— Но если не они сами, то кто их так?
— Хотел бы я знать… Что-то, Ростик, вокруг нас много непонятного происходит. Помнишь, я рассказывал, как бандюганы, что Серегу убили, орали про каких-то своих, в тайге «замоченных»? Я тогда не придал значения, думал, это они так, от злости… А теперь вот думаю, что кто-то их действительно… того. Как и этих. А вот кто? И чем это нам грозит?…
— Так. Погоди, бабка. Давай еще раз, сначала. Кто был, когда был, до или после…
Сказать, что прибывший пару часов назад в Сенчино Вова Большой находился в шоке, значило не сказать ничего. Чувство, которое он испытал, увидев остатки «Тойоты» и сидящей в нем «братвы», можно было сравнить только с внезапным острым приступом маниакального психоза, отягощенным падучей и немотивированной агрессией. Вова минут пять просто психовал, не опасаясь потерять авторитет в глазах прибывших с ним на смену бригаде Лысого подчиненных, потому что подчиненные, имевшие среди погибших друзей, вели себя точно так же.
Конечно, и Клещ, и Вова, и все прочие их соратники по всей стране, вплоть до последней «шестерки», знали, что труд их тяжек, а хлеб их горек, и что средняя продолжительность их жизни существенно ниже средней продолжительности жизни, например, первобытного человека, который вообще редко добирался до тридцатилетнего юбилея. Потому что точно так же как бытие неандертальца во цвете лет прерывалось обычно в пасти саблезубого тигра или пещерного медведя, жизнь среднестатистического «братка» заканчивалась в «разборках» с конкурентами или перестрелках с игравшими роль саблезубых ментами. Последнее, правда, случалось весьма редко по причине элементарного сращивания этих асоциальных структур.
Но к такой смерти — во имя дела, на глазах восхищенных удалью «корешей», на равных соревнуясь с противником в скорострельности или умении владеть раскаленным утюгом, ножом и прочим трудовым «реквизитом», твердо зная, что на могиле воткнут дорогущий обелиск в полный рост безвременно усопшего и не оставят без материальной поддержки старушку-мать — «братва» была готова. А вот так запросто сгореть в какой-то дыре, неизвестно на чем взорвавшись и не успев ничего понять — было страшно. И обидно. Как для мертвых, так и для их сподвижников.
Выпив прихваченной для Лысого и его бойцов водки, Вова Большой приказал подчиненным пройтись по деревне и опросить местное население на предмет того, кто что видел, слышал, унюхал или просто догадался — «Только без наездов, братва, а то окочурятся ископаемые ненароком»… Подчиненные резво разбежались, а бригадир, оставшись в гордом одиночестве возле сгоревшего внедорожника, принялся внимательнейшим образом осматривать его останки и окружающую местность с полуразвалившимися от времени и взрыва бытовыми постройками — на предмет выявления следов злоумышленников.
Никаких таких следов Вова, однако, не обнаружил. Ни первый беглый, ни повторный, более тщательный осмотр никакой новой информации к той, что имелась на момент приезда, не добавил. И так было понятно, что имел место взрыв, причем очень сильный, поскольку мощную «японку» легко разнесло пополам, и что в одночасье погибшая бригада Лысого такого финала явно не ожидала, ибо, существуй на момент их смерти хоть малейшая визуально определяемая опасность, они не полезли бы в джип всей компанией, а заняли, рассредоточившись по двору и постройкам, огневые позиции для отражения обнаруженной опасности. А поскольку все четверо легко дали себя спалить, опасности они не замечали…
Но кто, кто мог их взорвать? Уж конечно не древние старухи, у которых из взрывоопасных и горючих веществ один только самогон и имелся. А кто тогда? А понятно кто — те самые, за кем Вова с присными охотился уже две недели и кто уже довел счет погибших «синих» до восьми человек. Больше-то некому, однозначно. Черт бы их взял…
Но как и чем они могли взорвать джип? Прикрепить незаметно под днище гранату? Но тогда «Тойоту» бы просто покорежило, она могла даже загореться, но ее бы не разорвало. А четверо боевиков получили бы контузию и раны, но не сгорели бы все одновременно заживо… А может быть — связка гранат? Нет, это полный бред. Это уже из фильмов про войну — закопченный матрос в рваной тельняшке, зажав белыми зубами ленточки бескозырки, вяжет обрывком телефонного шнура пять-шесть бутылочных гранат, а потом с криком «Полундра» прыгает под танк… Бред! То есть в войну, конечно, это происходило сплошь и рядом, но здесь, в тайге, через полвека после войны… Весьма сомнительно. А как тогда? Подкрались на пузе по ботве и бросили гранату в открытое окошко? Вернее, судя по силе взрыва — несколько гранат? А «братва» смирно сидела в салоне, наблюдала сквозь тонированные стекла за их эманациями, в полном восхищении кричала «Браво!» и бурно рукоплескала? Тоже бред, потому как ни сам Лысый, ни тем более его «быки» отнюдь не были учащимися начальной школы, а были они ребятами тертыми и имевшими изрядный специфический опыт. Да и вообще, все эти рассуждения — бредятина, потому что у преследуемых не было и не могло быть никаких гранат. И мин не было, и снарядов, и толовых шашек — ничего у них не имелось, даже вшивого пистолетика… Хотя нет, у них же должен быть автомат, который они забрали у Кастета. Но и это общей картины не меняет.
И что из всего этого следует? Что Лысый или кто-то из его команды случайно сами себя на тот свет отправили? Ну, это опять к вопросу о начальной школе… Да и оброни кто-нибудь случайно «лимонку», не мог же он столь же случайно еще и чеку выдернуть? А если и чеку, так граната, знаете ли, не в тот же самый миг рвется, у нее замедление имеется. В целых четыре секунды. Опытный человек за это время успеет не только из машины выскочить, но и сигануть куда-нибудь за бревнышко, вон их тут сколько по двору валяется… И все его, Вовы, рассуждения, таким образом — бред в квадрате. Одни вопросы, вопросы, вопросы… И что-то Клещу доложить надо. Эх, непруха!..
Горестные Вовины размышления прервало возвращение занимавшихся дознавательской деятельностью подручных. Сведения, почерпнутые самодеятельными дознавателями из разных источников и несколько расходившиеся в деталях, до пунктика сходились в главном и вместо того, чтобы прояснить картину трагедии, вносили в нее еще больше неясностей:
— Что, были в этой долбаной дыре чужие?
— Да, были.
— А что Лысый?…
— А Лысый с братанами к тому времени уже «зажмурились».
— Как так?
— А так. Братва вместе с «Тойотой» греманула вчера часа в четыре дня, а эти… ну, которых мы типа ищем, явились уже вечером, часов в семь-восемь, когда джип уже и чадить почти перестал, в натуре. И сами они верняк не при делах, бабки базарят — они как все увидали, так белые стали, что твоя портянка, а двоих и вовсе вывернуло наизнанку тут же.
— Тоже мне, Рэмбы хреновы…
— Во-во! И как они только четверых наших-то замочить сумели, непонятно.
— А может, это не они? Уж больно они до крови хлипкие…
— А кто тогда?
— А хрен его знает.
Вот и вся логическая цепочка.
Картина складывалась воистину безрадостная: вчера днем группа Лысого в полном составе без разрешения начальства отправилась на тот свет, а кто и каким образом ее туда отправил, оставалось совершенно непонятным. В голову невольно начинала лезть всякая чертовщина…
Оставалось предположить только одно: одновременно с «лохами» (которые, впрочем, вовсе и не «лохи», если посмотреть на процесс глазами Фиксы, Кастета, Сиплого и так и не объявившегося Косого) и «синими» действует неопознанная группа диверсантов, у которых как раз вполне может оказаться взрывчатка в количестве достаточном, чтобы разнести внедорожник на запчасти. Но опять возникает вопрос: откуда этим диверсантам взяться здесь, в глухой тайге? Это не Чечня все же. Это Сибирь, окраина Империи, к особому сепаратизму не склонная, а потому к терроризму не тяготеющая. К тому же, если бы эти загадочные диверсанты существовали в действительности, то убили бы не одного Кастета, а всю команду Бивня. И в Петрашевском тоже всех бы взорвали. Вместе с домом. Так ведь нет — попортили тормозную систему в одном джипе, «замочили» бедолагу-Сиплого и сбежали без боя, потеряв одного своего — и никакого-то там мифического диверсанта, а именного «лоха». Так что все эти умственные выкладки о неких таежных ниндзя с динамитом — не меньший бред, чем все предыдущие умопостроения.