Во время боя под Каахка Берды был у Маслова вторым номером. «У тебя глаз соколиный, — говорил ему Маслов. — Я из тебя такого классного пулемётчика сделаю — на весь фронт один такой будет». Но не пришлось Берды учиться недоброму искусству пулемётной стрельбы. После отступления из-под Каахка, чудом вырвавшись из окружения, Берды тащил на себе Маслова добрый десяток километров, изнемогая от усталости и жары. Маслов бредил, вспоминал отца, заводского рабочего, убитого казаками во время беспорядков 1905 года, ругал непонятными словами царя, царицу и всю царскую родню за свою искалеченную жизнь, грозился жестоко отомстить им. В короткие минуты прояснения просил воды и уговаривал Берды бросить его и спасаться самому. Берды то утешал его, то ругался от злости, усталости и бессилия, грозился в самом деле бросить. Однако, отдохнув, тащил дальше. Умер Маслов только на вторые сутки. Перед смертью он попросил у Берды прощения за то, что хотел убить его в Ашхабадской тюрьме, потужил, что не имеет детей, которым мог бы передать свою ненависть к царизму к богачам. Потом закричал: «Англичане наступают!.. Пулемёты — к бою!» — и закрыл глаза с тем, чтобы больше уже не открыть их. Берды похоронил его неподалёку от Арман-Сагата. Сейчас, стоя на привокзальной площади, он заново переживал и горечь поражения под Каахка и смерть товарища.

— Что-то задерживается наш Сергей, — нарушил молчание Аллак, озабоченно вертя головой но сторонам.

Дурды провёл ладонью по вспотевшему лбу, недовольно буркнул:

— Да, не торопится!..

Как бы опровергая его слова, показался бегущий Сергей. Одной рукой он придерживал бьющую по ногам саблю. За ним поспевал подтянутый смуглолицый джигит.

— Положение, друзья, тяжёлое!.. — выдохнул, останавливаясь, Сергей. — Разведка сообщила, что враг через пески добрался до посёлка Семеплык и перекрыл дорогу на Кушку. Нам задание: проехать через Эгригузер, Чайырлы, Сыгырлы и добраться до Пешанали. Если белые уже там, разведаем их силы и передадим в штаб. Есть опасность окружения, надо торопиться!..

Уже сидя в седле и разбирая поводья, Сергей кивком головы указал на своего спутника:

— Это товарищ Ага Ханджаев. Он поедет с нами.

Джигит скупо улыбнулся, дополнил:

— Эзиз-хан дал мне прозвище Безумный, — может, слыхали? Обиделся он на меня очень… за одно дело. А сам я — из Теджена, из аула Амашагапан.

Они выехали из города с западной стороны по дороге, огибающей русское кладбище, и по берегу нового арыка выбрались на тракт возле аула Сертиби. Через несколько километров у аула Полат-бая они сделали короткий привал, напоили лошадей. Потом двинулись дальше, в сторону Пешанали.

По дороге им встретился старик, флегматично понукающий осла. Они поздоровались, и Сергей спросил, куда почтенный яшули держит путь.

— В город, — немногословно ответил старик.

— В городе неспокойно, — сказал Сергей, — доброму человеку сейчас не стоит туда ехать.

Старик внимательно оглядел путников.

— Вы-то не большевики будете?

— Почему вы так решили?

— Хвосты у ваших коней подрезаны.

— А если большевики, тогда — что?

— Тогда вам, сынок, тоже поворачивать надо. Вон аул Хамат-есира виднеется, видишь? Туда нынче много джигитов понаехало. И инглизы с ними.

— Джигиты — чьи?

— Разбери их, чьи они. Говорят, Бекмурад-бай джигиты. Да вы не стойте так на виду! Заметят — пропадёте!

— Не пропадём, отец. Ты скажи, пожалуйста, сколько в ауле конных?

— Сколько бы ни было, вам не справиться. Бегите, говорю! — прикрикнул старик.

— Хоть приблизительно? — настаивал Сергей.

— Человек сорок.

— А ты, яшули, зачем в город едешь?

— Ай, сынок, меньше разговаривай! Езжайте скорее за подмогой.

Сергей задумался — верить старику или не верить?

— Ты всё-таки скажи, отец, зачем едешь в город, — попросил ое.

В глазах старика мелькнула усмешка.

— Могу сказать, коль интересно. Если вы не торопитесь, то и мне торопиться не стоит. К вам я ехал, к большевикам. Хотел сообщить, что чернорубашечники в нашем ауле. А вы всё расспрашиваете, всё расспрашиваете… Значит, ты за большевиков?

— Не знаю, за кого я. Был у меня единственный сын — его Эзиз-хан убил, большевик, сказал. Нет у меня врагов среди туркмен, русских, инглизов. Чёрнорубашечники — враги. Понятно теперь, куда и зачем ехал?

Поблагодарив старика и распрощавшись с ним, Сергей стал совещаться с товарищами. Похоже, что старику можно верить, по всё же следует убедиться самим, сколько джигитов и англичан в ауле, как они вооружены. Решили, что в аул поедет Дурды, а остальные спрячутся в камышах возле арыка и будут ждать.

Дурды поехал. У аульной околицы он повстречал дайханина. Дайханин оказался словоохотливым, ответил на все вопросы. Сведения, сообщённые стариком, подтвердились. Кое-что и нового узнал Дурды. Ехать в аул не имело смысла, и он уже поворачивал копя, когда раздался выстрел и пуля взбила султанчик пыля на дороге. Дурды ожёг коня плетью и поскакал к своим.

Но было уже поздно — из аула вырвалась погоня.

— Не стреляйте! — приказал Сергей. — Подпускайте ближе! И ждите команды!

Дружный залп свалил нескольких преследователей. Остальные спешились, прячась за камышами.

Расстреляв по обойме, Сергей с товарищами вскочили на коней и помчались по дороге вдоль широкого полноводного арыка, тянущегося параллельно Мургабу. Некоторое время казалось, что они уйдут от погони. Но тут, сражённый пулей, грохнулся на землю конь Аги Ханджаева. Это произошло возле аула Полат-бая, где они совсем недавно останавливались на отдых.

Ага вскочил на ноги и, прихрамывая, кинулся к камышам, которыми густо зарос по берегам арык. Но не пробежал и двадцати шагов, как его ткнула в бедро железная спица пули, и он упал. Дурды скатился с коня.

— Аллак, давай сюда! — закричал он.

Вдвоём они помогли Ханджаеву взобраться на Алла-кова коня.

— Садись и гони в город! — Дурды махнул плетью.

Аллак поскакал. Ему предстояло миновать мост через арык, открытое пространство до мургабского моста и уж оттуда — до города.

Четверо друзей залегли, отстреливаясь от погони. Она держались до последней возможности, чтобы выиграть побольше времени для Аллака и Аги — конь под двумя всадниками шёл тяжело. И только когда те стали приближаться к мургабскому мосту, Сергей приказал садиться.

Разгорячённые погоней и близким успехом, враги не отставали. На мосту через арык вздрогнул и качнулся от удара пули Сергей. Он ещё цеплялся за луку седла, стараясь сохранить равновесие, когда в следующую секунду пуля попала в коня. Конь рухнул на всём скаку. Сергей перелетел через низкие перила и булькнул в мутную арычную воду.

— Эх! — отчаянно крикнул Берды, калеча удилами, губы Серого и спрыгивая с седла.

Но его опередил Дурды.

— Задержи их, Берды-джан! — И, сбросив патронташ и папаху, бросился в арык за Сергеем.

— Скачи, Меле! — приказал Берды растерявшемуся парню. — Догоняй Аллака и не отставай от него ни на шаг!

Трудно устоять одному против двадцати, даже если ты превосходный стрелок. Но Берды вошёл в азарт, как и тогда, во время перестрелки с нукерами Абды-хана. Он еле успевал перезаряжать винтовку, торжествующе ха-кая при каждом удачном выстреле. А когда оглянулся на скачущего Меле, то увидел, что путь к отступлению отрезан: догоняя Меле, к мургабскому мосту приближалось около десятка всадников — они, видимо, переправились через арык вброд.

Берды вскочил на Серого и погнал его к Мургабу. Мост для него был закрыт, и он лихорадочно искал главами, где пониже берег. Словно понимая отчаянное положение своего хозяина, Серый птицей взвился в воздух и ухнул в зеленоватые волны реки.

Вода сразу же обхватила Берды мягкими объятиями, с неодолимой силой оторвала от коня, долгим холодным поцелуем прильнула к губам. Он забился, задыхаясь, захлёбываясь. Вынырнул, широко зевая раскрытым ртом, и никак не мог вдохнуть глоток воздуха. Горло разрывала колючая боль, в глазах мутилось, но он успел разглядеть рядом торчащие столбиками уши Серого, его раздувающиеся ноздри — верный конь не уплывал, не бросал хозяина.