Мужчина, готовивший растопку для костра, обернулся.

   — Слыхали мы, что попадаются кое–где. Проходил как- то по нашей деревне менестрель. Уши у него глиной были залеплены. Шел он из северных лесов, туда перебрались кое- какие мастеровые, кто свечи делает. Так вот, значит… Пел этот менестрель про море и говорил, что путь свой держит к югу. Там вроде как на островке на каком–то трубадуры, дескать, собрались, а из моря музыка играет и всю пакостную трескотню и дребезжание изничтожает.

   — Стало быть, маленькие оазисы тишины разбросаны по всему побережью, — понимающе кивнул Род и повернул голову к Гвен. — Надо будет позаботиться об их распространении в глубь земли.

   — Верно, господин мой. Надо же куда–то деваться тем, кто бежит от дикой жизни[37].

   — Мам! Пап! — позвала Корделия. — Вы только посмотрите! Это просто чудо какое–то!

   — Никакого чуда нет, сестрица, — возразил Грегори. — Это просто–напросто ракушки. Такие двустворчатые раковинки всегда живут в прибрежных водах, — заявил он тоном большого эксперта.

   — Ну уж конечно, умник, как раз такие и всегда! — вспылила Корделия. — Живут–поживают, музыку играют!

Грегори бросил на сестру недоверчивый взгляд и более внимательно всмотрелся в воду.

Род поднялся на ноги.

   — Надо, пожалуй, пойти взглянуть.

   — Пойдем, — согласилась Гвен. — Что же там за чудные создания?

Они пошли вдоль берега, а следом за ними — Джеффри и Магнус. Векс с места не тронулся, но проводил хозяев неотрывным взглядом.

Корделия и Грегори добрались до песчаной косы длиной футов двадцать, вдававшейся в соленое озеро. Здесь, в паре футов от поверхности воды, на уступе разместились пять раковин, похожих на устриц. Они стояли торчком почти посередине озера и едва заметно покачивались в такт с музыкой.

   — Как же, интересно, ракушки могут музыку играть? — удивился Грегори.

   — Лучше спроси, — прозвучал мелодичный голосок из- под воды, — как, к примеру, я могу не петь?

Дети ошеломленно переглянулись. Грегори спросил:

   — Это ты сказала, раковинка?

   — Я, — послышался ответ, — если это ты спросил.

   — Знаешь, — обернувшись к Гвен, негромко произнес Род, — это не простые ракушки.

   — Я догадалась, — с усмешкой ответила она.

   — И правда, что это я… — смутился Род. — Я вот все думаю: неужели нет конца чудесам этого острова?

   — Только в сердцах и умах людей, господин мой.

   — А вы поете, потому что должны петь? — спросила Корделия.

Одна из раковин мелодично рассмеялась.

   — Разве этого мало?

Корделия покраснела, а Грегори поинтересовался:

   — Тогда скажите, почему вы должны петь?

   — Потому, — послышался из–под воды более глубокий голос, — что музыку хотим сберечь. Если мы перестанем петь, то она забудется.

   — Вы сочиняете новые мелодии, да?

   — И новые придумываем, но и старых хватает. Мы стараемся сберечь и простую музыку, и изысканную, и песни с хорошими словами, но более всего бережем мелодии, чтобы Страна Песен не погибла.

   — Все дело в поэзии, — добавила другая ракушка. — Ведь хорошая песня начинается с хороших стихов.

   — И стихи, и мелодия, — сказала третья, — должны быть одинаково красивы.

   — Но если вы все это бережете, — заметил Джеффри, — значит, оно придумано раньше.

   — Так и есть, — проговорили две раковинки одновременно, а третья добавила:

   — Здесь, на побережье, всегда звучало много красивых звуков, сама природа их источала, пока не прикатились сюда тяжелые камни. С этих пор только мы, ракушки, и храним музыку побережья.

   — И музыку народа, — уточнила четвертая раковина.

Грегори перебрался к отцу и тихонько пробормотал:

   — Я подумал, что музыки, исходящей от пяти таких крошечных существ, слишком мало, чтобы она огласила всю округу.

   — Вряд ли они делают это намеренно, — заметил Род.

   — Думаешь, они не ведают, что творят, папа? Ну да. Но их звуки подхватывает вода, и в результате все озеро колеблется. Вот так появляется музыка.

   — Ты прав, Грегори, — прозвучал голос Векса. — Эти раковины создают эффект ряби.

   — Но если это правда, — сказала Корделия, обратившись к раковинам, — то вы должны сберегать всю музыку.

   — Всю хорошую музыку, — уточнила одна ракушка.

   — Значит, хорошей рок–музыки не бывает? — с обидой поинтересовалась Корделия.

   — Ты про ту музыку, которую принесли камни? — осведомилась одна из ракушек. — Почему же? Случается!

Она еще не успела договорить, а другая ракушка принялась напевать ритмичную басовую партию. Другие ракушки запели на три голоса и принялись повторять припев без слов.

Гэллоуглассы изумленно переглянулись.

   — Это очень похоже на ту музыку, которую играли мягкие камешки, — сказал Магнус.

   — Та самая музыка и есть, — подхватила Корделия.

И тут одна из ракушек запела приятным тенором:

Будь со мною вновь и вновь,

Жизнь моя, моя любовь.

По долине над рекой Мы пойдем вдвоем с тобой.

Сядем мы на берегу,

Поглядим, как на лугу Из прозрачной речки Воду пьют овечки.

Устелю твой путь, родная,

Лепестками роз,

И вовек ты не узнаешь Ни тревог, ни гроз.

Подарю кораллов звезды,

Слезы янтаря,

Только будь со мной навеки Ты, любовь моя!

Другая раковина пропела сопрано:

На подарки дорогие Ты не траться зря.

Во сто крат даров дороже Мне любовь твоя.

   — О, как красиво! — вырвалось у Гвен. — То есть… Когда вы поете.

Корделия озадаченно сдвинула брови.

   — Мелодия знакомая, а слов я не помню.

   — Правильно говоришь, — подтвердила раковина, которая пела баритоном. — Мы сначала услышали мелодию. Потом и слова появились, но только они нам не понравились, вот мы и соединили с этой мелодией другие стихи, которые слышали прежде.

Род нахмурился.

   — А я бы не сказал, что мне так уж по сердцу смысл этих стишков.

   — Пап, ну тебе обязательно надо все испортить! — обиделась Корделия. — Разве тебе мало того, что отвечает девушка?

   — Мне — достаточно, — буркнул Род. — Лишь бы ты это запомнила.

   — Это вправду была та самая музыка, которую Векс называл «мягким роком», — сказал Грегори. — Но неужели вам нравится другая, та, которую он называет роком «тяжелым»?

   — А почему нет, братец? — спросил Джеффри. — Мне она начинает нравиться, потому что похожа на боевые марши.

Раковины ритмично и быстро захлопали створками и запели:

Лед и печка, свет и мрак Ни за что на свете Не поймут друг друга, как Взрослые и дети!

Юность пляшет и поет,

Старость горбит плечи.

Юность — летняя заря,

Старость — зимний вечер.

   — Минуточку, минуточку! — попытался вмешаться Род, но ракушки не унимались:

Вот тебе моя рука,

Впереди — дорога.

Старость, до тебя пока Юности далеко!

   — Определенно, — проворчал Род, — тут есть на что обидеться!

   — Зачем же обижаться? — укоризненно проговорила раковина баритоном. — Ты еще не старый.

Род замер с раскрытым ртом. Наконец ему удалось совладать с собой и сомкнуть губы. Корделия хихикнула. Род одарил дочь мстительным взглядом и сказал, посмотрев на Гвен:

   — Если честно, чувства, выраженные в последнем куплете, мне близки и понятны.

А Гвен одарила его лучистой улыбкой.

   — Тут все правда, никто не спорит, — сказал, обратившись к раковинам, Джеффри. — Но уж наверняка у вас не может быть ничего общего с тем жутким грохотом, который зовется «тяжелым металлом»!

   — О, но мы и от таких камней слышали славную музыку! — возразила раковина с низким голосом. — Да, да, конечно, девять из десяти раз мы не слышали ничего достойного внимания, но разве так бывает не со всем на свете? А вот десятая часть была достойна того, чтобы ее сберечь.

Теноровая раковина захлопала створками и закачалась. Род был ошеломлен звуками, полившимися от нее.