Волдис взял корзину и поставил ее на уголь к переднему углу люка. Но там кто-то уже копал.

— Катись отсюда! — сердито закричал тот на Волдиса. — Здесь мое место!

Да, все места были заняты, за исключением одного. И в том, что именно это место осталось свободным, был определенный смысл: это место, под самыми мостками, обыкновенно оставалось для «зеленых». Добровольно туда никто не становился, так как над головой постоянно передвигались наполненные корзины, из которых сыпались куски угля.

Волдис попробовал рыть, но конец лопаты уперся во что-то твердое, похожее на камень, и дальше не пошел. Волдис торопливо и с трудом копнул еще в нескольких местах, но везде лопата натыкалась на крупные куски угля. Он не успел кинуть в корзину и двух лопат, как рабочий, стоявший на мостках, бросил ему крюк.

— Почему не прицепляешь корзину?

— А что ему цеплять — пустую корзину?.. — засмеялся кто-то сзади.

— Ну, ну, пошевеливайся! Что у тебя, волчья кость в спине? Молодой парень, а ворочаешься, как старик!

Пока крюк подхватывал корзину у других, Волдис еле-еле насыпал свою наполовину.

«В чем тут дело? — думал он. — Почему другие успевают насыпать, а я не могу?» А ведь окружавшие его рабочие совсем не были силачами.

Волдис приналег. С остервенением вонзал он лопату в уголь, крупные куски вытаскивал руками, пинал их ногами, но вовремя наполнить корзину ему все же не удавалось.

— Берегись, ты, новичок! — кричали рабочие на мостках, перекидывая через его голову пустые корзины. Сверху сыпался мелкий уголь, иногда падали и крупные куски. Воздух был насыщен угольной пылью. Куски угля свистели, пролетая мимо ушей Волдиса. Через каждые полминуты ему приходилось отскакивать в сторону, чтобы пропустить плывущие над головой полные корзины. Угольная пыль забралась сквозь рубашку на спину. По лицу беспрестанно бежали ручейки пота, в горле пересохло, на зубах хрустел уголь. Выбирая руками из кучи большие куски угля, он обломал все ногти, на ладонях вздулись водяные мозоли, потому что рукоятка у лопаты была с трещиной и натирала кожу.

Через каждые пять минут к люку подходил форман, кричал на Волдиса и свирепо размахивал руками.

— Если ты не будешь насыпать полные корзины, убирайся к черту! Ротозей!

Это была не работа, а сущий ад, в котором, как черви, извивались мокрые от пота человеческие тела. Грудь Волдиса вздымалась, как кузнечные мехи, черная пыль попадала в легкие, оседала в горле, во рту. Его охватила бессильная злоба на работу, на свою неповоротливость, на глыбы угля. И, не обращая внимания на обломанные ногти, на стертые до крови кончики пальцев, он стиснул зубы и не работал, а неистовствовал.

«Не ослабевать! Не поддаваться! Ты не слабее других. Ты должен выдержать, выдержать, выдержать!» — беспрестанно повторял он себе. И хотя спина ныла и в голове гудело, его корзины становились все полнее и почти вовремя уходили наверх.

Форман время от времени подходил к люку, по долгу службы покрикивал, но больше не грозился прогнать Волдиса на берег.

— Перекур! — раздалось по люкам.

И черные черви поспешили наверх на палубу, чтобы передохнуть десять минут: каждые два часа — десять минут отдыха.

Волдис сел в стороне, снял рубашку и подставил ветру разгоряченное тело. Так вот какой был этот труд!.. И те, кто работал здесь, еще назывались людьми? Ни одно животное, ни один вол или вьючный верблюд так не мучились. И после всего этого еще можно было чему-то в жизни радоваться?

«Как выдержать до вечера? — думал Волдис. Он уже представлял, какими насмешками проводят его грузчики, если он сдастся. В нем заговорило упрямство. — Я должен во что бы то ни стало выдержать! Я могу!»

К Волдису подошел человек — какое-то черное, потное существо; рот его выделялся на черном лице, как свежая рана, а глаза сверкали в темных глазных впадинах подобно двум электрическим лампочкам. Молод он был или стар, красив или безобразен — этого нельзя было определить. Он подошел к Волдису и положил ему руку на плечо.

— Ты настоящий парень, не скис. А ведь на твоем месте каждый раз кто-нибудь скисал, выбивался из сил и бросал работу, не дождавшись вечера. Редко кто из новичков может выстоять под мостками. Ты выстоял. Давай руку. Меня зовут Карл Лиепзар.

Теплое чувство охватило Волдиса. Стало так легко, как будто через несколько минут не надо было опять лезть в этот ад и становиться к лопате. Он нашел друга! Взволнованный Волдис пожал руку Лиепзара.

— А теперь слушай, что я тебе скажу. Старайся врыться как можно глубже в яму, и когда получишь корзину, клади ее на бок — уголь с края ямы наполнит ее почти наполовину, тебе останется подбросить в нее несколько лопат. Иначе тебе никогда не наполнить корзину.

И Лиепзар показал, как надо поставить корзину, как насыпать и как удобнее держать лопату. Когда раздалась команда формана «По местам!», Волдис спускался в трюм уже более спокойно.

Опять грохотали лебедки, шипел пар и люди кричали друг на друга. Корзина за корзиной поднимались в воздух. И все глубже становилась яма. Следуя советам Лиепзара, Волдис теперь своевременно наполнял свою корзину, если не доверху, то по крайней мере на три четверти, и рабочие на мостках больше не орали на него. Несколько раз падающие куски угля больно ударяли его в спину. Возможно, что они выпали нечаянно из корзины, а возможно… Разные бывают люди.

Наступил полдень. Все тело нестерпимо ломило, ноги с трудом отрывались от земли, и Волдисом овладело полнейшее безразличие. Впереди у него был целый час отдыха.

Волдис жадно пил теплую воду, выполоскал рот. Он настолько устал, что даже не ощущал голода. Пройдя на носовую часть к якорной лебедке, он уселся там — полуголый, без рубашки.

Лиепзар сошел на берег, где торговка продавала пирожки, булки, фруктовую воду. Подкрепившись, он подошел к Волдису и сел рядом с ним.

— Ты поел?

— Нет, то есть… да,

— Что ты сказал?

— Я не хочу есть.

— Так, друг, дело не пойдет, ты не выдержишь до вечера.

— У меня нет с собой хлеба, а деньги я забыл дома.

— Где ты живешь?

— Там… на берегу.

Лиепзар внимательно посмотрел на Волдиса.

— Знаешь что, ты не стесняйся. Говори прямо: хочешь есть? У меня есть несколько латов. Ты мне потом отдашь.

— Как хочешь… — и Волдис взял у Карла Лиепзара один лат.

Да, мягкие французские булки были очень вкусны, недурной оказалась и охотничья колбаса. Волдис израсходовал весь лат до последнего сантима и опять почувствовал себя так хорошо, точно угольная пыль не разъедала большие лопнувшие мозоли.

Бесконечно длинными казались послеобеденные часы работы. Люди уже не бегали с тачками, а тихо катили их в гору. Все стали медлительными, вялыми. Только один человек оставался неутомимым. Он торопливой походкой ходил от люка к люку, полный непонятной истерической злобы. И кричал, кричал, кричал. Как пес-пустобрех, лающий к месту и не к месту, орал форман до самого вечера. Орать — это была его профессия. Для того он и находился на пароходе.

— Почему он орет на нас? — спросил Волдис у Лиепзара в один из перерывов. — Мы же работаем аккордно.

— Что ж ему делать? Ведь он за это жалованье получает. Ты думаешь, он на нас сердится? Ничуть. Положено кричать — и кричит.

— Кому же нужен этот крик?

— Господам стивидорам это нравится.

— Странные господа, если им нравится, когда ругают людей…

Ровно в пять раздалось долгожданное:

— Выходить! Закрыть люки!

Неторопливо, медленно люди выползали на палубу. Они не разговаривали, не смеялись, не шутили. Точно рассердившись на кого-то, закрывали люки и сходили на берег. Радость и веселье испарились в этом черном аду, он поглотил все силы людей, все светлые мысли, все прекрасное и возвышенное. Над ними не раздавался свист кнута, не звенели цепи, — но ниже, чем под кнутом, гнулись спины свободных рабов, тяжелее, чем в кандалах, тащились их ноги, когда они возвращались в пятиэтажный город.