Русские возразили, что они позвонили ему лишь после перестрелки, чтобы спросить, можно ли с ним повидаться. Тогда Амин успокоился и смягчил тон. Он явно не хотел окончательно портить отношения с русскими, однако наотрез отказался публично отречься от своей версии событий или хотя бы признать, что шок мог повлиять на его восприятие. Партия и народ, по словам Амина, восприняли бы опровержение как знак того, что он поддался давлению Советов.

Когда русские собрались уходить, он попытался извиниться: «Возможно, я говорил сейчас с вами слишком громко и быстро, но, знаете, я вырос в горах, а в горах у нас разговаривают именно так». 

На самом деле Амин не собирался ни с кем мириться. Людям из своего окружения он в ярких красках расписывал, как Пузанов соврал ему: «Я с ним не желаю встречаться и разговаривать. Трудно понять, как такой лживый и бестактный человек так долго служит здесь послом». Обо всем этом русские узнали^{84}.

Тараки к моменту встречи советских представителей с Амином был уже мертв, хотя Амин не счел нужным известить их об этом. Его убили, и это была интрига, достойная шекспировского «Ричарда III». Ключевую роль в ней сыграл начальник президентской гвардии майор Джандад, который учился в Советском Союзе и неплохо говорил по-русски. Хотя его задачей было защищать президента, к тому моменту он уже перешел на сторону Амина.

Вечером 8 октября Джандад вызвал троих подчиненных: главу контрразведки президентской гвардии лейтенанта Экба-ля, офицера связи капитана Вадуда и начальника политического отдела старшего лейтенанта Рузи.

«Надвигается беда», — начал Джандад. Экбаль подумал, что речь идет о некоем империалистическом заговоре. Но Джандад продолжал: «ЦК и Революционный совет приняли решение, что Hyp Мухаммад Тараки должен быть казнен. Выполнение этого приказа поручено вам». Экбаль заметил: «Насколько мне известно, решения ЦК и Революционного совета находят отражение на бумаге. В связи с этим считаю, что для выполнения этого приказа нам следует располагать соответствующим документом». Джандад заявил: «Не будьте глупцом! Какой еще документ? Состоялся Пленум Центрального комитета, Тараки исключили из Революционного совета и ЦК. Он уже не жилец. Это решение не секретное». Экбаль и Вадуд заметили, что, по слухам, Тараки должны были отправить в СССР. Джандад ответил, что русские отказались его принимать. Тогда офицеры сказали: если Тараки совершил преступление, то об этом должны были сообщить по радио. Джандад заверил, что все так и произойдет — в свое время: «У партии есть секреты, и это не вашего ума дело. Делайте, что приказано». Затем Джандад отправил Экдаля купить девять метров белой хлопковой ткани для савана.

Якуб приказал похоронить Тараки рядом с братом. Экбаль и Рузи после некоторых затруднений нашли могилу, сделали все необходимые приготовления, а потом встретились с Вадудом во дворце.

Когда трое мужчин пришли за Тараки, он был в домашнем халате. Рузи заявил: «Нам приказано доставить вас в другое место». Тараки попытался дать ему немного денег и драгоценности, чтобы тот передал их своей жене. Рузи велел Тараки оставить вещи при себе.

Группа спустилась в маленькую комнату, где стояла ветхая кровать. Тараки вручил офицерам свое партийное удостоверение и часы и попросил передать их Амину. Рузи велел Экбалю связать руки Тараки простыней и приказал тому лечь на кровать. Тараки подчинился. Рузи закрыл рот Тараки и приказал Вадуду связать ему ноги, пока Экбаль сидит на них. Затем Рузи закрыл лицо Тараки подушкой. Когда он убрал ее, Тараки был мертв. Все это заняло около пятнадцати минут. Не тратя времени на саван, они завернули тело Тараки в одеяло, перенесли в свой «Лендровер» и отвезли на кладбище. Докладывая об этом Джандаду, они плакали[12].

Вечером власти объявили: Тараки скончался после «непродолжительной тяжелой болезни»^{85}.

Убийство Тараки явилось поворотным пунктом. Брежнев принял эту новость особенно тяжело. Он обещал защитить Тараки: «Какой же это подонок — Амин: задушить человека, с которым вместе делал революцию… Разве можно верить моему слову, если все мои заверения в поддержке и защите остаются словами?»^{86},[13] Андропов, подавленный неспособностью своего ведомства контролировать события, теперь намеревался заменить Амина на политика посговорчивее.

Но эта катастрофа стала не только личным провалом. Несмотря на то, что к афганским военным и гражданским организациям была прикомандирована масса советников, несмотря на всю экономическую, военную и политическую помощь, которую выделил Советский Союз, правительство СССР и его представители в Кабуле оказались бессильны повлиять на ситуацию в столице Афганистана, они выглядели беспомощными. Их человека, Тараки, переиграли, и он заплатил за это жизнью. Советское влияние в Кабуле практически сошло на нет. Амин, победивший в борьбе за власть, вел дела ужасно и с удивительной жестокостью. Едва ли СССР мог оставить этот вызов без внимания. Одной из главных движущих сил советской политики в следующие три месяца стало намерение поквитаться за унижение и восстановить контроль над ситуацией.

Настроение Москвы изменилось, и смещение Амина — при необходимости военным путем — теперь казалось вполне вероятным. В срочном порядке подняли прежние чрезвычайные планы. Главного военного советника в Кабуле генерал-лейтенанта Горелова вызвали в Москву в сентябре для обсуждения ситуации, а потом в октябре — на встречу с Огарковым, Устиновым, Андроповым, Громыко и Пономаревым. Во время второго визита Горелова сопровождал генерал-майор Василий Заплатин, который с 1978 года работал советником начальника главного политуправления афганской армии. Горелов охарактеризовал Амина как человека волевого, трудолюбивого работника, исключительно умелого организатора и, по собственному утверждению, друга Советского Союза. Амин, по словам Горелова, действительно был хитрым, лживым и склонным беспощадно подавлять любую оппозицию. Но и Горелов, и Заплатин полагали, что советские власти смогли бы работать с Амином. Что касается афганской армии, то она, по мнению Горелова, была способна справиться с мятежниками, хотя и не дотягивала до современных стандартов. На вопрос о том, будет ли афганская армия сражаться с советской армией, он ответил, что никогда, и эта оценка оказалась верной. Но истинный смысл этого вопроса Горелов понял только потом.

Естественно, Москва теперь искала козлов отпущения, на которых можно было бы свалить крах своей афганской политики. На эту роль напрашивались советские представители в Кабуле. В ноябре Горелова сменил генерал-лейтенант Султан Магометов, а главного советника министра внутренних дел генерала Веселкова — генерал Косоговский. Пользы от посла Пузанова в любом случае уже не было, учитывая, насколько враждебно к нему относился Амин. Пузанова, «учитывая его неоднократные просьбы», отозвали в Москву и отправили на пенсию. Хотя Пузанов был высокопоставленным членом партии, имел за плечами выдающуюся дипломатическую карьеру и провел в Афганистане семь лет — дольше, чем какой-либо другой советский посол до или после него, — никто не удосужился выслушать его отчет или узнать его мнение. На замену Пузанову пришел Фикрят Табеев — первый секретарь обкома КПСС Татарской АССР, который прибыл в Кабул 26 ноября. Его назначили в такой спешке, что он практически ничего не знал о ситуации в Афганистане и даже не слышал о расколе в компартии Афганистана. Первые дни в Кабуле Табеев посвятил подготовке визита Амина в Москву. Никто не предупредил его, что Москва уже обдумывает решение вопроса с Амином. Сам Амин еще праздновал победу над Пузановым, этим «парчамистом», как он его называл, и во время одной из первых встреч с новым послом заявил Табееву: «Надеюсь, вы учли судьбу своего предшественника».