С трудом разыскав ванную комнату, он долго лежал бритой головой в раковине под ледяной струей и жадно, как истомившаяся по влаге рыба, глотал попадавшие в раскрытый рот струйки воды. Наглотавшись и почувствовав себя более-менее ожившим, он вернулся на кухню, набулькал полстакана из недопитой бутылки «Смирновской», залпом опрокинул ее в полыхающее нутро и, поморщившись, закурил. Постепенно перед глазами прояснилось, но еще не до конца: мир продолжал оставаться слегка размытым, как бывает, когда смотришь в окно через жалюзи. Потом Вова разбудил и привел в чувство Лешего и они на пару сходили за пивом, а заодно и проветрились, а после, сидя на кухне и вливая в себя холодненький «Карлсбад», мозговали: как же им все таки умудриться достать неуловимых «фраеров»…
По всему выходило, что достать их реально и стопроцентно они могут только на «живца», то есть, «пригласив в гости» кого-то из их родни или знакомых и доведя каким-то еще не очень понятным образом сию информацию до сведения противника. Искомые не смотря на свою поразительную неуловимость, были, как ни крути, «лохами», а потому просто обязаны были гурьбой побежать на выручку заложникам. А тут уж, как говорится, «дело техники». Тут уж Вова с Лешим не оплошают. Тут уж они отыграются за все: за «братву», невесть как павшую, за свой страх, за унижения и за все прочие реальные и мнимые обиды.
Дельную мысль первым подал, как ни странно, раненый в голову Леший — и Вова, невольно подосадовав на собственную недогадливость, радостно возопил:
— Да ты, брателла, прям местная Дума, в натуре! Это у тебя после того, как тебя по чану пузырем долбанули, верняк говорю!
Леший не обиделся, даже напротив — радостно осклабился, потому что и сам считал, что после той гадской ночи начал катастрофически быстро умнеть. И даже сам Клещ это заметил.
В общих чертах план вскоре был единогласно одобрен и принят к исполнению. Оставались детали: информация о конкретных людях, адресах, местах их работы, и т. д. и т. п…
Теплоходик подвалил к пристани лишь под вечер, когда мы уже давным-давно допили утреннее пиво и сходили за следующим.
Теплоходик был стареньким, еще вероятно, прошлого века постройки, но содержался в более-менее приличном состоянии: на корпусе почти не было ржавчины, а надпись «Партизан» на борту, на прикрепленной над окошками капитанской рубки дощечке, была не облупившейся и не стертой. Яркие черные буквы на стерильно-белом фоне радовали глаз и внушали уверенность в спокойном комфортном плавании.
— Надо же, — философски заметил Болек, — опять «Партизан». У нас прямо любовь какая-то с партизанами.
— А как еще называть? — решил подискутировать Миша. — «Красногвардеец»? Длинно и напыщенно. «Белый воин»? Так у нас — не Москва, за это и побить могут Впрочем, за «Красногвардейца» тоже… «Бамовец»? Ну, за это побьют и вовсе стопроцентно. «Шельда», в честь реки? Так их тут уже выше крыши. «Шельда-1», «Шельда-2», «Шельда-13»… Вот и остается одно: «Партизан». Хорошо — не красный. А что — и патриотично, и за сердце берет, тут же почитай у каждого деды-прадеды партизанили. Только вот кто за кого партизанил — вопрос…
На пароходике нашлись две двухместные каютки с малюсенькими иллюминаторами в нескольких сантиметрах над уровнем пенной струи за бортом, и двухъярусными узкими койками. Туалет, вернее — гальюн, один на всю нижнюю палубу, располагался в конце усеянного дверями кают коридора, под ведущим наверх трапом.
Каютки были уютные, но очень уж маленькие. А после того, как мы впихнули в них свои пожитки, там и вовсе места не осталось, так что находиться в каютах днем не было не только смысла, но и возможности.
Пароходик дал длинный гудок и отвалил от черных свай. За бортом исчезал прошловечный городишко Чама. С обеих сторон к Шельде спускались утесы.
Мы разыскали боцмана — молодого исполненного важности парнишку, которого экипаж, однако, уважительно именовал Петровичем — и расплатились с ним. Петрович показал, где находится ресторан, где — бар, где — комната отдыха на случай непогоды, а так же поведал, что со скольких до скольких работает и что сколько стоит. Разумеется — приблизительно. В финале он счел необходимым провести краткий инструктаж по технике безопасности:
— Вон круги висят, в этом ящике — спасжилеты. Напьетесь — не падайте за борт…
Искренне поблагодарив Петровича за заботу, мы направились в ресторан — помещение на корме суденышка, на первой палубе, сплошь состоящее из огромных витражных окон и небольшой эстрады, на которой пребывало сильно поцарапанное пианино и некая нетрезвая личность под ним. Не смотря на наличие эстрады, пьяной личности и целых стекол, назвать это помещение рестораном мог только неисправимый оптимист или такой искренний патриот своей посудины, как юный боцман Петрович.
Наступало время ужина и ресторан постепенно начал заполняться людьми. Мы заняли одно их лучших мест, благо пассажиров было немного и никто на этот столик у самого окна, за которым трепыхался на ветру линялый прямоугольник триколора, не претендовал. Меню оказалось под стать самой ресторации и исчерпывалось единой, прекрасно знакомой любому, пожившему хоть немного в Советском Союзе, фразой: «Лопай, что дают!». Впрочем, справедливости ради надо отметить, что приготовлено было вкусно и, главное — много.
Из ресторана мы перебрались в бар, общий вид коего прочно ассоциировался с образом буфета в моем родном педагогическом институте. Разница заключалась только в наличии здесь бутылок с горячительными напитками и допотопного телевизора над стойкой, пребывающего, правда, в нерабочем состоянии, как доверительно сообщила нам барменша Зоя, которую почтительный Болек тут же стал именовать не иначе как «фрау кельнер», чем немедленно заслужил ее глубочайшую симпатию и поток снабженных красочными комментариями небезынтересных сведений о жизни корабля, его команды и некоторых пассажиров…
Мы, как истинные флибустьеры, добравшиеся, наконец, до своей шхуны, пили гаванский ром, большую квадратную бутылку которого любезная «фрау кельнер» продала нам по большому блату, курили и строили планы.
На сегодняшний день жизнь была прекрасна.
Вова Большой и Леший сидели у Вовы дома, потягивали пиво и подводили итоги дня. Итоги были не слишком впечатляющими, но не сказать, чтоб совсем никакими.
Днем Вова дозвонился в Москву своему «корешу», бригадиру «юго-западных», с которым он вместе «чалился по второй ходке», и попросил его узнать, прилетели ли в Москву из Рудска такие-то личности, фамилии по слогам, всего четверо, рейс номер такой-то. А если прилетели, в чем он, Вова, абсолютно уверен, то куда потом подевались. Просьба, конечно, не пустяковая, но он, Вова, в долгу не останется:
— Ты ж меня, брателла, знаешь! Я ж для тебя в лепешку, в натуре!..
«Брателла» знал, а потому обещал поспособствовать, чем сможет, и как только что-нибудь узнает, немедля ему, Вове, позвонит.
На том и распрощались.
После этого Вова принялся усердно копать информацию на музейного червяка. Получилось черт знает что: из близких родственников — только мать. Живет где-то на Украине с дальними родственниками. Не умыкать же ее оттуда? Конечно нет… Далее: баба. Была, как не быть, но по весне разбежались. Можно было бы попробовать, но она сейчас в Лоо, под Сочами, с новым хахалем-трахалем… Опять не в цвет. Далее:… а далее — ничего. Рабочие контакты, приятели по институту, созвонка раз в месяц, а видятся вообще раз в полгода. Не катит… Опять же, можно попробовать, но нужен такой контакт, чтобы клиент не раздумывал, бросился спасать, заложника сломя голову, аки придурковатый, но героического склада характера Иван-царевич. И в ментовскую еще не стукнул бы при этом. Единственный стоящий контакт — Михаил Мищенко, но он-то как раз вместе с этой музейной вошью в столицу смылся, его самого на чем-то выцеплять надо…
Часов в десять вечера заявился, наконец, Леший, принесший информацию по тому самому Мищенко. Информации было много, очень много, но вот толку от нее, как и в предыдущем случае, не было ни малейшего. Куча баб, пьянки постоянные, бизнес — как у всех: взял в долг, дал в долг, слетал, привез, толкнул. Правильные пацаны такой фигней не занимаются… Родители — в Хабаровске, там же брат и сестра. Брат — серьезный фирмач, вряд ли тамошняя братва его за так сдаст. Да и время не позволяет… В общем, ничего такого, на что можно было бы его качественно подвязать. И в Москве — только шапочные знакомства… Вот, кстати, проблема: куда они в столице подадутся?
