Когда рев стадиона стал затихать, переходя в нестройный взволнованный гул, Арни Таиг обернулся к Снегину.

— Что вы скажете? — спросил он не без гордости.

Они сидели в президентской ложе. Посещение стадиона было предусмотрено заранее согласованной программой визита Снегина в Даль-Гей. Сначала Всеволод под благовидным предлогом хотел отказаться от этого «удовольствия», так некстати совпавшего по времени с началом действий Лобова, но потом решил, что это насторожит далийцев. Теперь Снегин с нетерпением ждал от Ивана сообщения о начале операции.

— Скажу, — ответил он на вопрос президента, — что это настоящее сложное искусство. Но зачем оно? И можно ли это назвать спортом?

Президент смотрел на Снегина с улыбкой.

— А что называется спортом у вас, на Земле?

— Любое состязание, которое помогает человеку совершенствовать красоту физического облика. По бегу у нас обширная программа соревнований, но по бегу нормальному — на двух ногах.

— Знаю. — Арни Таиг кивнул. — А вот у нас двуногий бег посчитали бы скучным и пресным. Ведь таким, простите, примитивным образом может бегать каждый. Какой смысл ходить на стадион и тратить время, чтобы увидеть то, на что способен каждый?

Он ждал возражений Снегина, но тот промолчал, ему не хотелось спорить по пустякам.

— В принципе, вы угадали, — продолжал Таиг, — наш спорт это прежде всего искусство. А искусство условно по самой своей природе. Требовать от него только пользы, по нашим представлениям, — кощунство. Единственное, что мы вправе ожидать, — это эстетическое наслаждение. И, мне кажется, вы его получили.

Снегин посмотрел на арену, с которой, посылая приветственные жесты, уходили победители.

— А вот эти уродливые прыжковые ноги — тоже доставляют вам эстетическое наслаждение?

— Нет ничего условнее эстетических канонов, — снисходительно пояснил президент. — Что красивее — человек, кальмар или сокол? Есть смысл в этом вопросе? Разве не предельно условен ваш классический балетный танец? Весь секрет в том, что соответствующее воспитание позволяет не только не замечать эти условности, но и делает их обязательным и непременным атрибутом. Эти толчковые ноги, которые непосвященному кажутся уродливыми, знатоку представляются шедевром. Обладатели таких ног гордятся ими. Больше того, если бы вдруг появился такой феномен — прыжковец с пропорционально развитыми ногами, — его посчитали бы уродом.

Со свойственной далийцам чуткостью уловив настроение Онегина, президент добавил:

— Извините мой тон, ленд Снегин. Я с искренним уважением отношусь к земной цивилизации. Но мы на несколько тысячелетий раньше вас стали на путь высокой культуры. То, над чем вы сейчас экспериментируете, уже давно опробовано нами и либо одобрено, либо отброшено за ненадобностью. Пути прогресса сложны, не всегда их удается предугадать. Вы уверены, что через сотню-другую лет на ваших стадионах спортсмены не запрыгают вот так, на одной ноге?

Снегину почудился какой-то скрытый намек в словах президента.

— Уверен, — ответил он, внимательно глядя на собеседника.

Президент хотел ему что-то сказать, но не успел. Стадион снова взревел, будто ураган пронесся над его громадной чашей.

На старт были вызваны участники финального забега тетраподов.

Шесть спортсменов вышли на беговую дорожку и по сигналу судьи приняли стартовое положение.

Новый сигнал, и спортсмены резвой рысью помчались по беговой дорожке.

Снегин никак не мог отделаться от ощущения, что это не люди, а какие-то иные существа, родственные пресмыкающимся, а еще вернее — насекомым. На повороте под дружное аханье стадиона один из тетраподов завалился на бок, но тут же поднялся и с удвоенной энергией пустился догонять остальных. Перед началом забега Снегин думал, что ему будет смешно. Но забег приближался к концу, а он даже не улыбнулся, ему было неловко, жутко и хотелось, чтобы это нелепое зрелище побыстрее закончилось.

Когда по окончании забега стадион угомонился, Снегин повернулся к Тайгу.

— Чудо какое зрелище, — сказал он, не скрывая иронии.

Президент искоса взглянул на него.

— Ко всему надо привыкнуть, ленд Снегин. Поживите с нами подольше, и вы откроете неведомые ранее прелести в таких вещах и ситуациях, которые ныне недоступны вашему пониманию.

Снегин шевельнул бровью.

— Да? А скажите, ленд президент, давно у вас вот так состязаются в беге: на одной ноге или лицом к небу?

— Боюсь быть неточным, я не увлекаюсь историей спорта, но по меньшей мере лет триста. Далийцы, как это ни странно на первый взгляд, отличаются большим постоянством вкуса.

— Пожалуй, консерватизм характерен в Даль-Гее не только для спорта. Это, если хотите, внутренний стержень всей вашей жизни. Самый облик города, развлечения, транспорт, кулинария, пороки, наконец, — все это с удивительным постоянством передается из поколения в поколение. Если что и совершенствуется, то внутри раз и навсегда установленных форм. Например, автомобиль. Менялись типы двигателей, источники энергии, материалы конструкции, но автомобиль как был автомобилем, так он им и остался.

Президент рассмеялся, но Всеволоду почудилась искусственность в этом смехе.

— Как легко ошибиться, строя широкие обобщения на скудном материале. — Таиг показал рукой на дорожку стадиона. — Видите? Меняют покрытие. Сейчас состоится состязание ручников: бег в стойке на руках на сто нидлов. Это самое интересное в сегодняшней программе.

— Да нет, самое интересное на стадионе, пожалуй, не это.

— А что же?

— Отсутствие детей. На наших стадионах дети составляют чуть ли не половину зрителей. А у вас их совсем нет. Или я ошибаюсь? — Снегин внимательно смотрел на Таига.

— Нет, не ошибаетесь. Хорошо ли, плохо ли, но силою традиций дети у нас полностью отделены от общества. Они воспитываются в специальных загородных лагерях. Мы потом посетим некоторые из них, и вы сами убедитесь, что они живут в превосходных условиях даже по самой высокой мерке. Никакая семья не в состоянии обеспечить такое многогранное квалифицированное воспитание.

— Беда вашего общества, ленд президент, в том, что ваши дети не знают родителей. Что может быть страшнее такой судьбы? Они не знают, что такое нежность дедушек и бабушек, ласка матери, сдержанная отцовская забота. И от этого в душах детей ваших — зияющая пустота. И потом, когда они вырастают, пустоты эти заполняются чем попало, чаще всего скверной.

— Да, наши дети не знают родителей, — спокойно подтвердил Таиг. — Я понимаю, это почти кощунство с земной точки зрения. Но мы думаем иначе. Материнство, отцовство, детская привязанность — все это древнее животное наследие. Движение вперед и вверх связано с освобождением от этого балласта.

Разглядывая сумрачное лицо Онегина, президент продолжал:

— Иногда мне кажется, ленд Снегин, что земляне — это те же дети, большие дети, которые каким-то чудом приобрели невиданную сокровищницу знаний. Так много у вас атавизмов, так жадно вы цепляетесь за врожденные, но чуждые высокому духу инстинкты. Расправившись с религией, вы создали себе другие кумиры, в которые столь же слепо верите и которым приносите еще большие жертвы. Любовь к женщине, самопожертвование во имя детей, дружба — все это бестелесные призраки на фоне безмерного величия Вселенной.

Снегин вполуха слушал слова президента, он только что получил сообщение от Лобова: тот начал операцию в «Черной звезде». Теперь надо было запастись терпением и ждать, пока сработает цепочка запланированных событий, обеспечивающая уход Снегина со стадиона. А если произойдет осечка? Придется просто сослаться на неотложные дела и уйти, потянув за собой длинный хвост наблюдателей всех мастей и рангов.

Осечки не произошло. В дверь ложи постучали, вошел секретарь и начал шептать что-то на ухо президенту. Тот удивленно покосился на него, недовольно пожал плечами.

— Что ж, передайте. И немедленно разберитесь, по чьей вине произошел этот казус.

Секретарь склонил голову, повернулся к Снегину.