На третьем этаже Лаума позвонила. Массивную дубовую дверь украшала блестящая медная дощечка. Изнутри послышался собачий лай, щелкнула задвижка; дверь приоткрылась и показалась красивая женщина. Она недоверчиво, но с любопытством глядела на Лауму.

— Что вам угодно? — спросила женщина; у нее был приятный голос.

— Я пришла… в газете было объявление…

— Ах, вот что! Тогда заходите.

Лауму впустили в маленькую полутемную переднюю. Большой доберман с недоверием посмотрел на нее и заворчал.

— Смирно, Лео! — прикрикнула женщина на собаку, и та улеглась в глубине передней, беспокойно рыча и враждебно поглядывая на Лауму.

Только теперь Лаума заметила, как красива и нарядна молодая женщина. На ее лице не было ни единой морщинки, руки с миндалевидными крашеными ногтями были изящны и нежны. Это было в высшей степени женственное существо, только глаза казались чуточку наглыми и взгляд их — почти бесстыдным. Она окинула внимательным взглядом лицо, шею, всю фигуру Лаумы с головы до ног, и Лаума покраснела под этим беззастенчивым взглядом. Женщина заметила смущение Лаумы, улыбнулась и сказала, глядя на собаку:

— Значит, вы хотите, служить у нас?

— Да.

— Вы уже служили?

— До сих пор еще нет.

— Чем вы до этого занимались?

— Помогала дома по хозяйству, стирала белье… работала на заводе…

— Да, да. Значит, у господ не служили. Но может быть, вы мне подойдете. Сегодня до вас уже приходили. Мне пришлось им отказать.

Взгляд красивой женщины еще раз оценивающе скользнул по фигуре девушки. Они продолжали стоять в передней. Как только Лаума делала какое-нибудь движение, собака рычала.

— Когда вы можете начать работать? — спросила женщина.

Радостная дрожь пробежала по телу Лаумы. «Я принята! У меня будет работа! Я буду зарабатывать! Я симпатичная!»

От радости она не слышала, что говорила ей хозяйка об ее обязанностях и жалованье. На все она отвечала без раздумья:

— Хорошо, я согласна, я думаю, что сумею!

— Значит, завтра вы придете, — сказала женщина, выпуская Лауму.

Какой у нее приятный, ласковый голос! Спустившись в нижний этаж, Лаума вспомнила, что не знает фамилии своих будущих хозяев. Она вернулась наверх и прочла на медной дощечке:

Я. М. ПУРВМИКЕЛЬ

КАНД. ФИЛ.

«Я так и думала, что это интеллигентные люди».

На улице радостное возбуждение улеглось: Лаума вспомнила, что нужно идти домой, — еще раз домой, в холодное одиночество. Еще один вечер придется провести в этих мрачных стенах. Какая теплая и уютная передняя у Пурвмикелей… Как хорошо жить в таком комфорте!

Чтобы возвратиться домой как можно позже, Лаума решила походить по городу, полюбоваться витринами магазинов и улицами. В витрине книжного магазина были выставлены фотографии писателей и общественных деятелей. Среди них она заметила портрет молодого длинноволосого человека. «Я. М. Пурвмикель» — было написано под карточкой. Тут же рядом, среди выставленных в витрине книг, Лаума увидела большого формата брошюру, в обложке, украшенной старинной гравюрой на дереве, — это была поэма Пурвмикеля, о которой Лаума когда-то читала в газетах. Она не могла вспомнить, что именно, так как не интересовалась в то время произведениями Пурвмикеля, но она припоминала, что поэму очень хвалили.

Так Лаума коротала время, не замечая, что проголодалась, и когда наступил вечер, направилась домой, полная спокойной уверенности. Завтрашний день уже не казался ей страшным. Она нашла работу…

Когда Милия Риекстынь выходила замуж за Яна Пурвмикеля, ее голову переполняли самые блестящие планы. Уже то, что она, дочь простого фабричного мастера, бесприданница, без законченного образования, сумела соединить свою судьбу с судьбой представителя высшей интеллигенции — поэта, кандидата философских наук и преподавателя государственной средней школы, — кружило ей голову; и должно было пройти некоторое время, прежде чем она критически оценила свое теперешнее положение.

Несмотря на то что Пурвмикель был еще молодой, интересный и довольно заметный человек, Милия отнюдь не влюбилась в него. Он ей нравился, потому что был всегда подчеркнуто внимателен по отношению к своей невесте, что Милия далеко не всегда встречала в среде, где она выросла. В ее глазах особый интерес Пурвмикелю придавало то обстоятельство, что его имя сравнительно часто появлялось в газетах. Это льстило самолюбию Милии. Опьяненная открывавшимися перед ней перспективами, она умела, однако, внешне сохранять равнодушие и спокойствие. До тех пор, пока Милия не убедилась в серьезности намерений Пурвмикеля, она всячески старалась показать, что ничего не ждет от него и вовсе не ослеплена им, — одним словом, что он ей безразличен.

И так же, как собака, в зависимости от обстоятельств, виляет хвостом или рычит и оскаливает зубы, Милия подсознательно умела подладиться и, когда это было необходимо, занять наиболее выгодную позицию. Это облегчалось тем, что сама она отнюдь не была влюблена.

Убедившись в силе и глубине чувств Пурвмикеля, Милия начала строить на этом фундаменте все свои замыслы. Она стала одеваться так, чтобы выгоднее показать свою фигуру; оставшись наедине с Пурвмикелем, она, будто нечаянно, закидывала ногу на ногу и мгновенно ловила лихорадочный блеск в глазах поэта; она была застенчива, краснела и улыбалась, как девочка, избегая прикосновений увлекшегося мужчины, когда он, по ее мнению, становился слишком смелым. Почти так же она вела себя со всеми мужчинами, которым хотела нравиться. И несмотря на то что они принадлежали к различным слоям общества, — это были простые портовые рабочие, и манерные инструкторы-сверхсрочники, и просто хорошо танцующие чиновники, — все попадались на эту удочку, все одинаково принимали за чистую монету игру, которую вела Милия, руководимая безошибочным чутьем.

Те же самое произошло и с Пурвмикелем, только с более определенными результатами: поэт не устоял, и они поженились.

Для семьи Риекстыней это было настоящим триумфом. Блестящий жених казался им солнцем, в лучах которого заблестели и они сами. Но Милия знала, что то, чего она добилась, переехав из маленького тесного родительского домика в городскую квартиру, состоявшую из спальни, столовой, где стояли модный буфет и стулья с кожаной обивкой, гостиной с камином и мягкой мебелью, кабинета с массивным письменным столом и книжным шкафом, — это только начало. Они будут жить еще лучше — в шести, восьми комнатах, они наймут прислугу, а потом еще кухарку, и… если дела пойдут нормально, не лишним окажется и собственный лимузин.

Так представляла Милия свою жизнь с Пурвмикелем, когда они сразу же после свадьбы уехали в Видземскую Швейцарию. Но об этом она ничего не говорила мужу.

Ян Пурвмикель родился в одной из дальних волостей Курземе. Отец его продал свой большой благоустроенный хутор, переехал в Ригу, где открыл торговлю сельскохозяйственным инвентарем. Достатки Пурвмикеля быстро возрастали, и накануне мировой войны он при содействии Кредитного банка начал строить пятиэтажный дом в одном из лучших районов города. Война прервала строительство, а во время немецкой оккупации старого Пурвмикеля за излишнюю болтливость поставили к стенке. Мать умерла от брюшного тифа за полгода до гибели отца. Семнадцатилетний Ян остался один. Братьев и сестер у него не было.

В то время он учился в гимназии. Казалось, пришло время на все махнуть рукой и стать простой канцелярской крысой или приказчиком в магазине.

Но о нем позаботился брат матери Сиетынь, зажиточный мельник в Задвинье. Он принял осиротевшего подростка в свою семью, дал ему возможность продолжить образование и взял под опеку имущество, оставшееся после старого Пурвмикеля. Благодаря энергии Сиетыня Пурвмикель получил в собственность земельный участок, на котором строился дом. Несколько лет спустя, когда началась строительная горячка, Сиетынь выгодно продал участок и начатую постройку, а вырученные деньги положил в банк на имя Яна. Таким образом, Пурвмикель был более или менее обеспечен и мог без забот продолжать свое образование.