— Значит, ты младший брат Бекмурад-бая — Сапар?

— Предположим. Что дальше?

Глаза Дурды сузились, ствол винтовки качнулся вверх и снова опустился.

— Я мог бы убить тебя, как собаку! — сквозь зубы процедил Дурды; его круглое добродушное лицо в какой-то миг неузнаваемо изменилось и стало страшным. — Мог бы… Но я дам тебе возможность защищаться. Отъезжай вон к тому бугру! Не бойся, в спину стрелять не стану. Но если сделаешь хоть шаг дальше бугра, пеняй на себя, понял?

Сапар, удивлённый сначала, вспыхнул и побледнел от гнева. Он был робок с привидениями и всякой нечистой силой, но людей он не боялся и ссор не избегал.

— Щенок! — презрительно бросил он. — Мне от тебя бежать? Я заставлю тебя поджать хвост и выть от боли!

Они залегли. Джигиты, не понимая, в чём дело, тревожно вглядывались из-под ладоней, но с места не трогались. Не вмешивались и Аллак с Меле, хотя осторожный и рассудительный Аллак считал, что Дурды делает глупость, ссорясь с незнакомцем — надо было постараться решить дело миром.

Хлестнули первые выстрелы. Сапар начал стрелять первым и оказался метким стрелком — его пули не давали Дурды поднять голову, вспарывая воздух то справа, то слева. Одна за другой упали две ветки саксаула, под кустом которого залёг Дурды, стремительный, фонтанчик пыли взвился прямо перед его лицом.

Дурды осторожно стащил с головы тельпек и чуть выставил его из-за укрытия. Тепьпек резко дёрнулся от ударившей в него пули, дёрнулся второй раз. Выстрелы затихли. Сообразив, что противник перезаряжает винтовку, Дурды приподнялся и плавно повёл мушкой, стараясь не дышать. После его выстрела Сапар выронил винтовку и упал вниз лицом. Помедлив немного, Дурды поднялся и подошёл к нему — Сапар был убит наповал.

Прихватив его коня, Дурды направился к товарищам. Аллак стал упрекать его за неосторожность, считая, что он испортил всё дело и теперь не миновать кровавой стычки с джигитами.

— Ты думаешь, они бы пас пропустили? — возразил Дурды, утирая рукавом пот со лба — нелегко дался поединок с метким Сапаром. — Так или иначе пришлось бы сражаться.

Посовещавшись, они решили, что Аллак и Меле будут занимать оборону, как договорились раньше, а Дурды рискнёт поговорить с джигитами.

Джигиты встретили его враждебно. На приветствие никто из них не ответил.

— Застрелите его! — раздались возгласы.

— Дайте ему пулю!

— Ты на чьём коне сидишь, калтаман?

— Что с ним разговаривать — пусть издохнет!

Рассыпавшись полумесяцем, джигиты стали окружать Дурды. Он предупреждающе поднял руку.

— Послушайте меня, люди! Восьмерым убить одного не трудно. Но подумайте, что о вас говорить станут. Вы ведёте себя не по-мужски. Если убьёте меня в честном бою, — слава вам, а так, как собираетесь поступить вы, поступают только малодушные трусы, их все презирают.

Дурды старался говорить уверенно, однако трусил порядочно, отлично понимая, что выбраться благополучно из ловушки, в которую залез сам, надежд мало.

— А ты нашего товарища в честном бою убил? — крикнул один из джигитов.

— Мы находились в равном положении, — ответил Дурды. — Он хороший стрелок и имел столько же возможностей убить меня, сколько и я — его. Да, я убил его в честном бою, и никто меня упрекнуть не может! Но почему вы называете его своим товарищем? Вы — простые дайхане, может быть, бедняки, а он брат Бекмурад-бая. Я — ваш товарищ, а не он! Он ваш враг…

— Заткните ему глотку! — крикнул другой джигит. — Стреляйте в него!

Обращая лицо то к одному, то к другому джигиту, опасаясь удара в спину, Дурды попросил:

— Если хотите стреляться, разрешите мне отъехать подальше. Но я к вам пришёл с добрым словом, а не с винтовкой.

Джигиты заколебались.

— Может, послушаем, что он скажет?

— Вообще-то в послов не положено стрелять.

— Какой он посол! Убийца, а не посол!

— Застрелить его!

— Успеем застрелить! Пусть выкладывает с чем пришёл!

— Как тебя зовут, парень? — спросил джигит, первым вступившийся за Дурды.

Дурды ответил.

— А отца твоего как звали?

— Мурадом звали.

— А чабаном он у Сухана Скупого не был?

— Был.

— Слезай с коня, Дурды-джан! Ты — мой гость! Отец тебе про подпаска Байрама никогда не говорил? Вот я и есть тот самый Байрам! Нас тогда вместе Сухан Скупой прогнал, не заплатив ни гроша!

Ещё один джигит, тронув коня, приблизился к Дурды, сдвинул на затылок тельпек, открывая лицо.

— А меня не признаешь? Я тоже несколько лет с твоим отцом чабанил. Таких людей, как Мурад-ага, мало на свете. Столько он мне порассказывал, столько хорошего видал я от него… Держитесь, говорил, ребята друг за дружку — и никакой чёрт вам не страшен. Эсеном меня зовут, Дурды-джан, признал теперь? Мы думали, враги идут — на вас думали. А оказывается это — ты.

— Ещё неизвестно, друг он или враг, — буркнул один из джигитов, посматривая на Дурды с откровенной неприязнью.

— Известно! — твёрдо ответил Эсен. — Я не знаю, какими он дорогами ходит, за чей сачак садится, но знаю только то, что сын такого святого человека, как Мурад-ага, которого я считаю своим родным отцом, не может водиться с плохой компанией! И я пойду с ним куда угодно!

— Спасибо тебе, Эсен-джан! — растроганно сказал Дурды. — И за слова об отце спасибо, и вообще… Я рад, что встретил вас с Байрамом, рад так, что сказать трудно!

— А мы, думаешь, не рады? — засмеялся Байрам.

— Жив-то Мурад-ага? — спросил Эсси.

— Убили, — ответил Дурды, нахмурившись. — Брат Бекмурад-бая убил, Чары.

— Волки проклятые! — выругался Эсен. — Без живой человеческой крови дня не проживут!

Непримиримый джигит покосился на пего, отъехал в сторону.

После непродолжительного молчания, которым как бы почтили память Мурада-ага, Байрам спросил:

— Ну, как, Дурды-джан, возьмёшь пас с собой?

— Это мне как подарок! — с чувством сказал Дурды. — И тебя возьму, и Эсена, и всех, кто захочет!

Желание изъявили ещё двое джигитов. Остальные четверо отказались.

Вода падала с плотины сверкающим каскадом, образуя целое облако мельчайших брызг. Облокотившись на перила дощатого мостика, Сергей полной грудью вдыхал прохладный влажный воздух. Он был наполнен живой свежестью реки, стрекотом ночных насекомых, тихим шелестом деревьев, зыбким светом полной луны. Дышалось легко и просторно.

Сергей часто спускался сюда из своего домика побеседовать, как он говорил Нине, один на один с природой. За этой шуткой скрывалась тревога: о боях под Чарджоу в городе ходили самые противоречивые слухи, от Берды и его товарищей не было никаких вестей.

По дороге зацокали конские копыта. Сергей всмотрелся в ночного путника. Через несколько мгновений он радостно обнимал и похлопывал по плечам Берды — запылённого, усталого, но улыбающегося во весь рот. Ещё через несколько минут они уже сидели на деревянном топчане возле домика Сергея и дожидались чая. Сергей горел нетерпением узнать новости.

— Рассказывай, откуда прибыл! — приступил он к Берды с вопросами.

Берды улыбался.

— Ты меня куда послал? В Чарджоу? Вот оттуда и прибыл.

— Один?

— Пока один. С парнями немножко разминулись.

— Как прошёл бой под Чарджоу?

— А здесь что говорят?

— Болтают кому что в голову взбредёт. Одни говорят — разбили белых, другие — Советы, мол, до Самарканда бегут…

— Врут, сволочи! — весело сказал Берды. — Поколотили мы их здорово! Как зайцы, скакали во все стороны!

— Сейчас где они?

— Были в Уч-Аджи. А сейчас— может, в Аненково, а может, и ещё дальше. Мечутся, вроде скорпиона в огненном кольце.

— Трудная дорога была?

— Да уж радости с такой дороги мало — пески, жара, как в тамдыре у хорошей хозяйки. С седла почти не слазил — торопиться надо было.

— Выдержал, вижу.

— Война — всё выдержишь.

— Торопился-то чего? Срочное дело?

— Срочное, не срочное, но важное.