— Нет, — улыбнулась ей Луана. — Пока нет. Дяде и Бруну еще надо спокойно поговорить друг с другом.

— Что ж, попробуем поговорить, — неохотно согласился Бруну.

— Не будем им мешать, — проявила деликатности Жудити, обращаясь к Луане. — Покажи мне лучше своего Филипе!

Прийти к какому-то соглашению давним противникам не удалось, и они стали жить каждый на своей фазенде, не общаясь друг с другом, однако не препятствуя Луане и Жудити, души не чаявшей в маленьком Филипе.

Так продолжалось несколько дней, пока Бруну не увидел во сне бабушку Мариету, которая настоятельно велела ему пойти в сад и там под кривым кофейным деревом откопать медаль, зарытую дедом.

Бруну был так ошеломлен этим сном, что решил проверить, действительно ли под тем деревом лежит медаль его покойного дяди.

И — каково же было его изумление, когда он вынул из земли медаль и письмо, адресованное Джузеппе Бердинацци, в котором сообщалось, что его сын Бруну геройски погиб!

Луана, узнав о находке, призналась мужу, что ночью тоже видела во сне бабушку Мариету, знакомую ей лишь по фотографиям, а также собственного отца, умолявшего ее любой ценой помирить Бруну и Жеремиаса.

— Пойдем к дяде, — сказала она твердо. — Эта медаль принадлежит его брату и деду Джузеппе. Они должны ее увидеть.

— Да, ты права, — не стал возражать Бруну.

Увидев медаль, письмо и остатки полуистлевшей тряпицы, Жеремиас — этот кремень — вдруг заплакал как дитя.

— Я узнал платок моей матери, — сказал он, взглядом указывая на тряпицу. — И эта медаль… Когда-то я держал ее в руках… А из-за этого письма мой бедный отец лишился рассудка, не вынес горя…

Он вновь заплакал навзрыд, и Луана принялась его успокаивать:

— Теперь все худшее — позади. Мы будем жить дружно, как одна семья. Ты ведь не станешь возражать? Посмотри на этого малыша. Его зовут Филипе Бердинацци Медзенга. Он — твой внук!

Жеремиас, впервые за все время взглянув на младенца, улыбнулся:

— И вправду хорош! По всему видать, крепкий парень. Не зря же он — мой наследник. Да-да, — подтвердил, перехватив удивленный взгляд Бруну, — я так решил. А ты ведь тоже носишь двойную фамилия. И в твоих детях, Маркусе и Лие, течет кровь моей сестры Джованны. Так что вы все, вместе с Луаной и Джузеппе, — мои наследники. Теперь я точно знаю, как надо составить завещание!

Он облегченно вздохнул, словно скинув с себя тяжелую ношу, а потом вдруг озорно сверкнул глазами и предложил совсем другое решение:

— Нет! К черту завещание! Мне сейчас пришла в голову гораздо лучшая идея. Давай объединим твой и мой капитал, и пусть все Бердинацци-Медзенга станут компаньонами. У нас будет общий семейный бизнес, и все мы будем жить как родные люди. А потом, когда меня не станет, вы уже сами разберетесь, как вам жить дальше — вместе или по отдельности. Ну что, согласен, племянник?

— У меня голова идет кругом от твоего проекта, — честно признался Бруну. — Дай хотя бы немного привыкнуть к мысли, что ты — мой близкий родственник, самый старший из нас, почти как отец.

— Я постараюсь стать для всех вас отцом! — пообещал растроганный Жеремиас.

— Знаешь, нам следует сделать для начала? — с улыбкой обратился к нему Бруну. — Снесем проклятый забор!

— Да я только об этом и мечтал, когда задумал купить обе фазенды! — воскликнул Жеремиас. — Не веришь? Спроси у Жудити, она — свидетель.

— Я мечтал о том же, — рассмеялся Бруну. — Луана может это подтвердить.

— Тогда не будем тянуть, — подвел итог Жеремиас и, приняв командирскую позу, отдал четкую команду племянникам: — Ребята, за мной!

Через несколько часов от забора, многие годы разделявшего не только две фазенды, но и две семьи, не осталось никакого следа.

А еще спустя неделю в объединенном родовом поместье собралось все огромное семейство Бердинацци-Медзенга, включая и его новых членов — Жудити, Апарасиу, Лилиану, а также сватью Розу с неким мужчиной, которого она представила всем как своего будущего мужа. Ну и, конечно, здесь были верные друзья Бруну и его детей — Зе ду Арагвайя, Донана, малыш Уере и Зе Бенту с Лурдиньей.

— Какой праздник без музыки? — сказал Зе Бенту, расчехляя свою гитару. — Ну-ка, Апарасиу, давай тряхнем стариной!

И над кофейными плантациями, помнящими всех Медзенга и Бердинацци, начиная с Антонио и Джузеппе, полилась протяжная, чуть грустноватая песня о непреходящей ценности любви и о бренности земного бытия.

Жеремиас, ставший в последнее время чрезмерно сентиментальным, прослезился.

Но Апарасиу и Зе Бенту не дали ему возможности долго пребывать в печали, заиграв веселую, зажигательную мелодию. Все, от мала до велика, пустились в пляс. Жеремиас, приобняв Жудити, тоже ступил с нею в общий круг.

Потом, когда уже было выпито довольно много вина, он спросил Бруну:

— А ты случайно не знаешь какой-нибудь итальянской песни? Так хочется спеть что-нибудь на родном языке?

— Знаю, и очень много! — оживился Бруну, которому понравилась эта идея. — Мои родители и бабушка Мариета всегда пели по-итальянски. А я им подпевал. Лия, Маркус, идите сюда! — позвал он детей. — Будем петь итальянские песни.

— А про меня забыл? — с укоризной спросила Луана. — Я ведь тоже кое-что умею.

— Нет, это вы все забыли про единственного тут коренного итальянца! — засмеялся Джузеппе. — Дай-ка мне гитару, Апарасиу!..

И дружный семейный хор грянул старинную песню о любви и счастье, которые два итальянских семейства нашли не на живописных берегах Адриатики, а здесь, среди кофейных деревьев и сочных лугов в долине Арагвайя.