Артем Боровик, один из первых журналистов, рассказавших советскому народу о том, что происходит в Афганистане, объяснял: «Одна из проблем, которую мы так и не смогли решить во время войны в Афганистане, заключалась, на мой взгляд, в том, что там не было единого центра управления представительствами наших суперминистерств — КГБ, МИД, МВД и Минобороны. Шефы этих представительств зачастую действовали сепаратно, слали в Москву разношерстную информацию, получали оттуда директивы, которые иной раз противоречили друг другу. По идее, именно наш посол должен был объединить под своим руководством все четыре представительства. Однако этого не произошло по той, видимо, причине, что послы СССР в Кабуле менялись слишком часто, не успевая толком войти в курс дела. После Табеева приехал Можаев, за ним Егорычев, дальше — Воронцов. И все это — за два года. Из них лишь Юлий Воронцов был профессиональным дипломатом, имевшим значительный опыт работы на Востоке. Остальные же сделали карьеру в партийном аппарате и не имели востоковедческого образования»{68}.
Подобная дезорганизация не была чем-то уникальным: в 1966 году американская миссия в Сайгоне провалилась вследствие слишком быстрого наращивания, давления, частых кадровых перестановок, отсутствия сильных лидеров и усталости войск. Американцы взяли на себя бессрочное обязательство, которое, как выразился один чиновник, могло «невольно, против нашего желания, втянуть нас в странного рода “революционный колониализм” — наши цели “революционны”, наши средства квазиколониальны»{69}. (Примерно то же можно сказать о силах коалиции, вступивших в Кабул сорок лет спустя.)
В стране разразился полномасштабный кризис. Тараки планировал вылететь из Кабула в Гавану, на встречу глав Движения неприсоединения. КГБ предупредил его, что в это время покидать Кабул нельзя — в его отсутствие Амин может сделать свой ход. Тараки проигнорировал предупреждения и улетел 1 сентября. Его делегация почти целиком состояла из людей, имевших конфиденциальные связи с Амином. Особенно стоит отметить майора С. Д. Таруна, личного адъютанта Тараки, который сыграл неоднозначную (и роковую для себя) роль в событиях следующих двух недель.
В отсутствие Тараки отношения между Амином и «бандой четырех» еще ухудшились. Четверо оппозиционеров перестали спать дома, опасаясь ареста, и принялись распространять листовки с призывами выступить против Амина и восстановить единство враждующих партийных фракций. Сарвари позвонил Тараки в Гавану и предупредил, что Амин готовится захватить власть.
По дороге из Гаваны в Кабул Тараки остановился в Москве, чтобы встретиться с Брежневым и Громыко. Это было 10 сентября. Брежнев очень серьезно говорил о ситуации в афганском руководстве, «которая вызывает особую озабоченность не только у советских товарищей, но, по имеющимся у нас данным, и в рядах партактива НДПА… Сосредоточение чрезмерной власти в руках других лиц, даже ваших ближайших помощников, может оказаться опасным для судеб революции.
Вряд ли целесообразно, чтобы кто-то занимал исключительное положение в непосредственном руководстве страной, вооруженными силами, органами государственной безопасности». Брежнев, очевидно, имел в виду Амина, но если это и был намек на то, что Москва поддержит устранение Амина, Тараки его не уловил[8]. Напротив, он вновь попросил о прямой военной поддержке и вновь получил отказ. Он также встретился с Бабраком Кармалем, которого привез в Москву КГБ. Они обсудили пути восстановления партийного единства и то, как можно избавиться от Амина. Судя по всему, новость об этой встрече достигла ушей Амина. Возможно, информацию передал майор Тарун.
Вечером Тараки в своих апартаментах на Ленинских горах с видом на Москву встретился с Александром Петровым, офицером КГБ, который раньше работал в Афганистане. Петров предупредил Тараки, что Амин готовит заговор. Тот ответил: «Не беспокойтесь, передайте руководству СССР, я контролирую обстановку пока полностью и ничего там без моего ведома не случится»{70}. Он продемонстрировал эту оптимистичную уверенность и Брежневу перед посадкой на рейс в Кабул.
Русские такой уверенности совсем не испытывали. Тем самым вечером полковник Колесник (кодовое имя; его настоящая фамилия — Козлов), офицер штаба ГРУ, которому потом предстояло планировать штурм дворца Амина в Кабуле и руководить этим штурмом, приказал майору Халбаеву, командиру «мусульманского» батальона, присоединиться к своим людям в Ташкенте и подготовить их к вылету в Кабул для защиты Тараки. Он показал Халбаеву фотографию Тараки и заметил: «Приказ защищать этого человека исходит напрямую от Брежнева. Что бы ни случилось там, куда вы летите, мы поймем тебя лишь в одном случае: если этот человек погибнет, то значит, ни твоего батальона, ни тебя самого уже нет в живых». Бойцам «мусульманского» батальона было приказано сдать все документы, надеть афганскую военную форму и быть готовыми выдвигаться в любой момент. Но Андропов уже обдумывал различные тайные операции по отстранению Амина, включая его похищение и вывоз в СССР. Он убедил Брежнева и Тараки, что «мусульманский» батальон пока должен оставаться на месте.
Одиннадцатого сентября Тараки вылетел в Кабул. Амин уже начал действовать. Самолет Тараки заставили кружить над Кабулом целый час, пока начальник Генштаба полковник Якуб полностью не пересмотрел процедуры безопасности, чтобы гарантировать, что все под контролем людей Амина{71}. Сразу после приземления Тараки потребовал от Амина информации о том, что случилось с «бандой четырех». «Не волнуйся, они все в безопасности и в порядке», — отвечал Амин. Затем они поехали в ЦК, где Тараки доложил о своем визите в Гавану.
На следующее утро скандал с четырьмя министрами продолжался. Амин заявил, что они стояли за попыткой его убийства во время отсутствия Тараки. Их следовало снять с постов и наказать. Тараки попросил Амина принять их извинения, а затем восстановить в должности. Амин резко возразил: если они не уйдут, он откажется следовать каким-либо указаниям Тараки.
Тем временем смещенные министры обустроились в президентском дворце — крепости Арк, построенной Абдуррахманом, которую коммунисты переименовали в Дом народа. Ватанджар обзвонил кабульских командиров, чтобы выяснить, кто из них еще верен Тараки. Те доложили о его обращении полковнику Якубу, а тот — Амину. Гулябзой предложил Тараки попросить у СССР дополнительную охрану — размещенный в Баграме батальон. Тараки ответил, что в этом нет необходимости: ссора урегулирована, да и в любом случае неприемлемо прятаться за советскими штыками{72}. Гулябзой сообщил ему, что утром, когда люди Амина пришли арестовать Сарвари, произошла перестрелка. Два человека погибли. Гулябзой опять попросил Тараки действовать. И снова Тараки успокоил его и сказал, что все идет по плану. Тарун доложил обо всем Амину.
К этому моменту русские увязли в Афганистане куда глубже, чем намеревались, но все так же не могли повлиять на события. Вечером 13 сентября четыре министра пришли в советское посольство и от имени Тараки попросили от СССР помощи в аресте Амина. Меньше чем через два часа Тарун позвонил из дворца со словами, что Амин прибыл туда и что они с Тараки просят русских присоединиться.
Советские чиновники решили, что ситуация критическая. «Не исключаем, что X. Амин может поднять против Тараки верные ему воинские части, — телеграфировали они в Москву. — Обе группировки пытаются заручиться нашей поддержкой. Мы, со своей стороны, твердо проводим линию на то, чтобы обстановка в руководстве ДРА была нормализирована в партийном, то есть в коллегиальном порядке. Одновременно пытаемся удерживать членов обеих группировок от непродуманных, поспешных действий»{73}.[9]
