Ипполит не верил своим глазам. Ему даже захотелось окликнуть юношу, но он удержался, представив себе, как тот смутится.

Виктор пересек улицу, зашел в то же кафе и заказал выпить.

— Ипполит? — воскликнул он, тоже очень удивившись.

Юноша мгновение колебался, а потом, пожав плечами, подсел за столик к садовнику.

— Какая неожиданность… — пробормотал он.

— И правда, — ответил Ипполит.

Они помолчали. Виктор задумчиво склонил голову набок:

— Неужели это из-за того же?

— Ты о чем?

— Ты ходишь сюда из-за того же, что и я? Чтобы не…

— Чтобы не — что?

— Ну, чтобы быть уверенным, что ты не…

Не понимая, о чем говорит Виктор, Ипполит поторопился ответить правду:

— Я жду своего друга Жермена.

Виктор тут же умолк, а Ипполит слишком поздно сообразил, что теперь юноша уже не откроет ему тайну своего присутствия здесь.

— Да, это очень симпатичный особнячок, во французском вкусе…

Ева раскрывала двойные двери, переходила из одной гостиной в другую, стараясь, чтобы старый дубовый паркет не скрипел, расхваливала детали: дверные ручки, лепнину, с напускной небрежностью поглаживала каминные колпаки.

За ней шла Роза Бидерман, в костюмчике от Шанель, будто специально на нее сшитом. Ей очень нравилось, как здесь устроено пространство, как падает свет.

— Я внесу этот адрес в мой список. Думаю, что моя подруга, которая десять лет прожила в Лондоне, оценит этот дом. Могу я с вами связаться, когда она в следующий раз приедет?

— Конечно. Но хорошо бы она не слишком с этим затягивала: такая недвижимость, хоть и стоит дорого, довольно быстро находит покупателя.

— Она сказала, что собирается приехать через две недели.

— В любом случае, если клиент заинтересовался, я всегда перезваниваю.

Роза Бидерман поблагодарила любезной улыбкой.

Еву впечатлило уже то, что к ней обратилась супруга самого Захария Бидермана, а личная встреча польстила ей еще больше: жену известного экономиста отличала уверенность, свойственная людям, никогда ни в чем не нуждавшимся, любезность, данная хорошим воспитанием, а не включенная ради корысти, а еще — привитая с детства привычка одеваться у лучших кутюрье. Ева же, которая каждую ступеньку своего восхождения по социальной лестнице оплатила собственным телом и чувствами, не спускала глаз с этой дамы, принадлежавшей к высшим кругам буржуазии. Роза, хотя и выглядела не слишком юной, не утратила сексуальной привлекательности: костюмчик из шотландки классического кроя соответствовал имиджу влиятельной особы, но в этом облачении ее изящные формы казались только более аппетитными и дразнили воображение. Когда они проходили мимо большого, во всю стену, зеркала, Ева сравнила их силуэты, и то, что она увидела, ее не порадовало: пухленькая Роза смотрелась одновременно и привлекательно, и вызывающе, овеянная загадочным флером, — а сама Ева, со своей агрессивной сексуальностью, походила скорее на проститутку. Она вдруг разозлилась на себя за свое чересчур откровенное декольте, высоченные каблуки, сапоги с голенищами выше колен вместо скромных ботильонов… Еще мгновение, и она задалась бы вопросом: правомерно ли иметь загорелую кожу и платиновый оттенок волос? В Розе-то не было заметно никакого усилия нравиться, именно это и делало ее неотразимой: кожа ее так и лучилась естественностью, волосы — тоже, ее элегантность не привлекала к себе внимания. Со вздохом Ева осознала, что поняла все это слишком поздно.

— Вы давно работаете в недвижимости? — спросила Роза.

— Уже шесть лет, с тех пор как поселилась в Брюсселе.

Действительно, шесть лет назад, когда Филипп — ее козленочек — с женой и детьми обосновался в Брюсселе после трех лет в Лионе, он привез вместе с остальным багажом и ее, снял ей квартиру и купил агентство недвижимости.

— Моя специализация — районы Уккел и Иксель. Дорогие дома… Думаю, я побывала во всех зданиях на авеню Мольера — до нашей милой площади Ареццо.

— Правда? Тогда вы, должно быть, знаете моих друзей Дантремонов?

— Конечно, — поспешно ответила Ева.

Ей так хотелось блеснуть, что она, не задумываясь, похвасталась этим знакомством, хотя Филипп Дантремон — ее козленочек — всегда запрещал ей упоминать о нем.

— И самого милейшего Филиппа Дантремона, — проворковала Роза, — известный донжуан, да?

Ева смутилась, ей только и оставалось, что согласиться с этим, утвердительно опустив глаза.

— Не хотела бы я быть на месте его жены Одиль. Ей столько приходится ему прощать…

— Вот как! — выдавила из себя Ева, сглотнув слюну.

— Филипп ни одной симпатичной женщины не пропустит. Сразу кидается в атаку. И не говорите мне, что за вами он не пытался ухлестывать.

— Ну да, конечно… но… я была несвободна, поэтому дело ничем не кончилось.

— Тем лучше для вас… Но вообще-то, он по-своему корректен и никогда не выбирает женщин, похожих на его жену. Мне рассказывали, что последняя его пассия, Фатима, — роскошная арабская красавица. Из Туниса… Как подумаю, что мне это известно, а Одиль ничего не знает, становится неловко. Правда ведь?

Еве хотелось закричать: «Какая еще Фатима?» — но она сдержалась, надо было соблюдать приличия. Ее трясло от волнения, она проводила Розу до дверей, обменялась с ней любезностями и быстро попрощалась под тем предлогом, что ей еще нужно подняться в дом и проверить, закрыты ли все окна.

Ослепительная Роза выскользнула на залитый солнцем тротуар, пообещав, что ее подруга скоро посетит особняк.

Ева спустилась на кухню, закрыла ставни и, оказавшись в безопасности, взвыла в голос:

— Вот сволочь!

Что-то подобное сказанному Розой она и сама подозревала, а может, даже и знала наверняка, но запрещала себе об этом думать. Конечно, она заметила, что Филипп теперь заходит к ней не каждый день, что он избегает некоторых магазинов и ресторанов, а в каких-то не хочет показываться с ней вдвоем. И действительно, несколько раз он куда-то загадочным образом исчезал, оправдываясь загруженностью по работе! Какая-то часть ее мозга подозревала, что эти странности говорят о появлении другой женщины, но сознание отказывалось выразить это словами, потому что она так не хотела быть несчастной. Но Роза Бидерман только что ткнула ее носом в эту реальность, и реальность оказалась отвратительной!

Что же теперь делать?

А в это время сама Роза Бидерман, прогуливаясь под цветущими платанами, звонила своей подруге Одиль Дантремон:

— Ну вот, дорогуша, дело сделано: теперь она знает, что у нее есть соперница!

Одиль Дантремон поблагодарила ее и воспользовалась случаем, чтобы расспросить, какова из себя любовница мужа.

— Да, — отвечала Роза, — выглядит очень вызывающе, сразу видно, что игрушка богатенького господина. Одета в соответствии с тем, какие у них всех в этом возрасте фантазии. Бедняжка… Довольно вульгарна, да. Нет, ну бойкая дамочка, что тут скажешь. Она не стерпит того, что я ей сообщила, ей захочется отомстить, это уж точно. И больше из самолюбия, чем из любви. На самом деле ты права, дорогуша, надо иногда им устраивать крупный переполох. Эти две его любовницы, Ева и Фатима, выставят Филиппа за дверь, и он вернется к тебе…

Роза чуть не добавила «поджав хвост», но вовремя остановилась:

— …и будет просить прощения.

Про себя Роза продолжила: «А потом все начнется сначала», но Одиль произнесла эти слова за нее. Роза выслушала ее объяснения, потом подтвердила:

— Ну конечно же, единственный, кто всегда ждет, принимает мужчину таким, какой он есть, любит его без всяких условий, — это жена. Ты права, Одиль. Мне было приятно поучаствовать в твоей задумке. Нет, благодарить меня не за что: замужней женщине всегда приятно рассказать любовнице, что ее обманывают.

В субботу утром Ева решила съездить в Кнокке-ле-Зут. Это странное для французского уха название имеет самый шикарный курорт в Бельгии, в северной ее части.