— А может быть, белые уже прогнали Советы из Чарджоу? — тянул своё Торлы. — Может, паши уже за Аму-Дарьей!

— Если наши там, и мы за Аму-Дарью переправимся, — сказал Дурды.

Торлы ехидно усмехнулся.

— А ты Аму-Дарью видел?

— Видел!

— Когда ты её видел?

— Когда эмир Бухарский женился! Он меня на той пригласил, а я на коне переплыл Аму-Дарью и получил за это первую премию.

— Больше ни за что не получал?

— Получал! Эмир, стоя на Одном берегу, положил себе на голову яйцо, а я с другого берега с первого выстрела это яйцо сбил — тоже премию дали.

— Смелый однако человек, эмир Бухарский!

— Дурды! Торлы! Бросьте спорить! — прикрикнул на них Берды.

Дурды насупился и отошёл от костра, ворча что-то себе под нос. Воспользовавшись наступившим молчанием, Торлы сказал:

— Если красные ушли за Аму-Дарью, то Джунаид-хан остался на мете. Давайте всё оружие, которое попадёт в наши руки, отвезём ему и продадим, а деньги поделим между собой. Не будем дураками…

К костру подбежал запыхавшийся Сары.

— Караван остановился у колодца! Пять верблюдов с оружием!

Парни быстро вскочили на ноги. Берды деловито спросил:

— Сколько людей?

— Человек десять. Все вооружены винтовками.

Берды задумался. Оружие, конечно, шло к Джунаид-хану, поэтому нельзя было допустить, чтобы оно попало к месту назначения. Однако сильная охрана, наверняка ожидающая ночного нападения, исключала возможность немедленного захвата каравана,

— Это не торговцы чаем или каракулем, — поддержал его сомнения Дурды. — Но если такую охрану выставили, значит есть что охранять. Вероятно, оружия много. Обязательно надо его захватить!

— Каким образом? — полюбопытствовал Торлы.

— Подумать надо… По-моему, сейчас нападать на них не следует, лучше — завтра днём.

— В темноте удобнее, — заметил Меле.

— Темнота одинаково помогает — и нам и им, — возразил Дурды. — Караваны обычно устраивают привал в самые жаркие, полуденные часы. Сейчас у колодца они остановились не на отдых, а просто воды набрать, — это ясно. Спать будут в полдень. Вот тогда мы их и накроем спящих.

— А если они караул поставят? — спросил Торлы.

— Если, если! — вспыхнул Дурды. — Если у тётки борода вырастет, она твоим дядей станет! С одним караульным легче справиться, чем с десятью!

В полдень караван действительно остановился. Вокруг колодца раскинулись саксауловые заросли. Тень они давали жидкую, но всё-таки это была тень, и караванщики, позавтракав, улеглись в неё. На ногах остался только часовой. Он ходил взад-вперёд, немилосердно зевал и тёр кулаками глаза. Лежащие верблюды лениво поворачивали за ним головы, пережёвывая жвачку. Наконец часовой не выдержал, пристроился у саксаулового куста и задремал, обняв винтовку.

Берды и его товарищи затаились неподалёку. Согласно выработанного плана, они должны были действовать одновременно. Дурды и Торлы постараются без шума обезвредить часового. Остальные в это время будут стоять наготове и стрелять в каждого, кто, проснувшись, схватится за оружие. Если часовой будет связан, не успев поднять тревоги, следует бесшумно обезоружить и остальных.

Когда часовой уснул, парни окружили спящих караванщиков и взяли оружие наизготовку. Дурды и Торлы подкрались к часовому. Дурды зажал ему нос, прижав голову рукой к земле, Торлы ловко забил в раскрывшийся рот заранее приготовленный кляп. Вдвоём они быстро перевернули караульного вниз лицом, связали ему руки и ноги. Он ворочался, как неуклюжий толстый червяк, и глухо мычал, не понимая спросонья, что произошло.

— Лежи тихо, а то убьём! — дружелюбно шепнул ему на ухо Дурды.

Первая часть задуманного прошла успешно. Меле остался стоять с поднятой к плечу винтовкой, внимательно следя за товарищами, а они принялись осторожно обезоруживать спящих. Собрать валявшиеся рядом её спящими винтовки было не так уж трудно, и парни уже ликовали, обезоружив семерых, когда восьмой, проснувшись, чуть не испортил всё дело. Однако Берды вовремя успел стукнуть его по тюбетейке рукояткой нагана, и он снова сунулся носом в песок.

Разбуженные караванщики ошалело моргали и без сопротивления дали себя связать. Парни подняли недовольных слишком коротким отдыхом верблюдов и, велев связанным людям не двигаться до вечера, двинулись к полевому стану.

Добыча оказалась богатой. Они дополнили её ранее захваченным оружием и без промедления выступили в путь. Шли остаток дня, ночь и всё следующее утро. Только к полудню, уставшие и голодные, как волки, сделали привал у колодца.

И снова Торлы завёл старую песню.

— Если и есть на свете глупцы, не понимающие своей выгоды, то первые среди них — мы с вами. Куда, спрашивается, мы идём?

— В Чарджоу, — коротко сказал Берды.

— Это я знаю, Берды-джан. И что оружие мы там Совету сдадим, тоже знаю. Так ведь?

— Так.

— А если так, то у меня, Берды-джаи, есть к тебе один вопрос.

— Спрашивай.

— Оружие мы Совету сдадим, а Совет нам что даст за это?

— Спасибо скажет.

— И больше ничего?

— Больше ничего.

— А у тебя от этого спасибо хлеба прибавится или халат новый появится? Кому нужно пустое спасибо? Оно, как сухая ложка, рот дерёт. Вот если мы этих пять верблюдов, которыми нас аллах наградил, в Хиву пригоним…

— Ну, и что дальше? — сдерживая закипающее раздражение, спросил Берды.

— Как что? — удивился Торлы. — На базаре разложим!

— Ну?..

— Каракулевые шкурки возьмём, а их на иранском базаре можно на опиум обменять.

— А потом?

— Опиум в Мары привезём, продадим. Вот тогда я посмотрю, как Бекмурад-бай в ноги мне кланяться станет!

— Я вижу, у тебя уже всё продумано! — недобро прищурился Берды. — Значит, поклонов Бекмурад-бая захотел?

— А что, в словах Торлы есть смысл, — сказал Меле.

— Молчи! — цыкнул на племянника Аллак.

Меле виновато потупился и вздохнул. Торлы, обрадованный поддержкой, обратился к нему:

— Меле, ты слышал, что сказал Берды? Он считает, что нам не нужны поклоны Бекмурад-бая. А я не так думаю. Если мы станем действовать глупо, может случиться то, что случилось с глупым дайханином, нашедшим на своём поле целый хум золота. Он решил отнести золото падишаху, чтобы тот его отблагодарил. А сын у датчанина был умный парень, не чета отцу. Зачем, говорит, нам другая благодарность, когда найденного золота на всю жизнь хватит. Но отец был упрям, как ишак — взвалил хум на спину, пошёл во дворец. А падишах и говорит: «Сына твоего я в темницу посажу до тех пор, пока ты всё остальное золото не принесёшь, которое припрятал». Дайханин клянётся и божится, а падишах не верит: не может быть, говорит, чтобы ты всё сразу принёс, для себя ничего не оставил… Вот и с нами может такая же история произойти. А знаете, сколько на марыйском базаре можно денег за опиум выручить? Вы сроду таких денег не видали!

Берды, несколько раз порывавшийся перебить Торлы, сказал:

— Хочешь послушать, что я тебе скажу?

— Говори, — милостиво кивнул Торлы, уже чувствующий себя богачом, окружённым почётом и преклонением. — Говори, Берды-джан, послушаем, что ты скажешь!

— Я считаю тебя, Торлы, неглупым человеком и своим товарищем. Поэтому то, что ты сказал, принимаю за шутку. Ни один честный человек не станет есть хлеб, заработанный на опиуме. Если мне на дороге повстречается торговец, везущий из Ирана опиум, я его застрелю на месте, как собаку! Ты знаешь, что такое опиум? Из отважного, сильного, дорожащего своей честью человека, он делает жалкого труса, подлую тварь, идущую на всё ради горошинки опиума и не имеющую сил обнять ночью свою жену! Понял теперь?

— Понял.

— Хорошо, что понял. Дальше слушай. За всё золото и серебро Хивы я не отдам одной единственной винтовки, одного единственного патрона не отдам! Мне золото не нужно.

— Что же тебе нужно в таком случае?

— Мне?

— Да, тебе именно. Чего ты добиваешься?

— Я добиваюсь, Торлы, чтобы подобные Бекмурад-баю люди, топтавшие веками мои народ, были повержены наземь, — вот я чего добиваюсь! Ни золото, ни серебро, ни сама райская жизнь меня не интересует! Единственно, чего я хочу, это дожить до того дня, когда пси эта сволочь будет поставлена на колени!