Когда 20 августа 1945 года был создан специальный комитет, подчиненный Государственному комитету обороны (ГКО), которым руководил Берия, СССР включился в гонку по созданию атомной бомбы. Дэвид Холлоуэй подчеркивает в книге «Сталин и бомба»: «Это не было ни заблуждением, ни эксцентричностью... назначение (Берия) руководителем атомного проекта, наоборот, говорит о чрезвычайной важности проекта для советских руководителей». 23 января 1946 года Сталин, Берия и Молотов встретились с Игорем Васильевичем Курчатовым, научным директором атомного проекта, которому было приказано «создать бомбу быстро и любой ценой»[84]. Советы получили информацию об американской атомной бомбе, и хотя у них было много блестящих физиков-атомщиков, к этому времени стало ясно, что с инженерным составом и оборудованием дела обстоят не блестяще. С одной стороны, можно было еще больше нажать на узников — во многих тюремных лабораториях трудились конструкторы и ученые.

С другой стороны, можно было использовать технику, имевшуюся в Восточной Германии и других восточноевропейских странах, ведь тамошние предприятия в большинстве своем были реорганизованы в советские фирмы и вовсю эксплуатировались. Берия назначил Меркулова возглавлять Главное управление советского имущества за границей (ГУСИМЗ), «объединенную» организацию, которая прикрывала советское влияние на предприятия в контролируемой Советами зоне. Другие любимцы Берия были отправлены руководить советской промышленностью в технически развитые страны блока. Эта стратегия объясняет, почему Богдан Кобулов отправился присматривать за советской собственностью в Восточную Германию — включая «Висмут», урановые рудники и обработку уранового сырья[85]. Сталинская одержимость атомной бомбой, подтвержденная документами, вероятно, была главным мотивом всех его поступков в этот период. Понятно также, что Берия выбирал помощников, которым он — и только он один — мог доверять.

Однако угрозу номер один в послевоенной Германии советские представители увидели в растущем гражданском недовольстве. МГБ получило приказы из Москвы контролировать настроения населения. В связи с этим в оперативной структуре МГБ произошли перемены. Эта реорганизация была инициирована Серовым и продолжена его преемником генерал-лейтенантом Николаем Ковальчуком. Во время войны Ковальчук был начальником СМЕРШа 4-го Украинского фронта.

С отъездом Серова из Германии в конце 1947 года прекратилась та практика, когда один старший офицер отвечал за деятельность внутренних дел, так и за работу госбезопасности Германии. Таким образом, Ковальчук стал представителем МГБ в Германии, ответственным за все операции МГБ в советской зоне. Некоторая сумятица все еще оставалась, и, бывает, пишут об операциях НКВД или МВД (Министерство внутренних дел), тогда как на самом деле это уже было ведомство МГБ.

После реорганизации во всех секторах МГБ, расположенных в советской зоне, появились первые отделы, которым вменялось в обязанности собирать разведывательную информацию о Западном Берлине и Западной Германии. Это включало в себя сведения о боевых приказах вооруженных сил Америки, Велибритании и Франции, а также политический, экономический и промышленный шпионаж. Таким образом, сфера деятельности данных разведовательных структур начала накладыватся на сферу деятельности, осуществляемой резидентурой Первого управления внешней разведки в Карлсхорсте. Их соперничество продолжало создавать проблемы и после создания Комитета информации (КИ) в 1947 году[86].

Организационная структура отражала в точности структуру МГБ в СССР. Вторые отделы оперативных секторов МГБ занимались контрразведывательными операциями в отношении западных разведок, включая наступательные операции в отношении помещений и сотрудников в Западном Берлине и Западной Германии. Третьи отделы организовывали и поддерживали сети информаторов в восточногерманской администрации, политических партиях, профсоюзах, церковных и культурных организациях. Приоритетной задачей МГБ было искоренение германской оппозиции режиму. В 40-х — начале 50-х годов МГБ было реальным и вызывавшем опасения напоминанием о советской власти в Восточной Германии[87].

Доклады Ковальчука Абакумову, никогда прежде не появлявшиеся в печати, говорят о приоритетах этого периода. Отчитываясь в своей деятельности в первую половину декабря 1946 года, Ковальчук пишет, что 487 человек было арестовано, из них 35 — советские граждане. Из 432 немцев 37 были арестованы за шпионаж, а 191 прежде состояли в нацистской партии, работали в гестапо, СС и других подобных организациях в гитлеровские времена. Никаких причин для ареста более чем двухсот немцев в докладе названо не было[88]. Вероятно, они представляли политическую оппозицию, так как уголовная деятельность находилась в ведении народной полиции или МВД. См. Приложение 4, в котором дана детальная картина работы МГБ в Германии.

К 1947 году соперничество между резидентурой внешней разведки МГБ в Германии и первыми отделами его контрразведывательных секторов стало настоящей проблемой. В 1946 году резидентура внешней разведки в Восточном Берлине приложила много усилий, чтобы восстановить контакты с довоенными источниками и найти документы, принадлежавшие разведывательным и контрразведывательным службам нацистов. Согласно архиву СВР, была получена ценная информация о политике и деятельности союзников в Берлине[89]. Коротков, резидент внешней разведки в Карле-хорсте, который работал под прикрытием должности заместителя политического советника, в 1946 году вернулся в Москву и стал руководить операциями с участием нелегалов — советскими агентами, снабженными документами, показывавшими их как иностранных граждан и посланными за границу. Его заменил генерал Леонид Малинин, чьи связи с БОБ описаны в Приложении 3.

Именно в это время в игру вступил еще один игрок, который инициировал значительные перемены в советской разведывательной системе. Комитет информации (КИ) был сформирован по приказу Совета министров СССР от 30 мая 1947 года. Некоторые считают, что Сталин создал КИ в ответ на создание ЦРУ (хотя, если учесть положение ЦРУ в то время, Сталин должен был быть гениальным ясновидцем, будь это его мотивом). На самом деле его решение было связано с другим. События, происшедшие весной 1947 года, превратили Министерство иностранных дел в мощный правительственный орган по сравнению с его статусом во время войны, когда власть была в руках военных. Совет министров иностранных дел, созданный на Потсдамской конференции в 1945 году и включавший представителей всех четырех оккупационных властей, собирался довольно часто в одной из столиц. На каждой такой сессии, по мере углубления разногласий, ставки становились все выше, когда дело касалось будущего Германии. И хотя Первое управление МГБ позаботилось о достаточном количестве агентов, которые имели доступ к документам, определяющим позицию союзников, эта информация не всегда вовремя достигала советских участников переговоров. Как только утверждалось очередное место встречи, Молотов становился более требовательным и настаивал на немедленном получении донесений источников[90]. Нежелание служб разведки открывать свои источники или подвергать риску контроль над ними, особенно если этими источниками были Дональд Маклин или Гай Берджесс в британском Министерстве иностранных дел, вероятно, было главной причиной для Сталина и Молотова, когда задумывалось создание КИ, которому передавался контроль над всей внешней разведкой Советов. Таким образом, и МГБ, и Главное разведывательное управление (ГРУ) Генерального штаба Советской армии были переданы КИ.