Он даже на вечера молодежи в Дом культуры начал ходить и в танцах кружился, но жизнь его не стала от этого содержательнее.

Оставалось повторять: «Лучшее — впереди!»

Просвет появился неожиданно, когда уже подходил к концу третий месяц работы. Пластунов — они за это время хорошо сработались — вдруг пригласил его к себе на обед, в воскресенье. И оказался Борис в бревенчатом домике на окраине города в поселке, само название которого — Лиховеровка — хранило память о первом директоре треста.

Жена Пластунова, с такими же синими, как у мужа, глазами и белизной коротко подстриженных волос, встретила его так приветливо, что он легко освоился и вскоре оторвать его от книжных полок с синими томами «Библиотеки поэта» было невозможно. Это сразу же расположило к нему Елену Викторовну. Оказалось, что она искусствовед и в молодости работала в Эрмитаже.

Все здесь Борису понравилось, и он был рад, что тоже пришелся по душе. Елена Викторовна пригласила его на следующее воскресенье. А когда прощались, она доверила ему том Иннокентия Анненского.

Эти встречи стали частыми. Он жадно слушал рассказы Пластуновых о Ленинграде и о Колыме, где прошли их лучшие годы, о времени, таком еще недавнем и таком уже далеком. Постепенно он становился в их доме своим и даже полезным, освободив Сергея Степановича от колки дров и доставки тяжеловесных продуктов. Да и внимательный слушатель был им нужен.

Так шли дни. Весна ощущалась все сильнее, и не только по природным ее приметам. В тресте то и дело вывешивались приказы о результатах проверки готовности отрядов к выезду в поле, о противоэнцефалитных прививках, обязательных для всех. Начался большой разъезд. Борис еще не знал, как сложится его судьба, не застрянет ли он в «предпенсионном» отделе, но все же прививки сделал — терпел во имя будущего!

Вулканологический отряд, с которым связаны были надежды, уже прошел проверку и готовился к отъезду.

Борис совсем загрустил, как вдруг хорошая весть: дополнение к проекту прошло последний барьер!

— Завтра утром Шахов должен утвердить, и ты будешь при должности, — сказал Борису начальник отряда Старостин. — А там через три дня и в путь! Жди моего звонка!

Конечно, с самого утра Борис поглядывал на телефон и рванулся к нему, когда вскоре раздался звонок.

— Вас, Сергей Степанович, — разочарованно сказал он.

— Здравствуй, Костя! — Голос Пластунова прозвучал тепло. — Понимаю, коль звонишь, значит, пожарное дело! (Борис прислушался.) Поверь, послать некого! — Пластунов, словно в подтверждение, прижал ладонь к сердцу. — А с кем она внуков оставит? Хватился! Он уже второй год на заслуженном, рыбачит… У нее грипп. Он на овощной базе. И она тоже. Сам же ты на меня нажимал. Взял, не отпираюсь, но временно! — Пластунов украдкой взглянул на Бориса, и тот понял, что речь идет о нем. — Нет, не болеет. И внуков еще не завел… Но он только входит в курс и золотом не занимался… Угу! Ага! Всегда на меня! — Пластунов бурчал сердито и вдруг улыбнулся: — Знаешь, чем купить!

Повесив трубку, он подозвал Бориса, сказал:

— Придется тебе, Боря, срочно вылететь в Кадарский район, проверить заявку, она там какая-то особенная, скоропортящаяся… Пошли, ждет главный!

— Мне же сегодня должен быть оформлен перевод! — воскликнул Борис и даже побледнел от волнения.

— Послать больше некого. Я бы сам, да мотор не тянет…

Было слышно — дышит он тяжело, и Борис сдержался, подавил желание резко отказаться.

— А насчет перехода к вулканологам не беспокойся. Шахов в долгу не останется!

Молча шли они по длинным коридорам, и Пластунов прижимал ладонь к сердцу.

В приемной секретарь Зоя встретила Пластунова приветливой улыбкой.

— Здравствуй, дядя Степаныч, — сказала она, а на Бориса внимания не обратила.

…Шахов поднялся из-за стола, пошел им навстречу. Он протянул руку Пластунову, затем Борису. Тот пожал эту непривычную левую руку неуклюже, выше ладони, и заметно смутился.

Они сели в кресла, у круглого столика, возле стеклянного шкафа с красивыми, крупными образцами.

Шахов, не скрывая любопытства, окинул взглядом мальчишеское лицо Бориса, его удлиненную прическу и усики, мохеровый свитер и джинсы.

Невольно он примечал, как с годами меняется облик молодых специалистов. И всегда, как сквозь туман, видел он рядом с ними товарищей своей юности и себя в залатанной фронтовой гимнастерке, уже без руки.

Когда-то Шахов прочитал, что только очень ограниченные и самоуверенные люди доверяют первому впечатлению, считают его самым надежным. Причислять себя к таким Шахову, разумеется, не хотелось, но решать в считанные минуты, «кто есть кто» и на что способен, ему приходилось часто — по выражению лица, движениям рук, ответам на задаваемые им вопросы, вроде бы случайные, а на самом деле выработанные многолетней практикой. Результаты привели к выводу, что он обладает даром психологических блицоценок.

Задавать Борису свои контрольные вопросы Шахов не стал, доверяя положительной оценке, которую дал Пластунов по телефону, хотя она и ограничилась междометиями «угу» и «ага». Он сказал:

— Давно нам следовало познакомиться!

Пока Борис соображал, что ответить, вмешался Пластунов:

— Из этого не следует, что надо нарушать план нашей работы!

— Не хотелось бы напоминать, кто, вопреки всем планам, воспользовавшись моим отсутствием, захватил молодого специалиста! — в тон ему ответил Шахов.

— Все было по договоренности, временно! — улыбнулся Пластунов.

— Знаем, но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное! — прищурил левый глаз Шахов.

— Ну уж нет! — всполошился Борис. — Договорено, что я перехожу в караширский отряд, к Старостину, и как раз сегодня…

Пластунов кивнул в подтверждение.

— Передайте Старостину, что перевод состоится после того, как будет изучена, можно сказать, новая геологическая формация — медведь! Запишите, Борис, и зарегистрируйте как заявку. — Шахов обстоятельно пересказал сообщение охотника Степанкова.

Стремительно открыв дверь, заглянул в кабинет Кравков, спросил:

— Ну, что, назревает в Молокановке великое открытие?

— Об этом скоро будет представлена исчерпывающая информация молодым специалистом Борисом Струниным! — Шахов указал на него глазами.

Ответ удовлетворил Кравкова, дверь закрылась.

Пластунов сказал, потирая лысину:

— Да-а, такого у нас еще не случалось… Ну, был когда-то заявлен золотоносный тетерев — в зобу у него самородочек нашли…

— И что же? — заинтересовался Борис.

— Да ничего! Ищи ветра в поле…

Борис подумал: «Обидно, что из-за такой ерунды откладывается мой переход…»

Шахов, словно поняв его, сказал:

— Не будем спешить с выводами. Чудеса тем и хороши, что иногда случаются! Поэтому прошу отнестись к порученному заданию серьезно.

И он пожелал Борису приятного знакомства с медведем, Андреем Степанковым и его дедушкой.

— Беспокоюсь я, времени для подготовки мало! — сказал Пластунов, когда отдышался. По длинным коридорам он шагал быстро, словно подгоняла его эта мысль.

— Успеем! Как в том анекдоте про экзамен. — Борис беспечно махнул рукой. Уж больно несерьезным выглядело все это «медвежье» задание!

— От экзамена след только в зачетной книжке, а здесь, — Пластунов пристально посмотрел на Бориса, — можно наследить, что называется, на всю жизнь… Был у нас такой случай. Один молодой — тоже, между прочим, с отличием закончил — проследил среди глинистых сланцев горизонт, весь в сверкающих точках. Обрадовался, телеграфировал: «Крупное месторождение мо эс два!» Так он для сохранения тайны молибденит формулой обозначил. А оказалось — не молибденит это, а графит! Спутать их при мелкой вкрапленности немудрено, все признаки сходятся, но — кому до этого дело! — повеселил он весь трест. Так и прилипло к человеку на всю жизнь прозвище «мо эс два», и всерьез его уже никто не воспринимал.