— Разве я говорю, что не поеду! — сказал Берды с обидой на то, что Сергей мог расценить его слова, как слабость, и подумать о нём нехорошо. — И в Каган поеду, и в Коканд поеду — всюду поеду, куда надо! Ты не думай, что отказываюсь! Но Узук жалко— куда бы она ни повернулась, всюду ей змея на пути. Боюсь, так и погибнет она от рук Бекмурад-бая.

Они надолго замолчали. Потом Сергей положил руку на плечо Берды и открыто глянул ему в глаза.

— Я не хочу успокаивать и утешать тебя, друг. Могут убить Узук, могут убить любого из нас, — время нынче тревожное и нелёгкое. Врагам границу переходить не требуется, среди нас гуляют, за одним столом сидят. В самом Ашхабаде полковник Ораз Сердар засел. Друг он нам? Враг, один из самых опасных. Рядом с ними Эзиз-хан со своими сотнями джигитов готов в любую минуту ударить революции в спину, в Хиве Джунаид-хан хозяйничает, восстали бухарцы. Да и у нас, в Мары, положение не лучше — тоже немало таких, которые против нас клинки точат.

— Это верно, — согласился Берды. — Бекмурад-бай за неделю три сотни всадников соберёт вокруг себя. Надо их всех крепко в кулаке держать! Говорят, слабо сожмёшь камыш — руку порежешь. Мы должны крепко сжать!

— Молодец, что понял, — кивнул Сергей. — О том же и я говорю. Мы, марыйские большевики, должны быть очень бдительными и очень решительными, отдать революции без колебаний и сомнений всё, что имеем. Кстати, ещё один вопрос. Мы в Совете обсуждали пути формирования добровольных туркменских отрядов. Кое-что сделано, но к разговору об отрядах ещё придётся вернуться. Не будешь против, если мы это дело- тебе поручим?

— Организация отрядов дело нехитрое, — сказал Берды. — Особенно, когда за него берутся такие орлы, как мы с тобой, верно? А вот ты мне скажи, как будет женский вопрос решаться?

— Это дело, брат, посложнее, чем ты себе представляешь, — ответил Сергей.

— Но решать его надо? — настаивал Берды.

— Надо, и он будет решён.

— В революционном порядке решать надо!

Сергей засмеялся.

— Это ты малость перегнул палку! Сходу, брат, эту крепость не возьмёшь. Допустим, у человека две жены — что предлагаешь делать?

— Развести!

— С какой женой развести?

— С той, которую муж не любит. Это уж пускай он сам решает.

— А кто будет разведённую кормить?

— Сама прокормится.

— Как это ты себе представляешь?

— Земельный участок от мужа ей выделю!

— А туркменская женщина умеет землю обрабатывать, — ты об этом подумал?

— Пусть учится!

— Пока научится, с голоду умрёт. Это тебе не русская баба. Той дай арбу — она сядет и поедет как ни в чём не бывало. А туркменка и арбу в арык свалит, и лошадь погубит, и сама покалечится. Дай ей соху — быку ноги побьёт. Нет, парень, кто двух жён имеет, пусть их кормит пока. А время придёт — яблочко созреет. Согласен со мной?

— Ай, если подумать, немножко согласен.

— То-то и оно! А ещё подумай, ещё больше согласишься. Женский вопрос у вас, брат, весьма и весьма запутан — тут тебе и традиции, и обычаи, и религия. И всё это так крепко в сознании сидит, так глубоко корни пустило, что сразу не вырвешь… Ну, ладно, иди спать а я на вокзал звонить стану. Или, мажет, ещё со мной посидишь?

— Спать хочу, — откровенно признался Берды, подавляя зевок.

— А то посиди. Мне с тобой приятно побеседовать ещё.

— Нет, Сергей, пойду, до свиданья.

— Завтра прямо с утра собирайся и приходи в Совет.

— Ай, мы всегда собраны и готовы, — Берды накинул на плечо винтовочный ремень. — Кибитка на плечах, ложка за поясом — долго ли собираться.

Войска эмира Бухарского встретили туркменских джигитов-добровольцев, идущих, на выручку Колесова, под Чарджоу[3]. С седьмого по десятое марта в местечке Дивана- баг, что означает Сад Безумцев, продолжалась перестрелка. Перевес попеременно клонился то в одну, то в другую сторону. Десятого марта, сконцентрировав свои силы, бухарцы перешли в решительное наступление. Часть их конницы сделала обходный манёвр и с грозным криком «Алла!» напала на добровольцев с той стороны, откуда они не ожидали удара.

Джигиты встретили Наступающих плотным огнём, но не выдержали и стали отходить. Атаку эмирской конницы поддержала пехота. Положение добровольцев становилось всё более угрожающим. И в этот момент навстречу вражеским конникам повёл своих джигитов Берды.

Грудь о грудь столкнулись храпящие кони, с лязгом скрестились сабли — и закипел жестокий рукопашный бой. Перестрелка перед ним — детская забава. Пуля слепа и долго ищет жертву, а найдя, чаще ранит, чем убивает. Свистящая полоса стали более верна руке и более беспощадна, и нужно иметь большое мужество, чтобы бросить себя в визжащий смертью сабельный лес. Но туркменским джигитам мужества было не занимать.

Вслед за воинами Берды поднялись в атаку другие отряды туркмен и конные красногвардейцы. Их поддерживали огнём пулемётчики, отсекая эмирскую пехоту от конницы, поминутно укладывая её на землю. Особенно отличался пулемётчик Маслов. Слившись воедино со Своим «максимом», он то давал частые короткие очереди в промежутки между лавами наступающих конников, то рассыпал широкий смертоносный веер пуль по вражеской пехоте. Видимо, он был настоящим знатоком своего дела й имел крепкую руку, так как султанчики пыли, выстроченные его пулемётом из сухой земли, часто шли почти вплотную с лавиной джигитов.

Маслов сразу приметил Берды, когда тог поднял в атаку свой отряд. Бросив ручки «максима», пулемётчик вскочил на ноги, пытаясь из-под руки разглядеть джигита, но сотня уже мчалась на врага. Тогда он потряс кулаками, закричал: «Бей их, гадов, браток!» и снова прильнул к пулемёту, стараясь не выпускать из поля зрения отряд Берды.

Его постоянная поддержка оказалась очень результативной. Едва масловский пулемёт, прорубал брешь во вражеской коннице, как туда устремлялся со своими джигитами Берды. Короткая жаркая схватка, и бухарцы поворачивали коней. А Маслов переносил огонь в другую сторону и тотчас туда же мчался Берды.

Не выдержав стремительного удара красногвардейцев и джигитов, бухарская конница отступила. Не давая врагу опомниться, Берды со своим отрядом вклинился в левый фланг эмирской пехоты. Красногвардейцы ударила по центру. Вслед за ними поднялась в атаку пехота. Эмирские войска дрогнули и побежали.

В этот момент шальная пуля нащупала Берды. Он дрогнул от горячего удара, с удивлением повёл вокруг, тускнеющими глазами и, выронив саблю, оскользаясь непослушными ватными пальцами в жёсткой канской гриве, трудно ловя сознанием гаснущие отзвуки боя, стал медленно сползать с седла. Конь, почуяв необычное поведение всадника, замедлил бег и остановился.

Сознание вернулось к Берды уже в Чарджоуской больнице. Он с недоумением оглядел незнакомую комнату — ослепительно белую и пустую. Возле двери, нахохлившись, как степной беркут на кургане, сидел широкоплечий, тонкий в талии, смуглый человек с недобрым тяжёлым взглядом и сильной проседью в окладистой красивой бороде. «Байрамклыч?» — попробовал догадаться Берды. Память восстанавливалась медленно и неуверен-но, не было сил пошевелить губами.

Встретившись взглядом с Берды, Байрамклыч-хан свёл к переносице тонкие крылья бровей, несколько секунд помедлил, поднялся гибким и лёгким кошачьим движением. Подойдя к кровати, приподнял голову Берды, поднёс к его губам кружку с водой.

Берды пил долго и жадно, чувствуя, как с каждым глотком всё чётче и чётче проясняется сознание. Напившись, он удовлетворённо перевёл дыхание, по губам его скользнула тень благодарной улыбки. Байрамклыч-хан поставил на тумбочку кружку и снова присел на табурет у Двери, поглядывая на Берды.

В коридоре громко заговорили. Берды прислушался.

— Покажите мне его! — требовал кто-то по-русски. — Здоровый такой туркмен с красивыми чёрными усами!

Голос медсестры возражал: