«Все-таки надо назначить ей свидание, — думал Костя, боясь пошевелиться. — Она в тысячу раз красивее Ленки (он сознательно назвал Леночку Ленкой). Ну ее, зануду…»

Соседка что-то прошептала во сне и еще крепче обняла Костю. Чтобы было удобнее, он положил свою правую руку ей на шею. Теперь они были похожи на мужа и жену или на влюбленных. В освещенном зеленым светом шоферском зеркальце Костя уловил взгляд «уголовника». Наверно, завидовал…

Остановки стали чаще. Народ все прибывал. Уже стояли в проходе. Какой-то дядька в брезентовом плаще, пахнущем овцой, навис над соседкой, притиснул ее совсем к Минакову. Все тело Кости затекло, но он сидел не шелохнувшись.

Наконец замелькали белые одноэтажные дома в садах — пригород. Шофер включил освещение в салоне. Белый, ослепительно яркий свет залил автобус. Соседка вздрогнула, открыла глаза и с удивлением посмотрела на Костю.

— Извините, — пробормотала она, отстраняясь.

Но с другой стороны напирал дядька в плаще, пахнущем овцой, и женщина заняла среднее, неудобное, положение между дядькой и Костей.

— Вы хорошо поспали? — спросил Костя.

Вопрос был глупым.

— Да. Мне, право, неловко… Вам было неудобно.

«Что вы. Наоборот», — чуть было не сказал Костя, но вовремя сдержался.

Женщина потерла глаза. Она была совсем близко, заспанная, домашняя… Костя наклонился к ней и нахально спросил:

— Где мы завтра встретимся?

Она отодвинулась. Удивленно посмотрела на него.

— Встретимся? Зачем?

Костя глянул вверх. Дядька не слушал их, равнодушно смотрел в окно.

— Ну… погуляем… Сходим в кино… У меня завтра свободный день.

— А у меня — занятый.

— Тогда послезавтра?

— И послезавтра занятый.

— Тогда когда же?

— Откуда вы взяли, что я хочу с вами встретиться? — резко спросила женщина.

Костя замолчал и отодвинулся насколько позволяло пространство.

«Ну и черт с ней, — подумал он. — Найду себе другую девушку. Куплю эти идиотские скрепки и махну на танцы».

Между тем автобус пришел на конечную станцию. Крестьяне стали выходить в обе двери, сразу сделалось свободнее, возникли городские запахи: сгоревшим бензином, тополем, мокрым асфальтом, жаренными в подсолнечном масле дорожками. Шофер вылез из кабинки, стал разговаривать с подошедшим человеком в форменной фуражке и с жезлом в руке.

Соседка достала из сумки зеркальце, сухую пудру, помаду.

— Разрешите? — сказал Костя, поднимаясь

Она отодвинула в сторону ноги, освобождая ему проход. Ноги были длинные, голые, красивые. Костя протиснулся в щель, коснувшись своими коленками ее коленок.

— До свидания, — сказал Минаков подчеркнуто сухо.

Женщина не ответила. Она смотрела на то место, с которого только что поднялся Костя, Младший бухгалтер тоже машинально глянул туда.

На сиденье лежала пачка десятирублевок.

— Извините, — пробормотал Костя. Он совсем забыл про эти деньги. Они выпали из кармана плаща…

Минаков нагнулся и взял пачку. Он стоял вплотную к женщине. От нее пахло пудрой и духами.

— До свидания, — сказал опять Костя и сунул деньги в карман. Она подняла голову. В упор посмотрела на него. Глаза у нее были бледно-голубые, почти серые. Точки зрачков то суживались, то расширялись, как у кошки.

— Послезавтра в шесть часов у кинотеатра «Спартак», — сказала женщина. Ее бледные, чуть накрашенные губы едва дрогнули. — Знаете?

— Да, — сказал Костя..

Он вышел из автобуса и зашагал к месту своего ночлега. Шофер хитро посмотрел ему вслед. Минаков кивнул ему, но шофер не ответил.

Перейдя улицу, Костя оглянулся. Женщина стояла в очереди на такси и смотрела в его сторону.

В половине десятого утра у уборщицы бабушки Клаши остался неубранным только шестнадцатый номер. Весь ее этаж уже давно проснулся, умылся и, топоча ногами и дымя вонючими сигаретами, ушел по своим делам, лишь шестнадцатый номер не подавал никаких признаков жизни.

«Нарезались небось вчера и дрыхнуть, — нехорошо подумала о жильцах бабушка Клаша. — Надоть будить. А на вид приличные люди».

Уборщица постучала в дверь. Ни звука. Тогда она потянула на себя ручку. Дверь открылась. То, что увидела бабушка Клаша, чуть не лишило бедную старушку чувств. За свою долгую жизнь она не встречала ничего подобного. На кровати, связанный бельевыми веревками, лежал человек с кляпом во рту и смотрел на бабушку заплаканными страдальческими глазами. Посреди комнаты валялся желтый кожаный чемодан другого жильца. Он был раскрыт, вещи разбросаны по полу.

— Чур меня! Чур! — вскрикнула уборщица и перекрестилась. Но видение не исчезло. Оно моргало глазами и вроде бы просило бабушку Клашу подойти ближе. Уборщица нерешительно подошла и ухватилась за кляп. После некоторого усилия кляп с клекотом выскочил изо рта командированного.

— Пить… Воды… — прохрипел Сусликов.

Уборщица подала бедняге стакан с водой. Командированный жадно выпил воду.

— Ходишь где-то, старая перечница, — зарычал Сусликов, отдышавшись. — Ты уборку должна в восемь часов делать! А тебя до полудня где-то черти носят! Бери нож, режь веревки!

Старушка послушно схватила лежащий на столе тупой гостиничный нож и стала им пилить крепкую веревку. Командированный помогал ей, напрягая тело.

Наконец веревка лопнула.

Сусликов, кряхтя и посапывая, приподнялся на кровати.

— Проклятый город! — зло сказал он. — Гангстеры, как в Америке! Ни минуты больше здесь!

Командированный соскочил с кровати, но тут же скривился и ухватился за живот.

— Ох! — простонал он. — Звери! Теперь за год не вылечишься! Надо же… Прямо в кровати убивают!

— В милицию надо, батюшка. В милицию надо сообщить…

— К черту милицию! — Сусликов стал лихорадочно собираться. — Поможет тут милиция, если бандитский город. Завтра же бежать из этого логова. Завершить дела и бежать. Немедля завершить дела!

Сусликов кинулся в дверь.

«Странный город, странные воры, — думал бедный командированный, торопливо считая старческими ногами ступеньки. — Соседа ограбили, а к моим вещам даже не притронулись. И пьяный молодой человек копался в соседских вещах. Выходит, и сосед странный. Ну их к черту! Быстрее отсюда!»

Администратор из своего окошечка видела, как вполне приличный седой человек скатился по лестнице и устремился к выходу.

— Мужчина! Вы куда? — закричала администратор. — Ваш квиток?

— Гангстеры проклятые! — услышала она в ответ. — Бандитский город! Будь я проклят, если приеду сюда! Хоть раз!

Первым во всем заводоуправлении на работу являлся Шкаф. Он проходил через проходную, кивнув вахтеру, брал со стены ключ от бухгалтерии и, зажав его в кулаке, пересекал заводской двор. Затем раздавался пушечный удар парадной двери управления, прикрепленной к косяку мощной пружиной — плод деятельности местных умельцев из кузнечного цеха, — и Шкаф скрывался из виду.

С этого момента главный бухгалтер становился единственным властелином большого здания управления. Для верности Шкаф громко спрашивал: «Есть тут кто-нибудь?», хотя твердо знал, что никто еще не пришел, а уборка здания делается вечером, сразу же после работы.

Главбух удовлетворенно хмыкал. Никто не мог подглядеть его тайну.

Да, у Семена Петровича была сокровенная тайна. Тайна стыдная, позорная, недостойная руководителя одного из главных отделов завода. Если бы она вдруг открылась, Семен Петрович сгорел бы со стыда…

Главный бухгалтер остановился в темном коридоре и спросил еще раз уже в полный голос:

— Эй! Есть ли здесь кто-нибудь?

«Будь!» — ответило старое здание гулким эхом.

Семен Петрович немного послушал эхо, настороженно подняв ухо, потом стал раздеваться. Он снял рубашку, брюки, положил их на подоконник и остался в трусах, носках и туфлях. Шкаф сделал несколько приседаний, с шумом выдохнул воздух и вдруг побежал в дальний конец коридора, топоча тяжелыми туфлями по рассохшимся доскам. Добежав до конца, он повернул назад. Случайный зритель вполне мог посчитать Шкафа сумасшедшим.