Он признательно взглянул на море, грудь которого мерно дышала здесь, на просторе. Не прошло и полугода, как он приехал в Новый Свет. Так и не нашел здесь Волдис свою обетованную землю.

Где же она? Где искать ее?

Волдис жил уже второй месяц в Антверпене у Йенсена. Признаки кризиса и здесь ощущались на каждом шагу. В порту простаивали сотни пароходов.

Великолепные пассажирские пароходы, лайнеры и простые торговые суденышки унылыми колоннами томились у причалов.

Дела у Йенсена тоже шли не блестяще. Вербовка матросов происходила теперь исключительно через союз. Содержателям кабачков уже больше не помогало знакомство с капитанами. В бордингхаузах не раздавались больше веселый шум и пение вернувшихся из дальнего плавания матросов. Все стали серьезнее. Да и было отчего: после двухмесячного рейса не дальше Средиземного моря моряки затем жили на берегу четыре-пять месяцев, пока до них доходила очередь и они снова попадали на судно. В течение этого времени они залезали в долги и при подписании договора не получали на руки ни цента. Как обычно, в Антверпене было много латышей. Каждую неделю многие из них возвращались в Латвию, даже те, кто начал свои странствия еще до войны. Многие воздерживались от возвращения на родину только потому, что хотели избавиться от призыва на военную службу.

У Волдиса этих опасений не было, но его удерживали дурные известия, которые привозил каждый появляющийся в Антверпене латвийский пароход. Иногда он ездил в Гент, где всегда стояло несколько латышских пароходов, и узнавал у моряков про обстановку в Риге. Это были мрачные рассказы о разрухе и безработице.

— Лес больше не рубят, потому что некуда девать. Фабрики и порты завалены лесом, которого никто не покупает. Предприятия останавливаются, работы прекращаются, рабочие голодают…

Люди голодали — а в мире было столько хлеба, что его некуда было девать. Пашни зеленели, закрома были наполнены до краев — а миллионы людей ходили голодными. Разве это не было одним из тех противоречий, которые как можно скорее требовали разрешения? И, возможно, это разрешение было близко, потому что всему есть предел, всякому долготерпению — конец. Волдис повидал свет, но он устал от того однообразия, с каким распространялись во всех странах нищета и разорение. Рабочий на море и в подземных шахтах, рабочий на постройке небоскреба и в сыром туннеле — все они были подвластны одной судьбе, одной несправедливости! Бледные, оборванные ребятишки, бродящие по улицам Старого и Нового Света! Забитые, униженные женщины, продающие себя на мостовых Нью-Йорка и Риги! Белоснежные дворцы сверкают на набережных Лонг-Айленда и Ла-Манша; трубят охотничьи рога, борзые настораживают уши, и яхты соревнуются в скорости; во имя «стабилизации цен» в океан выбрасывают громадные количества всякого добра — а в январские морозы на улицах находят замерзших людей. Как земля терпит это? Почему люди не видят поругания своих прав? И что это за поколение, которое может столько терпеть? Неужели никогда не переполнится чаша терпения?

Проходив больше двух месяцев без работы, Волдис наконец получил место матроса на небольшом бельгийском судне, идущем с грузом пшеницы в Гамбург. В Гамбурге Волдис встретил своего старого товарища, кочегара Звана с «Эрики». Увидев в порту среди толпы знакомое лицо, он сначала не поверил своим глазам — так изменился за эти годы Зван и, что было особенно удивительным, изменился к лучшему. На нем был новый темно-синий костюм, приличное летнее пальто и серая шляпа; лицо его больше не носило предательских следов кутежей. Он казался заметно посвежевшим и стал как-то серьезнее и культурнее.

Зван с неподдельной радостью поздоровался с Волдисом.

— Меньше всего я ожидал встретить тебя в этих краях, — сказал он. — Слышал, что ты устроился жить в Америке. Или не по нутру пришлось?

— Не стоило ехать, — ответил Волдис. — Того, что я там нашел, я не искал, мне это не нужно.

— А то, что тебе нужно и что ты разыскиваешь по всему свету, следует искать в другом месте, — ответил с улыбкой Зван. — Мне, видишь, повезло, — я нашел.

— Можно узнать, где? — тоже улыбнулся Волдис.

— Почему же нет. Я думаю, ты и сам это достаточно хорошо знаешь, только как следует не подумал об этом. Пойдем ко мне на судно, увидишь.

У Волдиса был свободный вечер, поэтому он принял приглашение Звана. Через четверть часа они пришли на новый, современного типа теплоход. На флагштоке развивался флаг Советского Союза.

— Вот мой дом! — сказал Зван. — Уже год, как я плаваю на нем смазчиком. Совершаем регулярные рейсы между Ленинградом и Гамбургом. Пойдем наверх, я тебя познакомлю со своими товарищами. Все они славные ребята.

Волдис Витол пробыл на советском судне до двух часов ночи. Зван познакомил его со своими товарищами из машинной команды и со старшим помощником капитана, моложавым приветливым человеком, который показал ему все судно. В матросских кубриках было чище, чем в командирских каютах кораблей, на которых служил Волдис. И хотя людей здесь было значительно больше, чем на кораблях других стран, — на палубе три смены, у кочегаров четыре, — они жили с несравненно большими удобствами и культурнее моряков любой другой страны. Они не валялись в одном закопченном закутке: на два человека полагался отдельный удобный кубрик с центральным отоплением и электрическим освещением. Столовая, красный уголок со свежими газетами и журналами и библиотека с сотнями книг по всевозможным вопросам. Когда Волдис вошел в красный уголок, там находилось несколько матросов. Некоторые углубились в чтение, а старший механик играл в шахматы с кочегаром. Помощник капитана рассказал Волдису, что в свободное от вахт время они здесь слушают лекции и проводят семинары.

Странная теплота охватила Волдиса при виде этой чистой, умной и красивой жизни моряков советского судна. Чувство долга и товарищества господствовало в их жизни. Здесь человек был Человеком с большой буквы, и никто не смел его унизить. Здесь труд человека не был проклятьем, а делом чести, и трудящийся был хозяином своего труда.

«Вот где настоящий новый мир…» — думал Волдис. А он-то по своей наивности искал его по ту сторону океана.

Ему стало смешно при воспоминании о своих бесплодных поисках. Он улыбнулся, вспомнив всех тех легковерных людей (он сам долгое время был в их числе), которые верили, что правда на земле установится сама собой — упадет, как манна с небес. Здесь, на этом судне, он своими глазами видел людей, которые ценой героической борьбы и тяжелого труда построили справедливое и свободное государство для своего народа. Трудящиеся всего мира видят в Советском Союзе счастливую страну своей мечты.

Советские моряки угостили Волдиса ужином. Завязалась задушевная беседа, из которой Волдис узнал много нового о жизни советских людей, о большом созидательном труде всего народа, — труде, который замалчивали газеты буржуазных стран. Советские люди еще многого не успели сделать, и в их жизни было немало трудностей, но, несмотря на это, они намного опередили старый мир. Трудящиеся Советского Союза уже сегодня жили в таких условиях и в такой обстановке, о каких народы других стран могли только мечтать.

Как не хотелось Волдису возвращаться в ту ночь на грязное судно, где его ожидали спившиеся, мрачные, неуживчивые люди — его товарищи!

«Я теперь знаю свое место в жизни, — думал он, медленно шагая домой. — Настоящий смысл жизни в борьбе, борьбе за правду для всех людей на земном шаре. До сих пор я искал по свету счастья. Но разве человек может найти счастье для себя одного? Такого счастья нет, есть только кратковременные иллюзии счастья. Найти, завоевать, построить счастье всего народа, всех людей — может ли быть на свете цель выше этой! Тебе надо возвращаться домой, Волдис Витол, и начинать работать. Довольно ты скитался по земному шару и жил неизвестно для чего. Пришла пора браться за работу и работать так, как ты еще никогда не работал. Работать так, чтобы все негодяи, тираны и эксплуататоры Латвии задрожали от страха».