— Нет, ты не права, — возразила Луана. — В лагере безземельных крестьян для меня всегда найдется посильная работа. Я смогу там варить обеды, стирать, присматривать за детьми. Словом, не буду есть даром хлеб, и ребенку на еду заработаю.

Переубедить ее было невозможно, и она поехала на попутном грузовике искать Жасиру и Режину, разминувшись с Зе ду Арагвайя, который часом позже постучал в дом Марии.

— Мне сказали, что у вас живет Луана… То есть, Мариета Бердинацци, — промолвил он, волнуясь. — Я приехал за ней по просьбе моего хозяина.

— А зачем вашему хозяину понадобилась Луана? — с плохо скрываемой тревогой спросила Мария.

— Он любит ее и ждет у себя дома. А кроме того, очень волнуется за Луану и своего будущего ребенка.

— Так ваш хозяин — отец ребенка?! — всплеснула руками Мария. — Господи! Какое несчастье! Луана только сегодня ушла от нас.

— Куда? Она сказала, куда уходит? — не терял надежды Зе.

— Точного адреса я не знаю, — с сожалением произнесла Мария. — Но Луана говорила про безземельных крестьян. Она собиралась ехать к ним.

— Спасибо. Кажется, я знаю, где следует ее искать, — сказал Зе ду Арагвайя и поспешил в путь.

Однако и на этот раз ему не повезло: на том месте, где еще месяц назад располагался лагерь Режину, теперь никого не было.

— Наш хозяин прогнал отсюда этих бродяг, — пояснил один из местных крестьян.

— И куда они направились, вы, конечно, не знаете, — упавшим голосом молвил Зе ду Арагвайя.

— Нет, — ответили ему.

Луана же, наоборот, отыскала своих друзей довольно быстро.

— Тебя ищет Бруну Медзенга! — сразу же сообщила ей Бия, которую она встретила неподалеку от лагеря. — Он присылал сюда своих управляющих — сначала одного, потом другого, индейца.

— Это был Зе ду Арагвайя, — догадалась Луана, и ее лицо просветлело при воспоминании об этом добром человеке.

— Но я так и не поняла, почему ты ото всех скрываешься?

— Это долгая история, — ушла от ответа Луана. — Просто хочу, чтобы мой ребенок родился в спокойной обстановке, вдали от нескончаемой вражды между Бердинацци и Медзенга. Примете меня обратно?

— Примем, конечно, — улыбнулась Бия. — Только у нас тут вовсе не спокойно. В последнее время было несколько вооруженных стычек с охранниками. Так что здесь не самое лучшее место для рождения ребенка.

— Ничего, меня это не пугает, — сказала Луана. — Мой сын родится здесь! А потом я, может быть, сумею захватить участок земли, и мальчик будет помогать мне обрабатывать ее.

Бия посмотрела на нее с укором:

— Тебя не смущает, что ты обрекаешь свое дитя на заведомо трудную жизнь, хотя отец готов обеспечить ему другое, гораздо более благополучное будущее?

— Нет ничего ужаснее вражды между Медзенга и Бердинацци! И мой сын простит меня за этот непростой выбор, — уверенно заявила Луана.

— А ты не подумала, что носишь в себе того, чье рождение смогло бы, наконец, примирить ваши кланы?

— Боюсь, что это не под силу никому, — печально молвила Луана.

Внезапно она остановилась как вкопанная, издали увидев приближающихся к ним Режину и… сенатора Кашиаса. Затем метнулась в сторону и спряталась за деревом.

— Что здесь делает сенатор? — спросила она шепотом Бию. — Неужели тоже ищет меня?

— Нет, сенатор Кашиас приехал сюда, чтобы организовать встречу наших активистов с землевладельцами, — пояснила Бия. — Его очень беспокоит участившиеся случаи кровопролития. Ты, наверное, не знаешь, что он уже много лет борется за мирное решение земельной проблемы.

— Я знаю только то, что Кашиас — друг Медзенги, — немного успокоившись, вымолвила Луана. — И если бы он меня сейчас увидел, то непременно рассказал бы об этом Бруну.

В тот же день всю Бразилию потрясла печальная весть: во время встречи безземельных крестьян с землевладельцами был убит сенатор Кашиас. Убийце удалось скрыться.

Маркус и Роза улетели в столицу, куда было доставлено тело погибшего. А Лилиана обливаясь слезами, слушала по телевизору интервью с Режину.

— Когда прозвучал выстрел и сенатор Кашиас упал, я подхватил его на руки, — рассказывал горестный Режину. — И он, уже теряя силы, успел вымолвить: «Прошу тебя, постарайся… Никакого насилия… Только мир…»

Шакита тоже смотрела эту телепередачу, но не проронила при этом ни слезинки.

— Я продолжу дело Роберту, насколько смогу! — поклялась она в присутствии Китерин, новой горничной Кашиаса. — А для начала соберу все его рукописи, статьи, стенограммы выступлений и составлю из них книгу!

Расчет инспектора Валдира на то, что Рафаэла, испугавшись ареста, начнет давать правдивые показания, успеха не принес: она оказалась весьма крепким орешком.

— Ну как, тебе понравилось сидеть за решеткой? — спросил он ее после того, как Рафаэла провела ночь в камере.

— Нет, мне все это вообще не нравится. И дяде Жеремиасу, я уверена, мой арест будет не по душе, — прибегла она к угрозе.

— Но ты же сама призналась в содействии убийце, — напомнил ей Валдир. — Значит, должна быть готова к тому, что тебе придется отбывать срок в тюрьме. Или, может быть, ты хочешь изменить свои показания? Может, Маркус Медзенга вовсе не убивал доктора Фаусту, а ты не помогала ему в этом?

— Чего вы добиваетесь от меня? — уставилась на него Рафаэла. — Чтобы я сказала, будто я сама убила Фаусту?

— Нет, с меня и без того достаточно лжи. Я хочу наконец услышать правду.

— А вы докажите, что я лгу! — приняла вызов Рафаэла. — Если сами не можете, то передайте это дело в суд!

Она дерзила, блефовала, насмехалась над инспектором, и он понял, что даже главный его козырь — отпечатки пальцев на коробке с патронами — является косвенной уликой, а потому не будет иметь на Рафаэлу должного воздействия.

Вот если бы отыскалась Луана! Или если бы старик Бердинацци привез из Италии подтверждение тому, что эта верткая особа — мошенница!

Задерживать Рафаэлу в тюрьме больше суток у Валдира, таким образом, не было никаких оснований, и он отпустил ее домой.

А спустя день вернулся из поездки Жеремиас. Да не один, а вместе со своим внучатым племянником Джузеппе.

Рафаэла с ужасом и неприязнью смотрела на молодого человека — еще одного конкурента, от которого можно было ждать неизвестно чего.

— Успокойся, — перехватив ее взгляд, сказал Жеремиас. — В твоих документах действительно написано, что ты — Бердинацци.

— Ну вот, я же вам всем говорила, а вы не верили! — воскликнула Рафаэла, обиженно поджимая губы.

— Да, ты — внучка Джемы Бердинацци, — продолжил между тем Жеремиас. — Но к моему брату Бруну не имеешь никакого отношения, потому что твоим дедом был совсем другой человек.

— Я не понял, как это может быть? — спросил Отавинью.

— Очень просто, — принялся пояснять Жеремиас. — После смерти Бруну Джема полюбила другого мужчину, но он ее бросил, и она дала своему второму сыну тоже фамилию Бердинацци. Так что в тебе, Рафаэла, нет нашей крови.

— Клянусь, мне это было неизвестно, — пробормотала она. — Я всегда думала, что моим дедом был ваш родной брат — Бруну Бердинацци, а отцом — его сын, тоже Бруну. И о том, что у меня есть двоюродный брат, не знала…

— А Джузеппе знал о тебе, — сказал Жеремиас. — Впрочем, я не возьму на себя смелость утверждать, что ты и сейчас говоришь неправду. Потому что твой отец рано ступил на сомнительную дорожку и плохо кончил: погиб в какой-то пьяной драке. С матерью твоей он к тому времени уже развелся, да они, собственно, и пробыли вместе всего несколько месяцев. Бабушки Джемы тоже не было уже на свете. Но ее старший сын Бруну знал о твоем существовании.

— Неужели мать не сказала тебе, как на самом деле звали твоего отца? — не поверил Рафаэле Отавинью. — И с чего ты взяла, что твой отец — Бруну Бердинацци?

— Я почти не помню мою мать, — заплакала Рафаэла. — Мне пришлось скитаться по приютам… Но в моей памяти навсегда осталось, как хорошо отзывалась о каком-то Бруну Бердинацци. Поскольку у меня была такая же фамилия, то я и решила, что речь тогда шла о моем отце… А спросить об этом мне было не у кого…