— Магнус! Корделия! — крикнула Гвен. — Я кому говорю?

   — А? Что?

   — Мы сейчас, мам! — Корделия на полной скорости рванулась вслед за родителями верхом на помеле. — Музыка у них такая красивая…

   — Прости, мама, — вздохнул Магнус, поравнявшись с родителями. — Они вправду хорошо поют.

   — Прощайте, славные раковинки! — крикнула, обернувшись, Корделия.

Песенка на несколько мгновений прервалась, ракушки забормотали слова прощания. Гэллоуглассы наконец тронулись в путь, а вслед им прозвучало:

   — Приходите к нам еще!

А потом песенка зазвучала вновь.

От озера Гэллоуглассы ушли отдохнувшими и свежими, но на них тут же снова обрушилась музыкальная канонада. Они шли за дирижаблем, маячившим вдалеке, и вот наконец, ближе к вечеру, когда у всех уже подкашивались ноги и кружились головы, семейство одолело перевал и увидело лежавшую в котловине деревню. Деревушка мирно дремала в лучах заходящего солнца, крестьяне возвращались с полей, забросив на плечо мотыги. Из дыр в соломенных кровлях тянулся синеватый дымок. Женщины выходили за порог, чтобы переброситься слов- цом–другим с соседками, и возвращались в дом. Девочки–подростки приглядывали за малышами, загоняли по курятникам цыплят. На лужайке для деревенских сходов парни гоняли надутый бычий пузырь.

Магнус обвел деревню взглядом, потом присмотрелся внимательнее.

   — Поглядите! — вырвалось у него. — Здесь вся молодежь на месте!

   — Да, и все каким–то делом заняты, не только музыку слушают, — улыбнулся Род. — Это вселяет кое–какие надежды. Пойдемте–ка поинтересуемся, как им это удается.

Семейство спустилось по склону холма и остановилось перед большим домом, над дверью которого на шесте был подвешен пучок хмеля.

   — Сухой, как веник, — отметил Род и сделал вывод: — Стало быть, здесь подают старый эль.

   — Помню, ты как–то раз говорил, что старый эль лучше, — тут же нашелся Магнус. — Давай зайдем, папа. Хотя бы маме готовить не придется.

   — Кому–то не нравится моя стряпня? — поинтересовалась Гвен, когда все переступили порог местной харчевни.

   — Да нет же, мамочка, — успокоила ее Корделия. — Но ты же сама говорила, как тебе надоело готовить. Разве не хочется отдохнуть от походного костра?

   — Ладно, потерплю, — усмехнулась Гвен.

Все сели за стол.

Кабатчик одарил гостей изумленным взором и поспешил поприветствовать.

   — Милости просим, милости просим, судари и сударыни!

   — Мы просто путешествуем, — успокоил его Род. — Мне бы кувшинчик эля, любезный, да нам всем чего–нибудь поужинать. Найдется?

   — Найдется, сударь, как не найтись. Тимон, эй!

Из задней комнаты вышел долговязый подросток, увидел Гэллоуглассов и дружелюбно улыбнулся. Потом разглядел Корделию и улыбнулся еще более радостно. Девочка ответила ему улыбкой и сразу оживилась. Магнус кашлянул и сказал:

   — Вечер добрый, дружище!

   — И вам также, — стараясь не пялиться на Корделию, отозвался Тимон и спросил у хозяина: — Чего принести, отец?

   — Эля, сынок, да побыстрее, для наших славных гостей.

   — Эля только для нас двоих, — уточнила Гвен. — А остальным, пожалуйста, воды.

   — Хорошо, хорошо. Стало быть, еще воды, сынок.

   — Будет сделано, отец.

Тимон развернулся и исчез в дверном проеме.

   — «Отец»? — усмехнулся Магнус. — Как–то слишком официально.

   — Некоторые предпочитают обращаться к отцам именно так, — отозвался Род. — Но вы, все четверо, выбрали обращение «папа».

   — Если так, то с этих пор я тебя буду звать «отец». Зачем же тебя обижать? Все, решено. Скажи, отец… Ой, нет… — И Магнус схватился за живот и сложился пополам от неудержимого хохота.

Род нахмурился и посмотрел на Гвен.

   — Что смешного?

   — Не знаю, — пожав плечами, отвечала она. — По- моему, ничего, просто слово «отец» для них непривычно, вот и все.

Тут и все остальные дети начали улыбаться и посмеиваться.

Вернулся Тимон с подносом, поставил на стол перед каждым по кружке и сказал:

   — На ужин осталась только похлебка, уж простите, милорд и миледи. Не ждали вас.

   — Мы с удовольствием поедим вашей похлебки, — заверила юношу Гвен. — А хлеб найдется?

   — Найдется, само собой!

Магнус поморщился, немного переиграв при этом, и спросил:

   — Как только вы выносите этот жуткий шум?

   — Шум? — переспросил Тимон, склонил голову к плечу, прислушался. — А, это вы про ту музыку, которую камни играют, спрашиваете? А она еще звучит, оказывается!

Корделия вытаращила глаза.

   — Как можно о ней забыть?

Тимон пожал плечами.

   — С месяц назад мы только и делали, что торчали на лугу и плясали под развеселые напевы, а вот в последние дни как–то перестали вообще музыку эту замечать.

   — Тимон!

   — Да, отец! — Юноша лучисто улыбнулся Гэллоуглас- сам. — Кажись, ваша похлебка готова.

Он поспешил к двери, ведущей в кухню.

   — Вот оно, оказывается, как, — глубокомысленно изрек Магнус.

   — Но как же они сумели перестать замечать музыку? — продолжала удивляться Корделия.

Джеффри пожал плечами.

   — Ну, наверное, она им попросту прискучила. То, с чем давно знаком, не так ценишь. И все–таки верится с трудом — при том, как оглушительно звучит музыка.

   — При любом уровне громкости, — услышали все мысленный голос Векса, — можно игнорировать звуки, если люди пресытились ими. Некоторые ученые утверждают, что разум

защищает себя от перегрузок, приобретая бесчувственность и блокируя любые раздражители.

Магнус обиделся.

   — Вот еще! Не раздражители, а приятные для слуха звуки!

   — В избытке все что угодно может стать раздражителем.

   — В свое время, — дипломатично заметила Гвен, — мы все переели сладостей.

Магнус зарделся. Напоминание о детстве было ему неприятно. А у Грегори стал виноватый вид.

   — Отличный пример, — согласился Векс. — Как бы ни была вкусна какая–то еда, если съешь ее слишком много, то даже ее запах начинает раздражать. Вот так и разум этих людей выработал для самообороны нечто вроде глухоты.

Джеффри вдруг насторожился.

   — Но ведь оборону можно преодолеть, Векс.

   — Не говорил бы глупостей, — укорила его Корделия. — Мы не о крепостях говорим, а о музыке. Как можно сломать стену глухоты?

   — Очень просто, — ответил Векс. — Надо поменять музыку на такую, какая привлечет внимание.

Грегори спросил:

   — А как поменять?

Снаружи послышался не то вой, не то стон.

Все испуганно переглянулись, вскочили и бросились к двери.

Выбежав на улицу, Гэллоуглассы стали оглядываться по сторонам, пытаясь понять, откуда донесся звук, но вой утих и сменился грубым ритмичным скрипом и крикливым пением:

Пот и кровь!

Гнет оков!

Свист бича

Сгоряча!

Дети остолбенели, а Грегори оторопело спросил:

   — Это разве музыка?

   — Вероятно, придется пересмотреть терминологию, — высказался Векс.

   — Но уж точно, — решительно заявила Гвен, — это не стихи.

   — Не знаю, — покачал головой Род. — Но честно говоря, не представлял, что дойдет до такого.

   — В этом тексте есть рифма и размер, — заупрямился Векс. — И он должен быть классифицирован как стихи.

   — Но откуда они? — возмутился Магнус. — Неужели теперь камни поют?

Род с тревогой обратил внимание на то, что из дверей и окон высунулись парни и девушки.

А по улице шли подростки в одежде из кожаных ремешков. Они ступали в такт с музыкой и хлестали друг друга бичами по оголенным спинам.

   — Бичеватели, мазохисты, — пробормотал Род ошеломленно. — Тут ведь нет чумы.

   — Но это не покаяние, — сурово проговорила Гвен. — Ты прислушайся, что они поют.

Род прислушался, но не понял, откуда исходят звуки. То ли парни и девицы сами пели, то ли песня доносилась изнутри камешков, висевших у них на груди на шнурках.