Варя верно предугадывала сходство между отцом и дочерью: то же чистое круглое лицо и голубые, слегка выпуклые глаза, быстрые, озорноватые, и добродушная улыбка та же.

Мать Симы — Настасья Петровна, пол у сгорбленная женщина, накрытая поверх пальто толстой, точно одеяло, клетчатой зеленой шалью с бахромой, — стояла рядом. Лицо её напоминало сморщенный пергамент, но карие глаза были молоды. Обнимая Симу, она разогнулась— и сразу стала ростом с дочь, на полголовы выше мужа.

— Мама, а в мешке-то у вас что? — спросила обеспокоенная Сима, по характеру своему нетерпящая никаких запасов.

— Пуху тебе со своих гусей накопила, перину везу!

Сима, захохотав, плюхнулась на мешок с пухом, словно она была в общежитии, а не на многолюдном вокзале, сразу позабыв про свое решение держаться с родителями как можно степеннеё. Засмеялся и Александр Павлович, пренебрегая сердитыми взглядами жены, которые в присутствии дочери теряли, должно быть, над ним силу.

В общежитии гости перездоровались со всеми за руку, называя свое имя-отчество. А Сима, обегав все подъезды, приглашала к себе:

— Идите познакомиться с моими предками!

Сима стала накрывать на стол, в душе робея за свою стряпню. Но все обошлось как нельзя лучше. Мать, тронутая заботами Симы, словно помолодела; она сидела за обильно уставленным столом, прислонясь к спинке стула, и хвалила угощение. Александр Павлович, увидев «косушку» («как выпил, так и окосел», — приговаривал он), весело подмигнул Симе:

— Ай да дочка, вся в меня догадливая!

Тамара, посидев с полчаса с гостями, засобиралась к сестре. Она высокомерно сказала на кухне Варе:

— И охота тебе с ними цацкаться!..

— А ты помнишь: «Язык мой — враг мой»?.. — холодно сказала Варя, очень довольная, что Тамара уезжает.

За столом разговорились. Александр Павлович стал расспрашивать девушек об их жизни и работе в бригаде.

— Ну, а с учебой как у тебя, Сима? — спросил он. — В Москве нельзя не учиться.

Сима, меньше всего ожидавшая таких разговоров, не знала, как выкручиваться. Ей жалко было омрачать настроение отца, которому хотелось видеть свою дочь во всем преуспевающей. Она растерянно переглянулась с Варей. Этот взгляд не ускользнул от отца. Он нахмурился, но промолчал.

— Сима обязательно станет учиться, это я вам обещаю, — сказала Варя, строго посмотрев на подругу.

Погостив три дня. родители Симы уехали, наказав девушкам жить дружно, хорошо работать и учиться. Прощаясь с отцом на вокзале, Сима неожиданно всплакнула и потом долго стыдилась перед Варей своих слез. Об учебе Варя с ней не заговаривала: до осени далеко еще.

На второй день после отъезда гостей Никита Степанович Лукьянов пригласил к себе двух соревнующихся бригадиров. С Варей пошла и Сима, хотя Тамара пробовала намекать ей, что зря она, незваная, увязалась с ними. Но Сима будто не слышала её. Мысленно махнув на неё рукой, Тамара заглянула в карманное зеркальце и приняла независимо-надменное выражение лица. «Вы знаете, к кому я иду?»— говорил её вид.

Никита Степанович сидел за столом и разговаривал с кем-то по телефону. Он положил трубку и посмотрел на пришедших.

— Присаживайтесь, товарищи!

Варя с проступившим румянцем на щеках, раскрыв свою вместительную, с помятыми углами записную книжку, стала рассказывать о том, как бригада думает построить работу. Сима следила за нею, обдумывая, будто свое, каждое её слово.

Никита Степанович спокойно, с дружелюбием во взгляде рассматривал молодые лица девушек. Варя как будто возмужала за последнеё время, или она просто похорошела: черты её лица стали тоньше и одухотвореннеё. Озорноватое, немного мальчишеское лицо Симы нравилось Лукьянову своей безыскусственностью: оно служило его обладательнице верным отражением всех её мыслей и чувств. Тамарино важно-надутое лицо вызвало у парторга едва заметную улыбку, и он поспешил отвести взгляд.

«Начало хорошеё, хвалю!»— говорили глаза Никиты Степановича.

— А как по-твоему, — перебил он её, — Комова справится с планом, у неё ведь станочница из новичков?

— Да, думаю, — не совсем решительно отозвалась Варя, и эта нерешительность в её голосе не ускользнула от Лукьянова.

— Нельзя забывать самого главного в соревновании, — сказал он, — это помощь друг другу всегда и во всем: опытом, резцами, поковкой. Расти сам и веди за собой товарища! Вот тогда соревнование будет действенным. Да вы дружите ли между собой, девчата? — вдруг спросил Лукьянов, припоминая одно комсомольское собрание, на котором изрядно покритиковали Комову.

— Мы вместе живем, товарищ секретарь! — поспешила воскликнуть Тамара таким тоном, точно общая над головою крыша снимала всякое сомнение в их дружбе.

— Ну, а ты что скажешь, Варя? — вполголоса промолвил Лукьянов, не придавая, видимо, много значения словам Комовой.

Варя не сразу ответила:

— С Симой мы очень дружны, по-настоящему… А вот что касается Тамары, то… не получается, Никита Степанович, у нас с ней дружбы. Не знаю, кто тут прав, кто виноват? Люди мы с ней совсем разные. Впрочем, — договорила Варя, глядя на, опущенную голову Тамары, — в последнеё время отношения у нас с ней установились правильные. Да, правильные, — повторила она понравившеёся ей слово.

Никита Степанович улыбнулся своей веселой, очень молодящей его улыбкой, обнажив два ряда сплошных белых блестящих зубов и, не ответив на звонок телефона, стал расспрашивать девушек, как живется им в общежитии, вне родной семьи, на что они тратят свои заработанные деньги, ходят ли в кино, в театр и какие пьесы им больше всего нравятся.

— Героические, только героические и постановки и кино! — говорила Сима, воинственно жестикулируя. А про любовь, где к тому же без конца целуются, она, Кулакова, терпеть не может, не то что некоторые…

— Да, да, героика, залпы… Это так романтично! — засюсюкала в поддержку Симы Тамара, закатывая под лоб глаза.

Комова чувствовала себя на верху благополучия в эти минуты здесь, в комнате секретаря партбюро одного из ведущих цехов завода, который с заботливостью отца, можно сказать, интересовался её жизнью и предлагал даже в случае какой-либо нужды свою помощь.

«А со многими ли он беседует так, всех ли он знает в цехе по имени?»— кичливо думала Тамара, заранеё испытывая удовольствие от пространного разговора на эту тему с Левой Белочкиным.

— Слыхали? — напомнила Комова Варе с Симой, когда они, попрощавшись с Никитой Степановичем, вышли. — Помощь! Вот и давайте помогать друг другу.

Они шли по коридору завода вместе, как давно уже не ходили, и Тамара, взяв Варю под руку, негромко, чтобы не слышала Сима, говорила ей:

— Я тебе худа не желаю. Что было, то быльем поросло. Хочу помочь тебе, послушай меня, вникни. Нельзя так распускать бригаду, цацкаться с ними: и в баню и в кино вместе. С Иринкиным ребенком за няньку. Нельзя! Авторитета себе не приобретешь. Они тебя вон Варей, случается Варькой называют. Не-е-ет, я на работе — Тамара Владимировна. Порядок!

Варя незаметно улыбнулась: «И чего она тут плетет, эта Тамара Владимировна?»

— Сима, ты слышишь?

Но Сима, занятая своими мыслями, прибавив шагу, ушла от них.

— Бригадир, по-твоему, пугало огородное, чтобы все галки дрожали, да, Тамара? — спросила Варя. — Я иначе думаю: бригадир — первый друг, советчик. Вот тогда и авторитет и уважение.

В вестибюле они разошлись: Тамара в парикмахерскую завиваться, а Варя, вопреки её наставлениям, к Ирине, посмотреть на Юрку в новом костюмчике, который в выходной ездили покупать всей бригадой.

Ирины дома не оказалось. Соседка сказала, что она ушла с сыном к Лизочке.

Лиза Лаптева жила через два дома от Ирины, и Варя, направляясь туда, подумала, что вот где Юрка может найти себе приют после детского сада, если Ирина занята или на работе.

К Лизочке явилась и Сима: вся бригада в сборе. Юрка сидел на толстой книжке, положенной на стул, с карандашом в руках и что-то старательно выводил на чистом листе бумаги. Новый синий бархатный костюмчик очень шел ему. Ирина цвела, любуясь сыном. Сима то и дело тянулась к Юрке целовать его затылок.