В какой-то момент Ипполит ушел от нее: ему было пора домой. Вдыхая сладкую темноту, окутавшую площадь Ареццо, Патрисия думала, а не было ли ее счастье слишком непомерным. Ей даже хотелось умереть прямо сейчас, в этой благодати, ведь никто не знает, будет ли завтра таким же прекрасным, как сегодня. Если бы она умерла в этот вечер, можно было бы сказать, что ее жизнь удалась, что она оставила этот мир в самые радостные минуты. Зачем ждать следующего спада?

Неоднозначность полной удовлетворенности… Удовлетворение страсти — одновременно и победа, и поражение: с одной стороны, оно знаменует осуществление желания, но с другой, и прощание с ним. Достигнув пика любовного счастья, опьяненная страстью, обессиленная оргазмами, Патрисия думала, что больше ей уже никогда не захочется заниматься любовью. По спине пробегали мурашки, она трепетала. Наверно, это ее способ вновь почувствовать следы прикосновения Ипполита к ее телу.

В какой-то миг она представила себе пупок Ипполита, этот крошечный замочек на его твердом худощавом животе, замочек, в котором ей так хотелось бы повернуть ключ, полностью проникнуть внутрь и остаться там, свернувшись, как котенок.

Все-таки она пока не собиралась расставаться с жизнью. Прежде всего потому, что мягкая сила инерции удерживала ее от опасного шага. Еще потому, что, как она вспомнила, удовольствие не уничтожает страсть, ее снова потянет к Ипполиту. «Моя проблема в том, что я не могу принять своего счастья. Я пытаюсь размышлять, а счастье — значит прекратить всякие размышления».

И, решив быть снисходительной, она облегченно вздохнула и вернулась в спальню.

Альбана пришла домой час назад, то есть на два-три часа раньше, чем собиралась. Патрисия вздрогнула, услышав, как поворачивается в замке ключ, потому что к ее плечу прижимался Ипполит; она боялась, что дочь подойдет и постучится в ее комнату, — к счастью, она просто закрылась в своей. Патрисия попросила Ипполита тихонько уйти, а потом постаралась придать себе менее вызывающий вид. Теперь она брела по квартире в домашнем платьице, как будто это был самый обыкновенный вечер.

Идя по коридору, она услышала в комнате Альбаны необычные звуки.

— У тебя все хорошо, доченька?

Альбана не ответила, всхлипы не умолкали.

— Альбана, что случилось? Альбана…

Патрисия прижалась ухом к двери. За ней слышалось что-то вроде сдавленного стона. Она постучала:

— Альбана, пожалуйста, открой.

Никакого ответа. Она схватилась за ручку двери, которая — вот неожиданность — легко повернулась, и дверь открылась. Что такое? Обычно Альбана запирала дверь.

Патрисия увидела Альбану, скорчившуюся от боли на кровати, руки девочки были прижаты к животу. Подбежав к ней, Патрисия поняла, что кровотечения у нее нет, но кожа пожелтела, глаза закрыты, губы бледные — словом, дочь заболела.

— Не засыпай, доченька, потерпи, мама уже тут. Я позову врача.

Через двадцать минут доктор Жемайель вышел из комнаты, где он осматривал Альбану и сделал ей укол.

Обеспокоенная Патрисия вскочила навстречу доктору, молодому ливанцу, недавно закончившему университет:

— Что с ней?

— Патрисия, нам нужно поговорить.

Они сели в гостиной. У Патрисии горели только ночники, и в комнате стоял полумрак, лишь в окна проникали с площади с попугаями тонкие лучи света.

— Ваша дочь пыталась покончить с собой.

— Что?

— Успокойтесь, есть и две хорошие новости. Во-первых, ей это не удалось. Во-вторых, она и не хотела, чтобы удалось, иначе она заперла бы дверь и использовала другие средства.

— Что она с собой сделала?

Доктор Жемайель встал, чтобы налить себе воды, потому что ошеломленная Патрисия растеряла все навыки гостеприимства. Он проглотил полный стакан воды и повернулся к ней:

— Самоубийство при помощи «Нутеллы».

— Простите?

— Альбана съела пятнадцать банок «Нутеллы», ну, знаете, шоколадно-ореховая паста, при этом умудрилась избежать рвоты. Что имеем в результате? Расстройство желудка и жуткая нагрузка на печень. Спать вечным сном в могиле ей не грозит, но в туалете посидеть придется.

Он налил себе еще воды. Патрисия хватала ртом воздух, пытаясь оценить ситуацию:

— Но это же… это же смешно.

— Смешно, конечно, но отнюдь не глупо. Ваша дочь — умная девочка, Патрисия. Она хотела привлечь к себе внимание. Не обязательно для этого подвергать свою жизнь опасности. Я знаю случаи, когда выпивали жидкость для мытья кафеля или для прочистки труб: вот там все кончилось хуже. Неопытность не всегда означает, что человек не добьется своего. А вот Альбана, надо отдать ей должное, идеально исполнила неудачную попытку самоубийства.

— И кого она таким образом зовет на помощь?

— Мне она этого не сказала.

— Меня?

— Она упомянула о проблемах в личной жизни.

— Ах вот оно что! Значит, неудача в любви…

Непонятно почему щеки Патрисии запылали, как от жара. Сердце забилось быстрее. Доктор Жемайель продолжал:

— Если только за этой неудачей в любви не скрывается чего-то другого. Альбане нужно с кем-то поговорить об этом. Что вы думаете о ее нынешнем друге? А о предыдущем?

Патрисия потерла лоб, раздраженная тем, что у нее ничего не держится в голове:

— Э-э-э… даже не знаю… У Альбаны каждые два месяца новый друг. Честно говоря, я не очень-то к ним присматривалась.

— Ах вот как. Может быть, проблема как раз в этом.

И тут Патрисия в панике осознала, что она совсем забросила Альбану. Ну да, вот уже несколько недель она полностью поглощена Ипполитом и впала в чудовищный эгоизм: все ее общение с дочерью сводилось к тому, чтобы убедиться, что ее нет дома, когда сама она ждет возлюбленного, а когда дочь упоминала о своем друге, она видела в этом просто отзвук своих отношений с Ипполитом.

— Ох, господи ты боже…

В ней росло чувство вины. Ее дочь пыталась покончить с собой, а она даже ни о чем не подозревала. И она зарыдала.

Доктор Жемайель подошел к ней:

— Ну же, Патрисия, не передергивайте! Я же не говорил, что это ваша вина…

Патрисию охватила безнадежность. Вот она и получила ответ на свой недавний вопрос: пока она пыталась справиться со своим счастьем, ее дочь была несчастна. Может, она должна теперь отказаться от Ипполита?

На следующий день она вновь стала чуткой, внимательной матерью и суетилась вокруг дочки. Альбана снисходительно позволяла себя лечить, и это был хороший признак. Однако Патрисия почуяла, что дочь от нее чего-то ждет.

— Чем тебе помочь, милая?

— Ничем.

— Да нет. Я же чувствую, что тебе чего-то не хватает.

Дочь уставилась на нее, удивленная такой проницательностью.

— Я могу тебе в этом помочь?

Альбана задумалась, чтобы ответить на этот вопрос честно, а потом заключила:

— Да, можешь.

— А как?

— Расскажи Квентину, что я сделала.

Воцарилась тишина. Патрисия поцеловала дочку в лоб и прошептала:

— Это было из-за него?

Альбана опустила голову в знак согласия.

Патрисия вздохнула. Может, ей не обязательно отказываться от Ипполита?

— Ты любишь этого мальчика?

— Да.

— А ты знаешь почему?

— Нет.

— Если мы знаем, почему кого-нибудь любим, то, значит, мы не любим.

Альбана нахмурилась, увидев, что мать пытается давать ей советы в этой области.

— Милая, раз мы с тобой все равно сидим вдвоем, я воспользуюсь случаем и расскажу тебе, что происходит в моей жизни.

— А в ней что-то происходит?

— Очень даже.

И Патрисия рассказала дочери о своей встрече с Ипполитом. Она не стала вдаваться в детали, но и не скрыла, что они стали любовниками и не могут обходиться друг без друга. Альбана была так удивлена, что даже забыла похихикать; на месте матери, от которой она давно не ждала никаких сюрпризов, обнаружилась незнакомка, шаловливая, живая, чувственная. Альбана не отдавала себе в этом отчета, но такое превращение вселило в нее надежду. Если Патрисия, которой уже стукнуло сорок, при таком невнимательном отношении к себе, вызывала у кого-то восхищение, то и ей можно было пока подождать с мыслями о самоубийстве.