Один Зван иногда сочувствовал ему: он сменял Гинтера у ручной лебедки и посылал его вниз, насыпать шлак в ведро. Случалось, что Зван сам забирался в бункер и подгребал уголь. Таким образом Гинтеру удавалось кое-как выдерживать вахту.

К вечеру четвертого дня дошли до Бристольского канала, и «Эрика» переменила курс. Дул попутный ветер, и пароход, как на крыльях, летел мимо многочисленных угольных портов. На обоих берегах залива виднелись огни городов Суонси, Барридока, Порт-Толбота, Ньюпорта…

В глубокой тьме пароход стал на якорь на кардиффском рейде. Путь, который при нормальных условиях занимал меньше дня, он преодолел за пять суток.

Как назло Гинтеру, небо сразу прояснилось, из-за редких облаков показались звезды, ветер постепенно стихал, и темные воды устало плескались за бортом парохода.

Гинтер, проклиная погоду и море, как безумный накинулся на еду. Он ел хлеб, мясо, маргарин. Зейферт тоже стал очень прожорливым.

Никто из них больше не давился костями.

Вход в Кардиффский порт напоминает широкие ворота. По обе стороны возвышаются горы. Со стороны Кардиффа — это темные голые скалы, с противоположной — зеленая, пестреющая красивыми коттеджами и садами возвышенность.

Во время отлива большое пространство в воротах порта и дальше, в самом порту, становится совершенно сухим, образуется широкий ровный песчаный остров, по обе стороны которого тянутся к докам углубленные фарватеры.

На этой мели было оставлено несколько старых, отслуживших свой век пароходов, которые во время отлива стояли на голой земле. На этих инвалидах моря не было видно ни одного человека, ржавые якоря и цепи глубоко увязли в песке. Но все же нельзя было поручиться, что эти окончательно отслужившие и забытые посудины не уйдут еще когда-нибудь в открытое море. В Риге несколько пароходств занимались тем, что разыскивали по всем портам Европы подобный старый хлам. Государство предоставляло им особенно выгодные кредиты, проценты были незначительные. За смехотворно низкую цену покупало пароходство эти ржавые обломки. Их ставили на месяц в док, оббивали кое-где ржавчину, красили суриком, покрывали белым лаком, вставляли в обшивку несколько новых листов, давали новое название — и пароход опять получал класс. Тогда новые владельцы страховали его как солидный океанский пароход и получали больший доход, чем от любого другого предприятия.

Латышские моряки зарабатывали вдвое меньше, чем их заграничные собратья, содержание парохода стоило дешево — и латвийские пароходные компании смело могли выступить в качестве конкурентов по дешевому фрахту во многих странах. Там, где ни одна заграничная пароходная компании не могла обойтись без убытков, латвийские спекулянты наживали кругленькую сумму. Торговый флот Латвии процветал, он вторгался повсюду и конкурировал со многими, пользуясь самой дешевой в Европе рабочей силой. Недаром иностранные моряки называли своих латышских коллег белыми неграми.

При входе в порт выяснилось, что «Эрика» идет не прямо в Кардифф, а должна остаться на рейде у левого берега, в доке Пенарта. Это была маленькая гавань с несколькими установками для погрузки угля — одновременно здесь могло грузиться три-четыре судна. Сейчас все погрузочные установки были заняты, и у каждой на очереди стояло еще по одному пароходу.

«Эрика» пришвартовалась борт о борт с небольшим датским пароходом, который тоже назывался «Эрикой».

День прибытия приходился на субботу, и кочегарам велели вымыть машину, — после этого они могли быть свободны. С каким ожесточением все принялись драить концами, керосином, «шкуркой»! Вытерли натекшее масло, очистили ржавчину и, наконец, покрыли все части машины тонким слоем масла. Не было еще и одиннадцати, как машина была уже приведена в порядок и люди могли заняться собой.

Гинтер вымыл кубрик и затопил печку.

— Что мы будем делать до вечера? — спросил Волдис у Ирбе.

— Сходим на берег, посмотрим, что это за гнездо.

— А у тебя еще шиллинг найдется?

— У меня осталось целых полфунта.

— Может, и старик подбросит сколько-нибудь?

— Может быть. Надо наведаться к стюарду.

Блав, вероятно, больше остальных пристрастился к крепким напиткам, поэтому у него никогда не держались деньги. Когда капитан спрашивал, кто желает получить аванс, и некоторые брали фунт, а другие только несколько шиллингов, — Блав был единственный, кто настойчиво говорил:

— Все, что мне причитается.

Нет, он не хранил деньги у капитана. Сколько причиталось, столько и забирал; и сколько забирал, столько и спускал в первый же вечер. Вся его одежда состояла из коричневого комбинезона и маленькой кочегарской шапочки. В них он работал, ходил на берег и спал не раздеваясь, поэтому его койка напоминала бункер. Умывался он только в порту, да и то не каждый вечер. Маленького роста, смуглый, курчавый, он походил на негра. На «Эрике» Блав был самым жизнерадостным человеком. Он умел виртуозно свистеть, у него был приятный голос, и товарищи часто просили его спеть. Кроме того, он неплохо играл на губной гармонике, которой у него, к сожалению, не было, так как у него никогда не оставалось денег на покупки.

— Купи ты себе, наконец, хоть раз гармошку! — уговаривал его Волдис.

— Тогда пусть кто-нибудь пойдет со мной на берег и напомнит мне об этом. Если пойду один, ничего не выйдет.

— Пойдем с нами! — сказал Волдис. — Мы с Ирбе поможем тебе все купить. Неплохо бы приобрести и новую кепку.

— Кепку? Не знаю, как с ней быть. Если старик даст только фунт, ничего не выйдет. — Он стал считать на пальцах. — Гармошка три шиллинга, кепка четыре шиллинга, мыло два шиллинга, апельсины шиллинг — итого полфунта. Гм… Может, и выйдет!

Блав ушел на разведку. У дверей салона он поймал стюарда и вернулся в кубрик, чуть не танцуя от восторга.

— Старик даст деньги! По фунту на брата! — на радостях он тут же умылся и выбил блузу о борт.

Спустя полчаса на бак пришел стюард.

— Кто хочет получить деньги, пусть сейчас же идет к капитану.

Из обеих кают не пошел только одни матрос — это был такой скряга, что не разрешал себе даже апельсин купить, и его имя стало на пароходе синонимом скупости. «Скуп, как Томсон!» — говорили про людей этого склада.

Капитан спросил каждого, для какой цели он берет аванс.

— Мне нужно купить несколько сорочек! — пояснил Андерсон.

— Хочу приобрести новый чемодан! — сказал Зоммер.

— Мне нужна рабочая куртка! — заявил какой-то матрос.

— У меня нет ботинок! — сказал Зван.

— Я хочу послать домой, — объяснил Зейферт.

Да, все что-то хотели, что-то собирались купить. Только потом забывали об этом. Когда дошла очередь до Блава, капитан иронически усмехнулся.

— А вы, Блав, что хотите купить?

— Я бы хотел хорошую крахмальную сорочку и галстук.

Все засмеялись. Блав сконфуженно опустил голову.

— Что же это будет? — не удержался от смеха капитан. — Новая крахмальная сорочка при старых брюках!

— Я их выстираю…

— Но что же вы все-таки будете носить? Будете ходить без брюк?

— Нет, я выстираю вечером, за ночь высохнут.

Так он обычно и делал.

— Нет, милый Блав, тогда лучше купите сейчас новые брюки, а уж потом присматривайте крахмальную сорочку. Так будет вернее.

— Может, я так и сделаю, господин капитан.

Капитан не спешил отдавать Блаву деньги. Он подумал, подумал, и на лице его опять появилась легкая усмешка.

— Что вы делаете вечерами, Блав? — спросил он.

Блав с опаской посмотрел на капитана: наверно, опять какой-нибудь подвох.

— Да так, сплю… читаю книги.

— Что? Книги?

Опять во всех уголках салона раздались взрывы смеха. Блав читает книги! Тут и лошади зафыркали бы.

— Вы умеете плести мат? — спросил капитан.

— Умею. Я когда-то служил на паруснике матросом. Там обучают таким вещам.

— Вот и хорошо! Мне как раз нужен мат к дверям салона. Не сплетете ли вы мне? Я вам заплачу десять латов, а если получится хорошо — и больше.