Третий этап продолжался с мая 1985 года до конца 1986 года. Михаил Горбачев вступил в активные переговоры о возвращении солдат на родину, и были предприняты усилия, чтобы сократить число жертв этой все более непопулярной войны. Советские силы стремились ограничиться воздушными и артиллерийскими операциями в помощь афганским войскам, а мотострелковые части в основном использовались для поддержки операций и повышения боевого духа афганских союзников. Спецназ и разведывательные части сосредоточились на предотвращении поставок оружия и боеприпасов для мятежников из-за границы. Но даже такие операции поддержки могли обернуться тяжелыми боями. В этот период погибли 2745 солдат (в среднем 137 в месяц). Смертность снизилась, но не существенно. На этом этапе начался вывод войск: летом 1986 года на родину отправили шесть полков, и численность армии сократилась на пятнадцать тысяч человек^{195}.

В тот период достигли пика одобряемые пакистанцами набеги моджахедов на территорию СССР. Ущерба они наносили немного, но американцы тревожились, что эти атаки могут спровоцировать непропорционально резкую реакцию СССР. Когда в апреле 1987 года диверсионная группа моджахедов пересекла Амударью, прошла два десятка километров к северу и обстреляла ракетами завод, советский посол в Исламабаде ворвался в пакистанский МИД и предупредил: дальнейшие нападения приведут к суровым последствиям. Набеги прекратились^{196}.

Четвертый этап войны начался в ноябре 1986 года, когда СССР сменил Бабрака Кармаля на нового президента — Мухаммеда Наджибуллу. При активной поддержке русских Наджибулла начал вести политику национального примирения, ориентированную на сотрудничество с политическими и религиозными лидерами некоммунистических взглядов, а также на наращивание афганской армии и правоохранительных органов, что позволило бы избавиться от зависимости от Советов.

Советские силы по-прежнему обеспечивали поддержку операций афганской армии. Но теперь советские командиры были намерены свести свои жертвы к минимуму и все чаще полагались на стратегические бомбардировщики, выполнявшие в Афганистане секретные задания (для прикрытия они приписывались афганским ВВС). Ближе к концу войны одна мощная бомба, сброшенная со стратегического бомбардировщика, упала рядом с афганским штабом, а другая убила несколько десятков мирных жителей. В обломках нашли фрагменты бомбы, афганцы пожаловались, и СССР создал следственную комиссию. Но инцидент замяли, никого не наказали. С помощью бомбардировщиков советское командование пыталось подавить позиции моджахедов в районе Файзабада, Джелалабада и Кандагара, которые 40-я армия уже оставила. Они атаковали (без особого успеха) ракетные батареи моджахедов, которые теперь обстреливали Кабул. В последние недели войны советские ВВС разбомбили позиции Масуда в Панджшере. Эта операция, «Тайфун», имела скорее политическое, чем военное значение^{197}.

Но основную энергию 40^_я армия посвящала подготовке, а затем и выполнению плана окончательного ухода из страны. Вывод войск проходил в два этапа: с мая по август 1988 года и с ноября 1988 по февраль 1989 года. Он был выполнен с тем же умением, которое русские продемонстрировали при вводе войск. За этот период погибло 2262 солдата (в среднем 87 в месяц).

Мятежники не вмешивались в процесс вывода войск: к этому моменту их гораздо больше волновала возможность пробить себе дорогу к власти в новом Афганистане. И последовавшая за этим гражданская война оказалась — по крайней мере для Кабула — более разрушительной, чем все случившееся за время присутствия русских^{198}.

Генерал Ляховский, неутомимый летописец той войны, рисует уничижительную картину боеспособности 40-й армии. По его словам, вплоть до середины 1980 года войска неколебимо придерживались ортодоксальных методов и, передвигаясь по ущельям, не отходили от бронетехники. Позднее боеспособность армии выросла, но множество проблем остались. Части были не полностью укомплектованы, и необходимость быть настороже и днем, и ночью на случай нападения моджахедов приводила к физическому истощению и падению боевого духа. Солдатам не хватало выносливости. Они прошли слабую подготовку. Их экипировка оставляла желать лучшего. Младшие офицеры пренебрегали правилами безопасности и разведкой, они не владели тактикой, так что даже когда преимущество оказывалось на их стороне, мятежникам часто удавалось уйти. Ляховский пришел к выводу: относительная неудача СССР в Афганистане, в первой войне со времен Второй мировой, продемонстрировала слабость страны, подорвала ее уверенность в своих силах и развеяла миф о неуязвимости^{199}.

Это не совсем справедливо. Несмотря на критику солдат 40-й армии, лучшие из них стали грозными бойцами, которых уважали и боялись враги. Десантные войска и спецназ учились сражаться с неуловимым врагом. Эдуард Жирарде, который провел много времени в лагерях моджахедов, сообщал: «Войска спецназа действуют быстро, тихо и смертоносно. За один рейд в декабре [1985 года] они вырезали 82 и ранили 60 партизан»^{200}. Командир моджахедов Амин Вардак так описывал засаду: «Они напали в узком ущелье. Сначала — из-за глушителей — мы даже не поняли, что в нас стреляют. Потом наши люди начали падать»^{201}.

Структура 40~й армии была уникальной. «За всю историю наших Вооруженных сил, — объяснял ее последний командующий генерал Громов, — не было такой армии, которая располагала бы собственными военно-воздушными силами. Особую мощь придавало большое количество батальонов специального назначения — их было восемь. И это наряду с десантниками и разведчиками — самыми подготовленными подразделениями»^{202}. Уникальными были и поставленные перед ней задачи. В отличие от некоторых западных армий, советская прежде не вела затяжную войну с партизанами в чужой стране. 40-я армия была расформирована, как только кончилась война. Она выиграла основные сражения, и это успокаивало командиров. Но она так и не смогла добиться политических успехов, на которые надеялось руководство страны.

Еще до того, как советские войска перешли Амударью, в Афганистане уже находилась другая армия — армия советников, пытающихся построить «социализм». А после них пришли другие иностранцы, которые попытались строить «демократию». До войны помощь Афганистану оказывали Соединенные Штаты, Советский Союз, Германия, другие страны. Но у русских было преимущество, ясная модель, от которой можно было отталкиваться: советские республики Средней Азии. Россия за сто лет имперского правления принесла туда законность и правопорядок, обеспечила чистую воду, здравоохранение, всеобщее образование для мальчиков и девочек, экономическое развитие, а элите предоставила заманчивые перспективы. Прогресс обошелся дорого: продолжительная партизанская война в 20-е годы, до миллиона погибших во время коллективизации Казахстана в 30-е годы, повсеместная коррупция и политические репрессии, порой еще более жестокие, чем в других республиках СССР. Тем не менее, один американский ученый заключил в 1982 году: «Советское руководство может по праву заявлять, что создало модель развития, позволяющую обеспечить один из высочайших уровней грамотности, лучшую систему здравоохранения и более высокий общий уровень жизни, чем где бы то ни было еще в мусульманском мире»^{203}. И хотя чрезвычайные меры 20-х и 30-х годов были уже неприменимы, серьезных причин полагать, что методы, сработавшие в Средней Азии, не сработают в Афганистане, было немного.