почему? По очень простой причине: испанские чиновники изучали географию до империалистической войны и были твердо убеждены, что Рига — русский город. Они знали, что в России была революция и установлена Советская власть, что там живут и работают опасные для капиталистов люди — коммунисты. В Испании господствовал зловещий режим Примо де Ривера[56], воздух был насыщен духом тирании, и латышам на всякий случай не разрешили вступить на землю Сервантеса и Лопе де Вега.

Страна, которую покинули лучшие ее сыны, страна, где деспотизм, спекулируя на покрытых мхом древности старинных «культурных» традициях, в отчаянии пытался задержать неотвратимый исторический процесс!

Побывав в Испании, Волдис уехал, не увидев ее. Но он не унывал по этому поводу, потому что порт, куда теперь направлялась «Эрика», был Антверпен — город мечты молодых моряков, ворота в мир!

Стоя у топок вместе с Ирбе, Волдис всю дорогу только об этом и говорил. Такой случай они не упустят! Денег накоплено достаточно, да и работать научились. Несколько первых вахт у топок показались Волдису тяжелыми, пока он не научился чистить топки и нагонять пар. Теперь он был уверен, что сумеет работать на любом судне. Зачем убиваться за восемьдесят латов в месяц, когда за ту же самую работу на английских судах платят девять фунтов, на голландских пароходах — сто гульденов, на датских — сто восемьдесят крон? Зачем он должен жертвовать собой ради какого-то рижского пароходства, которое опять, наверное, намеревается купить какую-нибудь старую ржавую посудину? Гниет она в одном из английских доков на приколе, а когда дешевый труд рабов скопит капиталы — латышский предприниматель купит ее и хорошо наживется. И чем больше он будет наживаться, тем больше его станут уважать, в конце концов наградят орденом Трех звезд. Славный господин весом в сто двадцать килограммов, заставляющий своих людей работать на пароходе лишние часы, но забывающий платить за это! Пусть он катится к черту!..

Волдис с нетерпением ждал, когда покажутся берега Бельгии.

За две недели до пасхи они прибыли в Антверпен. И если теперь многие моряки не могли дождаться, когда закончатся таможенные формальности и можно будет сойти на берег, то причиной этого нетерпения были не женщины и не вино. Капитан и вообразить не мог, какой сюрприз готовили ему люди, которых он всегда привык считать немного простоватыми.