— Работать надо продолжать, — сказал Любов, отрываясь от чертежей и с удовольствием посматривая на столпившуюся вокруг молодежь. — Неточности, правда, есть в расчетах, да и очень громоздок вышел автоматический оператор. Наладчику с ключами развернуться при смене резцов негде будет. Гляньте-ка сами! Придется чертить заново, уменьшить его. А в общем, молодцы мы!

— Ну, заново так заново! — подытожила за всех Сима. — Ничего, потрудимся.

Ей не терпелось поскореё накормить гостя обедом: она была сегодня дежурная по столу и хотела блеснуть веред ним.

Обед Сима организовала на свежем воздухе, благо дождь перестал и погода разгулялась. Одолженные в детском саду низенькие столики и стульчики исправно служили и теперь.

Разрумянившись больше обычного, Сима сдвинула к гостю все угощение.

— Попробуйте, Виктор Георгиевич, варенье из крыжовника, я варила! — угощала она его за послеобеденным чаем.

Варенье, прозванное на даче «петюгой», так густо оно было сварено, красовалось в голубой вазочке.

Лобов попробовал, с трудом зачерпнув в ложку из общей плотной массы, похвалил. Сима, вовремя заглушив в груди восторженный визг, только пискнула, обводя гордым взглядом посрамленных знатоков варенья. Вот вам и «петюга», когда такой человек хвалит!

Симу на даче считали душой общества. И не зря: как только она появлялась, тут же раздавались смех и шутки.

Увидев катающихся по поселку на велосипедах девушек, Сима загорелась желанием создать велосипедную секцию.

В получку ездили в магазин покупать Симе велосипед. Толя Волков был при этом консультантом.

Кулакову на даче встречали шумовым оркестром. Она катила велосипед, держа его за руль, не обращая внимания на то, что передним колесом давила себе ноги.

Два дня Сима ходила вся в синяках и ссадинах, пока не научилась кататься. Ночью ей снилось, как она неуверенно едет на велосипеде, клонится в сторону — вот-вот упадет, а ребята что есть мочи кричат ей вдогонку: «Качай, качай!»

Затем Сима сама учила других девушек и тоже кричала:

— Качай, качай, не отпускай педали!

Варя велосипеду предпочитала лодку. Они садились вдвоем с Ириной и плыли вниз по течению за километр, к Юркиному детсаду.

Ирина готовилась в техникум, всюду ходила, не расставаясь, с учебниками. Варя знала, что самый для неё сейчас приятный разговор — о том желанном дне, когда она получит диплом.

— Окончу техникум и останусь у станка, — мечтала Ирина вслух, — ведь у нас теперь почти все рабочие учатся. Семилетка — это ничто, это уже очень мало. А представляешь, заработает наш поток, затем другие по- токи в цехе? Тогда, пожалуй, и в институт поступать придется…

Они проплывали мимо красивых берегов, поросших кустами, молодыми березками, плакучими ивами, так низко поникшими над водой ветвями, что однажды во время дождя густая зелень послужила им надежной защитой.

Юрка, завидев лодку издали, бежал с ватагой смуглых, в одних трусиках, ребятишек, плясал и кричал всех громче.

Варя срывала с головы панамку и махала ею. Ирина со снисходительной материнской улыбкой наблюдала за этой картиной.

Возвращались обратно уже под вечер, спешили, налегая на весла изо всех сил. В восемь сорок проводилась информация по газетам за день, которую делали все дачники по очереди. Сегодня докладывала Лизочка, и Варе хотелось её послушать. Когда они пристали к берегу, «вечевой» колокол, оборудованный Колей Субботиным, звучал беспрестанно.

— Нас зовут, — заметила Варя, запирая на цепь лодку. Но они все же опоздали.

Лизочка, стоя на пне, с раскрасневшимся оживленным лицом заканчивала сообщение.

— И вот в стране предутренней свежести, где люди мирно возделывали свой сад, по злой воле американских империалистов льется братская кровь. Народы мира не простят им этого, — говорила она звонким, выразительным голосом.

Коля Субботин, подняв голову, смотрел на Лизочку, не спуская глаз, и на лице его отражалось то же выражение, что было и на её лице. Отрастающий после стрижки наголо хохолок волос (Лизочка велела остричься в надежде, что вместо рыжих вырастут темные, но росли опять рыжие) угрожающе топорщился.

Среди дачников было много гостей из цеха.

Приехала и Фрося Субботина с букетом цветов для Симы.

— Кто же из города на дачу с цветами ездит? — смеялись над нею.

Фрося-толстушка. в красном с горошинками платье, краснела и хмурилась. Косички её торчали в разные стороны.

Сима обняла её, взяла под свою защиту. С Симой Фрося считала себя связанной вечной дружбой, потому что Сима рекомендовала и готовила её в комсомол.

Варя как-то подслушала их занятия по уставу.

— Зачем ты хочешь вступать в комсомол? — спрашивала её Сима. — Подумай хорошенько и говори все не тая, что у тебя есть на сердце. Ну!

— Сима, понимаешь, мне кажется… разве это жизнь без комсомола, в стороне?.. Комсомол партии помогает коммунизм строить, а я! — говорила Фрося дрожащим голоском. — И если меня не примут, Сима, лучше убей меня… — неожиданно страстно добавляла она, складывая на груди руки.

— Глупенькая моя, примут, должны принять, — успокаивала подружку Сима и, растревоженная её сердечным порывом, начинала объяснять, как она сама понимает задачи комсомола — первого друга и помощника великой партии коммунистов.

— Ты вдумайся только, Фрося, какой партии! Наша партия — это ум, честь и совесть нашей эпохи, — горячо говорила Сима, излагая свой последний, тщательно составленный для политзанятий конспект по статье Ленина.

Варино двадцатилетие отметили на комсомольской даче. И оттого, что в раскрытые окна врывался шум плотины с реки, а ветер приносил запах цветов и свежего сена, кругом было столько молодых, красивых лиц, и глаза Лобова, сидящего напротив, все время смотрели на неё, у Вари немного кружилась голова. То ей казалось, что нет человека счастливеё её в двадцать лет, то было грустно, когда она начинала думать о том, что Иван не успел приехать из командировки на её праздник. Но он вспомнил о ней и прислал поздравительную телеграмму на имя Лобова. Варя не сразу поверила в это — настолько невероятным, почти невозможным показалось ей такое счастье следом за унылой, тяжелой полосой раздумий, тоски и ревности, которую она даже наедине с собой называла мелкой, — ревности к Тамаре Комовой. Как она устала от всего этого, изболелась сердцем, если бы знал Иван!.. Она стояла перед Лобовым с телеграммой в руках, охваченная ни с чем несравнимым чувством радости, до того покоряющим, что даже посторонние люди не могли оставаться к нему равнодушными. А Лобов здесь был далеко не посторонним. Друг Титова, женатый человек, он не одобрял холостую жизнь Ивана, не одобрял за то, что такая девушка, как Тамара Комова, могла что-то значить в его судьбе. И это в то время, когда Варя любит его!

— Я рад за вас, — сказал Лобов, пожимая Варину руку в кисти. — И за Ивана тоже.

Но тут в лице Вари вдруг что-то померкло слегка, будто погас один из лучиков в фонаре, за минуту до этого так ярко освещающий её лицо. Варя спросила:

— Как он догадался послать мне телеграмму? Он не знал, что у меня день рождения?

— Не знал, я написал ему, — ответил Лобов. — Но и зная, он мог ведь не поздравить, а вот поздравил!

— Да, поздравил! — повторила за ним Варя, сразу убежденная его простым доводом.

Этот день, проведенный на даче, Варе запомнился надолго, на всю жизнь. Л среди ночи приехал из командировки Иван Титов. Варя не ошиблась, предугадывая такую возможность. Иван открыл входную дверь веранды своим ключом, и тут же был встречен хозяйской овчаркой которая, узнав его, радостно заскулила, прыгая вокруг, стараясь лизнуть прямо в лицо.

— Джек, бродяга, ну здравствуй, здравствуй! — шепотом проговорил Иван, защищаясь одной рукой от бурных наскоков четвероногого друга, а второй пытаясь найти на стене выключатель.

Варя сквозь сон услыхала шаги Ивана и узнала их. И все же, боясь ошибиться, она не тотчас разрешила себе поверить, что это он. С сильно бьющимся сердцем Варя соскочила с кровати, торопливо надела платье.