— Пусть Ораз-сердар и Эзиз-хан сами забирают чарджоуские трофеи! — рассуждали дайхане. — Мы получили коней и оружие, больше нам ничего не надо. Только дурак станет соваться под пули ради каких-то сомнительных трофеев.

Не зная численности и вооружения чарджоусцев, белые после первой неудачной попытки овладеть городом сходу отошли и стали ждать подкрепления. Ждали подкрепления и красногвардейцы, с трудом удержавшие позиции. Они прекрасно понимали, что, при всей разнокалиберности белогвардейских войск, удержать Чарджоу имеющимися силами невозможно — их сомнёт первая же по-настоящему организованная атака. В случае отступления было решено взорвать мост через Аму-Дарью. Это, конечно, не остановило бы наступления белых, но намного его задержало.

Взрывать мост не пришлось — ночью стало подходить подкрепление из Ташкента. Наутро завязался бой. Он шёл с переменным успехом, не дав ощутимого результата ни топ, ни другой стороне. Ночью отряды Зыкова и Эзиз-хана и четыреста белогвардейцев стремительным ударом захватили чарджоуское депо и железнодорожные мастерские. Но не надолго. Откатились под ударами красногвардейцев и отряда рабочих-железнодорожников.

Двадцать восьмого июля советские части предприняли решительное наступление. Сломив сопротивление белых, погнали их до станции Бархан и дальше — через Каравул-Кую, Пески и Репетек. Белогвардейцы сумели удержаться только в Уч-Аджи. Здесь же разгорячённый боем Берды получил приказание вернуться в Чарджоу. Зачем, ему не сообщили, и Берды, раздосадованный и встревоженный, повернул коня к городу.

Петляя между бесчисленных барханов, группа всадников двигалась в западном направлении. Это была часть тех джигитов, которые бежали сегодня из-под Бяш-Арыка, не выдержав ураганного огня красногвардейцев. Однако дезертирство своё они, по всей видимости, не слишком осуждали — смеялись, перебрасывались шутками, вспоминали о доме. Среди них находился и младший брат Бекмурад-бая Сапар. Он ничем не отличался от других парней — так же шутил, мечтал вслух о добром ночлеге с добрым ужином.

На пути всадников встретился чабанский кош. Они обрадовались, стали спешиваться. Привычно равнодушный к произволу чабан смотрел, как они с гоготом режут и свежуют баранов, замешивают из его муки тесто для лепёшек. Заговорил он только, когда наевшиеся до отвала джигиты стали пить чай:

— У гостя спрашивают о цели прихода, когда он уже собирается уходить. Но теперь всё смешалось, никто по соблюдает обычая, не пит законов. Не осудите, если я сейчас спрошу у вас, откуда и куда вы держите путь.

На вопрос чабана ответил Сапар:

— С войны держим путь, чабан-ага, домой идём, в Мары.

— То-то я и смотрю, что вы все в полном вооружении, — сказал чабан. — Видно, опять эмир с русскими воюет?

— Нет, отец, это война другая.

— Кто же с кем воюет?

— Русские — с русскими, туркмены — с туркменами.

Чабан удовлетворённо кивнул.

— Хорошо, что эмир не воюет. Бухара — это одни из семи священных городов. Она является той основой, на которой держится земля и небо. Если случится с Бухарой несчастье, наступит конец света.

Один из джигитов — совсем молодой парнишка, у которого едва начали пробиваться усы, сказал:

— Чабан-ага, весной этого года один человек по имени Байрамклыч-хан набирал джигитов для войны с эмиром. Я чуть было не пошёл к нему, да раздумал.

— Молодец, что раздумал, — похвалил чабан. — Мой старший брат окончил в священной Бухаре медресе и сейчас он большой мулла. Он мне всё объяснил — нельзя поднимать руку на священную Бухару!

— Да, это большое счастье для эмира, что ты не пошёл против него! — съязвил Сапар по адресу молодого джигита. — Если бы пошёл — не было бы нынче эмира Бухарского, наступил бы конец света! — И он засмеялся.

— Люди уже спят, — недовольно сказал чабан, которому не поправилась кощунственная шутка Сапара. — Надо отдыхать ложиться.

Он привязал длинную верёвку к ноге одной из овец, второй конец верёвки прикрепил к своей руке и стал укладываться.

Проснувшиеся овцы разбудили его перед рассветом, и он погнал отару на выпас. Гостей накормил подпасок. Они уже стали собираться в путь, когда вдалеке показались два всадника. Решив, что это такие же, как и они, беглецы с поля боя, джигиты задержались: интересно было узнать новости. Однако вслед за всадниками появился пеший, ведя за собой караван из пяти верблюдов. Это было уже что-то непонятное.

Сапар достал бинокль — подарок брата — и стал рассматривать путников.

— Парни, — сказал он весело, поворачиваясь к джигитам, — аллах добычу нам посылает! На двух верблюдах что-то длинное, наверно, оружие, на остальных, по всей вероятности, патроны. Не с пустыми руками домой вернёмся!

Джигиты по очереди прикладывались к биноклю и подтверждали: да, очень похоже, что везут оружие и патроны.

— Садитесь на коней! — приказал Сапар; возбуждённый неожиданной удачей, он, сам того не замечая, принял на себя функции начальника, остальные отнеслись к этому, как к само собой разумеющемуся. — Поднимайтесь вон на тот холм и ждите меня. Их всего трое, а нас — девять, сопротивляться станет только безумный. Я предложу им отдать груз добровольно. Если не согласятся, тогда возьмём силой и прямо отсюда направимся в Хиву.

Джигиты беспрекословно выполнили требование Сапара, а он сам поскакал навстречу путникам.

Дурды и его товарищи, задержавшиеся в пути из-за предательства Торлы, не могли не заметить группу всадников. Вряд ли это были друзья, нужно было готовиться к самому худшему. Дурды без промедления велел положить верблюдов. Сам он решил занять позицию в центре обороны. Слева от него шагах в пятидесяти по круговой линии заляжет Меле, справа на таком же расстоянии — Аллак.

— Держитесь до последнего! — строго приказал Дурды. — Их больше, чем нас, но нападающие и урон больший несут. Помните, что оружие ни в коем случае не должно попасть в руки врагов. Если даже один из нас останется в живых, он обязан доставить оружие только в Чарджоуский Совет! Занимайте оборону, а я встречу их посланца.

Дурды сел на Аллаковского мерина и поехал навстречу Сапару.

Они придержали коней в нескольких метрах друг от друга. Молодой парень с реденькой щетиной на подбородке и верхней губе, круглолицый и по-юношески неуклюжий, не был знаком Сапару. И потому Сапар смотрел на него довольно равнодушно, совершенно не догадываясь, что перед ним и есть тот самый Дурды, который на марыйском базаре зарезал его брата Чары. Черноусый и темнолицый Сапар, сверкающий большими, как у девушки, но недобрыми глазами, наоборот, показался Дурды знакомым. Вспомнить, однако же, где они встречались, Дурды не смог и, по обычаю, как младший, поздоровался первым.

— Валейкум… — небрежно ответил Сапар. — Куда путь держите?

— В Чарджоу, — сказал Дурды.

— С какой целью?

— Дело есть.

— Груз какой везёте?

— Разный груз. |

— Взглянуть можно?

— Нет. Мы в дороге не торгуем.

— Так… А вы сами кто такие?

— Люди, как и все слуги аллаха.

— Так… Нельзя, значит, на груз взглянуть? А вы, случайно, не оружие везёте?

— Оружием нынче многие торгуют.

— Только не в Чарджоу! — отрезал Сапар. — Те, кто торгует, в Хиву путь держат!

— Мы предпочитаем торговать в Чарджоу, — вежливо сказал Дурды, пристально всматриваясь в Сапара и начиная кое-что припоминать.

— В Чарджоу одни большевики торгуют!

— А нам всё равно — большевики или меньшевики. Мы свою выгоду знаем.

— Всё равно, говоришь? Ладно. Значит, не покажешь груз?

— Не стоит… Скажите, а как вас зовут?

Сапар натянул повод, заворачивая коня.

— Сейчас ты узнаешь, кто я такой! Всё узнаешь!

— Стой! — угрожающе повысил голос Дурды и одним движением сбросил с плеча винтовку. — Несколько лет назад не ты принимал участие в похищении одной девушки у соседей Сухана Скупого?

— Я много девушек похищал — всех не упомнишь! — с вызовом ответил Сапар.