* * *
Несмотря на трудности, боевой дух солдат по большей части оставался довольно высок. Они выполняли свой долг и стоически терпели до долгожданного дня демобилизации. Все упиралось в уровень подготовки офицеров. Советские офицеры досконально изучали принципы лидерства, то, как заботиться о своих людях и как управлять ими на поле боя{293}. Но многие, оказавшись в Афганистане, еще не имели опыта. И не все — как и в других армиях — соответствовали своей должности.
Солдаты четко знали, чего им хочется от офицеров: компетентности и честности, личного мужества, тактических навыков и понимания, что жизнью подчиненных нельзя жертвовать без нужды. Чего им совсем не хотелось (но что им доставалось слишком часто) — так это командиров, больше озабоченных собственной карьерой, чем жизнями подчиненных. Это вечные поводы для солдатской тревоги: рядовой Уоррен Олни, участник Гражданской войны в США, думал практически так же{294}.
Через много лет после службы в Бахараке Александр Гергель побывал в гостях у бывшего командира своей роты капитана Евгения Коновалова, теперь вышедшего в отставку: «Бравый вид, казацкие усы, уверенность и жизнерадостность в каждом слове и движении… Теперь, охватывая мыслью те события, я ужасаюсь, насколько трудным было положение командира роты в том смысле, что с одной стороны на него давили приказы вышестоящего командования, а с другой стороны — приказы собственной совести, не дававшие ему права жертвовать своими солдатами (18-летними мальчишками) ради продвижения интересов неких карьеристов, расценивавших войну как способ резкого продвижения по службе. Я очень уважал своего командира тогда, будучи в армии, но еще больше стал уважать по прошествии нескольких лет, когда понял, сколько он реально делал для нас и для того, чтобы уберечь нас, вернуть родителям живыми и здоровыми… [Р]ота была одной из лучших. Но мне кажется, командир вскоре понял тщетность войны и занял вполне определенную позицию, выражавшуюся в том, чтобы не “водить на пулеметы” своих людей и не усердствовать в выполнении дурацких задач.{295}
Александр Карцев вспоминал о том времени, когда был лейтенантом:
Личным составом нужно было заниматься. И чтобы личный состав занимался делом. Когда я попал на сторожевую заставу после госпиталя, там была традиция старослужащих солдат (и земляков заместителя командира взвода) ставить на посты в первую смену (вечер). «Молодых» — ночью и под утро, а это самое тяжелое. Если подписываешь караульную ведомость — обратить на это внимание было совсем не сложно. Если два раза за ночь ты проверяешь посты, а не спишь — тоже увидишь и узнаешь многое. Через неделю мы эту проблему решили. Когда стали свободное время посвящать не только усилению инженерных оборонительных сооружений (очень важно, чтобы у солдат не было слишком много свободного времени), но и проводить ежедневную утреннюю физическую зарядку. У нас на заставе не было радио, телевидения, газеты привозили нечасто — информационный голод был очень сильным, и тогда я придумал, что будет здорово, если по вечерам каждый солдат будет рассказывать нам о своем доме, о близких и т.д. К праздникам мы старались устраивать концерты художественной самодеятельности. Во взводе был свой баян, гитара… Плюс с личным составом нужно было общаться. Ежедневно. Желательно со всеми. А не только со своим заместителем. Во взводе — четыре сержанта, с ними нужно обсудить учебные занятия или служебные вопросы. Секретарь комсомольской организации взвода. Санинструктор взвода. Механики-водители и наводчики-операторы. Вот уже и с половиной взвода пообщался. А ночью, пока проверяешь посты, переговоришь со второй половиной.
Я понимаю, что мне просто повезло — я попал в Афган не сразу после училища, а до этого целый год был на переподготовке. Молодым лейтенантам было сложнее — многие сержанты были их старше, сложившиеся негативные традиции было сложно переломить с наскока, вот и не у всех получалось. И очень мешала многим младшим офицерам обычная человеческая заносчивость — как это я, офицер, буду спать в одной казарме с солдатами?! А я спал в одной казарме со своими подчиненными (за небольшой перегородкой). И была другая крайность, когда офицеры разводили «панибратство» и теряли авторитет. Как и во всем, здесь была нужна золотая середина{296}.
Русские и афганцы
Русские впоследствии утверждали, что несмотря на все ужасы войны, они неплохо ладили с афганским населением — лучше, чем солдаты НАТО, пришедшие после них.
Это сильное утверждение, однако оно не беспочвенно. Поскольку многие советские солдаты были родом из бедных сельских районов, они могли понять афганских крестьян. Андрей Пономарев, которого отправили в Бахарак, прежде жил в деревне в Калужской области. Некоторое время он служил на заставе, охранявшей мост через реку. Там служили не только советские, но и афганские солдаты. Их землянки стояли вперемежку с русскими. Пономарев нашел общий язык с афганскими призывниками, которых кормили лучше русских. Прежде они были крестьянами вроде него самого, только землю им приходилось возделывать гораздо более бедную, чем в Калуге. Они жаждали выучить русский, и он помогал им как мог{297}.
Александр Гергель, товарищ Пономарева, высказывался так:
Не скажу за всех солдат, воевавших там, но о себе лично могу твердо сказать. Я не испытывал ненависти к афганскому народу. Напротив — сочувствие и жалость. Иногда, когда мои условия существования становились особенно невыносимыми, мне казалось, что всему виной именно они, местные жители. Меня охватывало раздражение и казалось, что хочется перестрелять всех и каждого. Но потом я видел людей, тяжело работающих на своей скудной земле, и снова во мне просыпалось сочувствие. Ярость и ненависть прорывались только в бою. А бои мы в основном вели с превосходящими силами противника. И помощи с воздуха ждать почти не приходилось. Так что можно считать, что мы воевали на равных. Мы имели преимущество в вооружении, они — в тактике. Дома же, в привычных условиях{298}.
Младшие советские командиры сами вырабатывали договоренности с кишлаками, командирами моджахедов, а прежде всего, конечно, с представителями режима — солдатами, милиционерами, руководителями сельских отрядов самообороны. Отношения были сложными. Бои перемежались сотрудничеством и компромиссами: прекращением огня, готовностью закрыть глаза на контрабанду (при условии, что речь идет не об оружии). У крохотных отрядов на заставах не было особого выбора, кроме как налаживать отношения с жителями деревень. Им выделяли товары, которыми они могли пользоваться для бартера и взяток: консервы, сахар, сигареты, мыло, керосин, спички, подержанную одежду и обувь, и так далее.
Второй батальон 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка вел наблюдение за Панджшерским ущельем. Штаб батальона располагался в маленькой крепости в Анаве. Военные врачи, когда могли, оказывали местным жителям помощь. Солдаты показывали крестьянам фильмы и наносили визиты местным чиновникам. Они пытались выступать посредниками в непостижимых местных конфликтах. Они снабжали бедные семьи мукой, консервами, растительным маслом, солью, сахаром и сгущенным молоком. Представитель ХАД в Анаве как-то пригласил офицеров батальона на ужин, где те встретились с местными «шишками»: секретарем комитета партии, главой местной администрации, врачом и учителем. На стене висели портреты Горбачева и Ленина. Гостей обильно кормили, подавали пакистанские сладости на изысканном фарфоре, мясо, рис, картофель, лук. Трапезу сопровождала афганская поп-музыка из магнитофона. Моджахеды обстреливали крепость довольно бессистемно, обычно по воскресеньям. Русские в ответ поливали огнем окрестные горы. Однажды моджахеды попытались взять штурмом одну из застав батальона, но то было исключением: они желали взять реванш за потерянный недавно караван{299}.
