На этом этапе планировалось, что парчамисты под руководством Кармаля организуют переворот против Амина, а советская поддержка ограничится теми силами, которые уже введены в страну. Бабрак Кармаль в сопровождении Анахиты Ратебзад тайно прилетел в Баграм, куда несколькими днями ранее доставили Ватанджара, Гулябзоя и Сарвари. Прибывших поселили в плохо отапливаемых землянках и кормили тоже неважно: кашей, сыром, колбасой и консервами, которые купили им сопровождающие перед вылетом из Москвы.
В четверг 13 декабря советских командиров проинструктировали. Им сообщили, что местные жители будут рады им и восстанут против Амина, так что солдатам было приказано демонстрировать дружелюбие. Бойцы, размещенные в Баграме, получили приказ находиться в боевой готовности для выступления на Кабул{97}.
Тем вечером военный переводчик Евгений Киселев (позднее известный телеведущий) был на дежурстве в Кабуле. С ним дежурили еще два офицера — полковник и младший лейтенант. Примерно в семь начальник штаба генерала Магометова, нового главного военного советника, зашел в комнату дежурных, чтобы поговорить с полковником наедине. После этого озадаченный полковник велел Киселеву и его коллеге обойти дома всех старших военных советников (их было более тридцати) и передать: им следует собраться в штаб-квартире к девяти часам и ждать приказа. Приказ так и не был отдан, и офицерам разрешили разойтись по домам. Несколько дней спустя молодой офицер КГБ рассказал Киселеву, что планировался переворот, но в последний момент его перенесли{98}.
Случилось вот что: генерал Магометов и другие советские представители узнали, что происходит, и пришли в ужас. КГБ не обсуждал с ними план, а план этот, как они доложили в Москву, был никчемным и с имеющимися ограниченными силами просто невыполнимым. Без дополнительных войск план мог провалиться, и советские позиции в Афганистане были бы серьезно подорваны.
Таким образом, операцию отложили до момента, пока не будут собраны более крупные силы. Между советскими военными и политиками вспыхнули споры по поводу того, насколько серьезные силы понадобятся. В 1968 году СССР выделил восемнадцать дивизий при поддержке еще восьми дивизий стран Варшавского договора (всего около полумиллиона человек) для вторжения в Чехословакию, страну с куда более приветливым ландшафтом, не имевшую традиций вооруженного сопротивления захватчикам. Более того, в Афганистане, в отличие от Чехословакии, бушевала гражданская война{99}. Правительство и КГБ изначально считали, что задачу можно решить с помощью 35~40 тысяч солдат. Генералы, естественно, просили больше. На этапе планирования под давлением Магометова и других военных контингент был увеличен, и силы, пересекшие границу в конце декабря, насчитывали около восьмидесяти тысяч солдат{100}. Но и эти силы не дотягивали до величины, которую военные считали необходимой. Позднее военные эксперты подсчитали: для стабилизации ситуации в Афганистане, закрытия границ, зачистки городов, дорожной сети и перевалов, а также устранения вероятности вооруженного сопротивления понадобилось бы 30-35 дивизий{101}.
40-я армия
Теперь приготовления пошли быстрее. Четырнадцатого декабря была создана Оперативная группа Министерства обороны СССР под руководством маршала Сергея Соколова — первого замминистра, человека уже за семьдесят, высокого, с глубоким басом и спокойной, покровительственной манерой{102}. Группа начала работать в Термезе, ближайшем к афганской границе советском городе, но вскоре переместилась в Кабул, где и осталась. Группа постановила создать новую армию — 40-ю — в Туркестанском военном округе, под командованием генерала Тухаринова, который в сентябре занял пост заместителя командующего округом. Поскольку предполагалось, что задачи и размеры этих сил будут ограниченными, как и время, которое они проведут в Афганистане, их официально назвали «Ограниченный контингент советских войск в Афганистане» (ОКСВА). Это скромное название в пропагандистских целях сохранялось в течение всей войны, и по его поводу иронизировали и иностранные, и советские противники войны.
Созданная таким образом система военного командования была пронизана противоречиями. 40-я армия действовала в Афганистане, но формально подчинялась командующему Туркестанским военным округом в Ташкенте, который, в свою очередь, подчинялся начальнику Генштаба в Москве. Во многом военным планированием операций в Афганистане занимались штабы трех этих организаций, но самым высокопоставленным офицером в Афганистане был глава Оперативной группы Министерства обороны. Он также мог (и принимал на себя ответственность) командовать операциями и общался напрямую с Москвой, не обращая особого внимания на Ташкент. К тому же главный военный советник при правительстве Афганистана руководил большим количеством советников, прикомандированных к афганской армии, отвечал за координацию операций этой армии с операциями 40-й армии и считал, что тоже отвечает за оперативное командование. Все это усиливало путаницу, и без того сопровождавшую процесс выработки советской политики в отношении Афганистана и возникавшую из-за раскола во мнениях в Москве и среди различных советских представителей в Кабуле. Волевые политики (Михаил Горбачев; генерал Валентин Варенников, в 1984-1989 годах глава Оперативной группы Министерства обороны и старший по званию в Афганистане; Юлий Воронцов, посол в последние месяцы советского военного присутствия) время от времени принимали решительные меры, чтобы всех примирить. Но в целом проблемы так и не удалось решить, и они усугублялись давним соперничеством армии и КГБ.
Благодаря героическим усилиям к концу дня 24 декабря 40-я армия была более или менее готова выступить. В приказе командующим Устинов обосновал необходимость действий следующим образом: «С учетом военно-политической обстановки на Среднем Востоке последнее обращение правительства Афганистана рассмотрено положительно. Принято решение о вводе некоторых контингентов советских войск, дислоцированных в южных районах страны, на территорию Демократической Республики Афганистан в целях оказания интернациональной помощи дружественному афганскому народу, а также создания благоприятных условий для воспрещения возможных антиафганских акций со стороны сопредельных государств»[16]. Эта аргументация превратилась в официальное обоснование войны.
В полдень 25 декабря Устинов отдал приказ к выступлению: «Переход и перелет государственной границы Демократической Республики Афганистан войсками 40-й армии и авиацией ВВС начать в 15.00 25 декабря»[17].
Вторжение началось.
* * *
Удивительно не то, что все это (само собой) вызвало изрядный хаос, а то, что громадные административные и транспортные трудности были преодолены и армия прибыла в Афганистан к намеченному времени. Советский Генштаб всегда очень умело организовывал переброску и снабжение армий в весьма сложных ситуациях, зачастую опираясь на предельно грубые методы и ценой страданий солдат. Но эти методы сработали во время Второй мировой войны. В Афганистане, несмотря на необходимость импровизировать в последний момент и внушительные препятствия — особенности местности и климата, — они сработали снова, хотя некоторым солдатам из-за сбоя системы пришлось поголодать{103}.
Главным маршрутом вторжения была дорога, идущая по периферии Афганистана. Она огибает горы и соединяет крупнейшие города страны, от Балха, разрушенного Чингисханом в 1220 году, до Мазари-Шарифа (где стоит Голубая мечеть, посвященная Али, двоюродному брату и зятю пророка Мухаммеда), и дальше против часовой стрелки до Герата, Кандагара и Кабула. Она была частью Великого шелкового пути — дороги, по которой тысячи лет шли торговцы и армии и по которой, как боялись британцы, ворвутся в Индию русские, персы или французы. В те давние дни восточной дуги этого кольца не существовало, и пока Надир-шах в начале 30-х годов не построил новую трассу через Саланг, нормальной дороги от Кабула к Мазари-Шарифу через горы Гиндукуш не было. В 50-х годах русские и американцы соревновались за право перестроить дорогу. Американцы построили южный участок от Кабула до Кандагара, а СССР — северный. Теперь по этой дороге могли ездить автомобили, грузовики, а при необходимости и танки. Советские солдаты называли ее «бетонкой».