«Ничего, один раз можно развлечься, — думал Семен Петрович. — Хоть на ночной лес посмотрю. Боже мой, как давно я не был ночью в лесу…»

По дороге Громов сказал, что они едут проведать его двоюродную сестру в санаторий «Березки». Она там уже вторую неделю, а он, Громов, так и не выбрал времени навестить ее, бедная же девочка, может быть, даже там голодает — знаем мы эти санатории.

Насчет двоюродной сестры Семен Петрович особо не поверил — кто это тащится на ночь глядя за сорок километров проведать сестру, но своего сомнения ничем не выдал. Ему после выпитого захотелось мчаться и мчаться на новой, сильной, успокаивающе гудящей машине куда-нибудь навстречу лунной мгле, замерзшей речке, тихому еловому лесу, попасть в приключение…

В «Березках» он бывал два раза проездом. Один раз, когда плыли по реке, остановились, чтобы купить водки. В другой раз по пути из подшефного колхоза у машины сломался задний мост, и пришлось чиниться в гараже санатория.

Оба раза «Березки» произвели на Рудакова странное впечатление. Его прежде всего поразила тишина, которая царила там: ни криков, ни песен, ни музыки. Лишь шум сосен и плеск реки. Словно это и не санаторий вовсе, а какой-то старый заколдованный замок. Дом был когда-то барской усадьбой и с самого начала задумывался архитектором как возвышавшийся над рекой средневековый замок, но затем обветшал, оброс пристройками, расплылся, как стройная женщина к старости, слишком много и жадно евшая.

Второе, что удивило Семена Петровича, — безлюдье. За все время, что главбух пробыл в «Березках», он встретил всего несколько человек, в том числе девочку, особенно удивившую его. Девочка собирала грибы. Это были красивые яркие подосиновики. Девочка срывала грибы, внимательно рассматривала их и, вздохнув, бросала в траву. Остальные встретившиеся были рыбак с удочкой, но без ведра или вещмешка и молодой парень с бутылкой вина в кармане брюк. Время от времени парень вынимал бутылку, отпивал из горлышка и плакал. Он прошел в двух шагах от Семена Петровича, не заметив его.

Рудаков тогда еще подумал: что это за странный санаторий? Хотел при случае расспросить о нем кого-нибудь, но случая так и не представилось, и он вскоре забыл о «Березках».

Теперь главный бухгалтер с любопытством ожидал приезда в загадочный санаторий.

Начался лес. Машину стало сильно трясти, шофер Толя снизил скорость. Луну заслонили деревья, и в машине сделалось темно. Семену Петровичу вдруг стало не по себе. Запрыгало отчего-то сердце. Неужели он волнуется оттого, что едет в какой-то дурацкий санаторий?

— Остановимся на минутку, — попросил Рудаков.

Шофер крутанул в молодой ельник. Здесь было мало снега и светло от висевшей рядом огромной круглой луны.

— Заодно и для бодрости употребим, — сказал главный инженер, раскрывая портфель. — До отбоя должны успеть. Как раз на танцы попадем.

— Вы здесь бывали? — спросил Рудаков.

Евгений Семенович усмехнулся.

— Приходилось… Когда сестренка отдыхает.

«Газик» раздавил колесами молодую елочку, и отчаянно запахло хвоей. Громов выпил первым, зажевал веточкой с елки.

— От всех болезней спасает. Так ведь, Геннадий Александрович?

Гость из центра ничего не ответил. Он молча выпил, тоже зажевал веточкой. Рудаков последовал их примеру. Во рту стало вязко и прохладно, как давно не было. В детстве он жевал елку и с тех пор больше не пробовал… Сегодня вообще необычный вечер… Ночь, луна, лес. Этот загадочный человек из центра, который пообещал ему коттедж… Как это солидно звучит — «коттедж»… И теперь еще танцы… Глупо, нелепо, фантастично. Сколько он не был на танцах? Лет тридцать. Бредовая идея ехать ни с того ни с сего на танцы в 52 года в затерянный в зимнем лесу санаторий.

— По коням! — скомандовал Евгений Семенович. — А то пропустим первый вальс. «Дунайские волны» играют. Я очень люблю этот вальс.

Минут через пятнадцать показались постройки санатория: какие-то сарайчики, гараж, домики обслуживающего персонала, занесенные снегом кучи щебня и досок. Толя подрулил к тускло освещенному одним фонарем двухэтажному деревянному зданию. Второй этаж почти весь был темным, горели лишь два или три окна, зато первый ярко светился. Оттуда через неплотно прикрытые форточки сочилась музыка.

— Не успели! Началось уже! — подосадовал Громов.

Толя подъехал гак, что машина оказалась в тени дома.

— Раздеваться здесь, и за мной! — скомандовал Евгений Семенович. — Помалкивать. Отбрехиваться буду я.

Главный бухгалтер неловко вылез из своего овчинного полушубка и потрусил вслед за всеми к входу в санаторий. Впереди бабахнула, видно, на сильной пружине дверь. Это пошел на штурм бесстрашный Громов. Когда Семен Петрович протопал в сапогах, по пути отряхивая налипший снег, через коридорчик в прихожую, Громов и Геннадий Александрович были уже там. Приезжий из центра с безразличным видом рассматривал диаграммы на стене, а Евгений Семенович препирался с пожилой вахтершей.

— Да свой я, девушка. Сестренка у меня здесь. Маленькая, с кудряшками такая, беленькая. Я уже к вам как-то приезжал.

Вахтерша недоверчиво смотрела на разрумянившегося главного инженера снизу вверх.

— Это какая же? Не из двадцать пятой?

— Может, и из двадцать пятой, я ж не знаю, куда вы ее тут поселили.

— У черных брюках?

— Ага, — обрадовался главный инженер. — В черных.

— Так в черных вчерась уехала, — сказала вахтерша.

— А может, она и не в брюках, а в юбке, — сказал Громов раздумчиво. — У нее и юбка одна есть. А я вот, девушка, вам гостинчик привез. — Главный инженер полез в карман брюк и вытащил горсть жареных тыквенных семечек. — Нате, угощайтесь, при вашей работе в самый раз.

Вахтерша подобрела.

— Ну, проходи. А энтих не пущу.

— Так то ж мои кумовья.

— Вот кумовьев и не велено пущать.

— А тот, в свитере, — Громов показал на Геннадия Александровича, — даже ее жених, а грозный человек в сапогах — родной дядька моей двоюродной сестренки.

— Ну поплел… поплел…

Семен Петрович вполуха слушал своего начальника: от выпитой водки в голове у него все качалось, было тепло и хорошо; музыка, доносившаяся из зала, будила давно забытые воспоминания — вот так же когда-то они прорывались на вечера в женские общежития.

В конце концов вахтерша сдалась. Трое искателей приключений — Толя остался при машине — прошли в зал. Семена Петровича ослепил яркий свет, оглушила музыка, которую извлекал из аккордеона молоденький паренек. Закружилась голова от запаха духов.

Потом он огляделся. Зал был большой: с высоким потолком, паркетным полом, старинными люстрами. Под потолком весела массивная хрустальная люстра. Рудаков сроду не видел такой. Наверно, она находилась тут еще с дореволюционных времен.

Народу в зале было много, почти все женщины, только кое-кто танцевал с кавалерами, да в углу робко жалась кучка мужчин в мятых костюмах и нечищеных ботинках.

Взоры всех присутствующих обратились на вошедших. Видно, здесь все друг друга знали, так как Рудаков почувствовал на себе десятки недоумевающих, любопытных взглядов.

Гармонист закончил танец. Наверно, сделал он это специально, чтобы получше рассмотреть гостей.

Это было так неожиданно. «Лес, снег, спящая луна над холодными соснами — и вдруг свет, тепло, музыка, хрустальная люстра и пахнущие духами нарядные женщины. Семен Петрович крутил головой, рассматривая толпу возле аккордеониста. Все казалось ему нереальным.

Вдруг паренек широко растянул меха, резко их сдвинул и. крикнул ломающимся голосом:

— Дамский!

В их сторону сразу же, не дожидаясь начала танца, направилась кучка женщин. Они столпились возле Громова и Геннадия Александровича, тесня друг друга и весело пререкаясь. Победила полная блондинка с высокой башней на голове и тонкая брюнетка с квадратными плечами и усиками. Блондинка пригласила Громова, а брюнетка — приезжего. Они ушли танцевать.

Рудаков остался один. Он переминался с ноги на ногу, рассматривая свои порыжелые сапоги. Главному бухгалтеру было неловко стоять одному у стены.