Достоверно известно о том, что философ-просветитель Кондильяк[88] во время составления своего «Cours d'etudes» часто в состоянии сомнамбулизма заканчивал отрывки своих сочинений, начатые наяву. Далее мы покажем, что он был не единственным, у кого это хорошо получалось. Ибо в сомнамбулизме все условия для творчества: полная сосредоточенность, углубленность в себя. В этот период сигналы внешнего мира почти не достигают и не отвлекают сознание от работы. На это еще обратили внимание первые авторы. В 1681 году в «Mifcellaneis curiofis Academie Naturae curioforum» приводится история, которую наблюдал Клавдер. Учитель дал задание ученику приготовить упражнение по грамматике латинского языка. Он его выполнил «во сне», а утром не мог понять, когда это успел сделать.
Георг-Фридрих Мейер рассказывает, что Е. Ниренбергиус в книге «Pfilosophia curiofa» сообщает об иезуите, который во сне затеял проповедь. Говорил он бодро, как будто стоял на кафедре. Иногда упражнялся в светских науках, пересказывая целые книги древних поэтов. В таком творческом состоянии он пребывал от 3 до 4 часов за ночь, сочиняя множество стихотворений. Многие проводили с ним ночи, чтобы почерпнуть знания от его «ночной мудрости». Можно пожелать всем проповедникам, говорит Мейер, чтобы они были лунатиками (Мейер, 1764, с. 9).
В Энциклопедии 1776 года, изданной в Женеве Дидро и Даламбером, в статье о сомнамбулизме приведен один из первых описанных в литературе случаев. Молодой священник вставал всякую ночь, брал бумагу, сочинял и записывал проповеди. Написав страницу, он перечитывал ее вслух от начала до конца. Если ему какое-либо место не нравилось, он вычеркивал его и сверху делал поправку всегда в необходимых местах. Желая убедиться, пользуется ли он зрением, к его лицу поднесли лист картона так, чтобы он закрывал лист бумаги. Тем не менее он продолжал писать, не замечая картона. Интереснее всего, отмечает автор статьи, наблюдать за тем, как он сочиняет песню и записывает ее нотами. Тросточка заменяла ему линейку, с ее помощью на одинаковом расстоянии друг от друга он начертил пять линий, расставив в нужных местах ключ, бемоли, диезы. Затем писал ноты, которые сначала делал белыми, и зачернял те, которые должны были быть черными. Слова он подписывал внизу. Однажды он написал их слишком крупными буквами, так что слова не помещались под соответствующими нотами. Почувствовав это, вымарал рукой все, что написал, и переписал вторично эту строку, расставляя слова с почти идеальной точностью.
Знаменитый шотландский врач Джон Аберкромби (1780–1844), утвердивший в медицине понятие «органическая болезнь мозга» (ему же принадлежит попытка описания симптоматологии энцефалитов как специфического нервного заболевания), в книге «Патологические и практические исследования болезней мозга» (1827) рассказал об интересном случае, из которого напрашиваются любопытные выводы.
К одному известному адвокату обратились за содействием в разрешении запутанного дела. Исследуя это дело, он провел несколько напряженных дней, но так и не решил проблему. Однажды ночью он так беспокойно ворочался и стонал, что разбудил жену. Возмущенная этим, она уже готова была растолкать мужа, но, обеспокоенная его стенаниями, прислушалась. В этот момент спящий внезапно встал с постели и направился к столу. Жена в немом испуге замерла. Полистав бумаги, адвокат углубился в их изучение. Бормоча что-то себе под нос, он время от времени рьяно теребил Шею, вставал, беспокойно ходил по комнате. Часто выходил в гостиную пить воду, жадно курил; чувствовалось, что он что-то напряженно обдумывает.
Через некоторое время он успокоился и стал что-то лихорадочно записывать. Исписав изрядное количество бумаги, он снова лег спать. На следующее утро адвокат проснулся огорченным. На расспросы жены ответил, что во сне ему пришла интересная идея о том, как разрешить дело, но сейчас ничего не помнит. «Я бы многое отдал, чтобы восстановить ход своих ночных рассуждений», — сказал он с горечью. Жена предложила ему посмотреть на бумагу, которая лежала ровной стопкой у него на столе. Прочитав написанное, он пришел в неописуемое изумление. Изложенные там мысли удивительным образом соответствовали виденному им во сне.
Случай, похожий на рассказ Аберкромби об адвокате, сообщил профессор Swinden из Амстердама. Студент, измученный трехдневным усилием решить математическую задачу, лег спать в 12 часов ночи. На другое утро, к своему великому удивлению, нашел у себя на столе листок бумаги, на котором правильно была решена задача. Причем при решении был применен оригинальный метод вычисления.
Перечисленные и подобные им случаи помогли понять, что ум сомнамбулы, будучи изолирован от внешней среды и сконцентрирован на ограниченной области, работает продуктивно. При этом он достигает высоких результатов, совершенно недоступных в обычном состоянии или доступных при большом напряжении. В самом деле, когда днем человек над чем-то напряженно думает, нередко эти мысли преследуют его и во сне. Условия ночных размышлений идеально подходят для творческой работы разума. Будучи полностью поглощенным темой и ни на что не отвлекаясь, он глубже продвигается вперед. Гёте и Байрон, например, сравнивали те состояния, в которых они отдавались поэтическому творчеству, с грезами лунатиков. К слову, эти условия легко смоделировать при искусственно вызванном сомнамбулизме, тем самым чудодейственно сообщая уму высоту и озаренность. И об этом разговор впереди.
Многие исследователи задумывались над тем, есть ли связь между естественным и искусственным сомнамбулизмом. «Я занялся естественным сомнамбулизмом, — говорит Шарко, — чтобы разрешить несколько вопросов. Я спросил себя: существуют ли в естественном сомнамбулизме соматические контрактуры и нет ли в этом отношении связи между гипнотическим и естественным сомнамбулизмом? Такая связь не найдена, а между тем у одной нашей больной можно было вызвать искусственный сомнамбулизм и очень сильные контрактуры» (Шарко, 1889, с. 141).
Завершая разговор о приключениях естественных сомнамбул, есть искушение сказать, что недостаток наблюдений восполняют домыслы. Предания сохранили множество легенд, героями которых были сомнамбулы. Так, в медицинской литературе есть типичное сообщение о том, что некая вельможная семья, жившая в огромном родовом замке, каждую полночь, после того как укладывалась спать, не сговариваясь собиралась в зале для приемов. Слуги вели себя как обычно, ибо привыкли ко всяким чудачествам своих господ, и очередная странность не вызывала у них удивления. Переговариваясь между собой, члены семьи возбужденно обсуждали проблемы, не забывая угождать своему чреву винами и яствами. Завершив трапезу и сопутствующие ей ритуалы, некоторые принимались за шахматы, другие раскладывали пасьянс. Перед рассветом они чинно расходились по своим апартаментам. Так они жили, ничего не ведая о своем двойном разуме — сознательном, который обслуживал их днем, и бессознательном, который служил им ночью.
«Сомнамбулы, — пишет Делёз, — говорят о себе в третьем лице, как будто наяву и в сомнамбулизме два различных лица… Аделаида никогда не признавала тождественности с Малюткой, как она называла себя в естественном сомнамбулизме» (Deleuze, 1813). Большинство авторов, писавших о животном магнетизме, упоминали об этом факте, столь частом и любопытном. Лейбниц задавался вопросом: «Если б мы могли предположить, что два различных и разделенных сознания действуют попеременно в одном и том же теле, одно Днем, другое ночью, то я спрашиваю: не представляют ли человек дня и человек ночи такие же две различные личности, как Сократ и Платон?» (Лейбниц, 1936).
Со времени практики Месмера сомнамбулам приписывалась способность определять свои и чужие болезни и вылечивать их. Известно, что на сеансах Месмера некоторые субъекты, двигаясь по залу, указывали локализацию заболеваний у присутствующих. Создав этот феномен сомнамбулизма, природа словно решила загадать неразрешимую загадку. Немецкие философы Шеллинг, Гегель, Э. Фихте, Шопенгауэр брались за ее разгадывание. Последний, восхитившись возможностями сомнамбул, признал, что в сомнамбулическом состоянии происходит изменение познавательной способности, дающее возможность уму воспринимать «вещь в себе».
