— Прошу в гости, — отец Александр сделал радушный жест рукой.

— Да нет, спасибо, я поеду, — Женька через редкий цветной забор разглядывал внутреннее убранство двора.

— Нет-нет, я должен отблагодарить, хотя бы накормить ужином, — священник распахнул калитку, — очень прошу зайти, хотя бы ненадолго.

— Ну, если ненадолго, — согласился Журавлёв из чистой вежливости.

То, что он увидел в доме, поразило его не меньше, а даже больше… И поразило даже не чем-то необыкновенным. Едва он переступил порог, ему показалось, что его окутал покой… Этот покой шёл отовсюду — и от резных окон, и от цветных, с необыкновенным вкусом подобранных занавесок, и от мебели — светлой, абсолютно простой, но настолько гармонично вписывающейся в общий колорит убранства, что, казалось, поменяй что-нибудь местами, и уже не будет этого ощущения уюта.

— Всё делал сам, своими руками, — заметив, как Женька разглядывает комнату, пояснил Александр, — и дом сам строил. А жена шила и вязала.

— Слушай… — Журавлёв ещё раз завороженно обвёл глазами комнату, — Вот не хоромы… а так здорово!

— На хоромы у нас денег не было, — рассмеялся священник, — да и сейчас нет. Наше богатство — вот, — он приобнял подбежавших к нему девочек лет трёх, видимо, близнецов, с такими же, как и у его жены, светло-рыжими вьющимися волосами. Тут же из другой комнаты вышли ещё две девочки постарше — одной было лет восемь, а другой около пятнадцати. Она тоже была очень похожа на жену священника, но, судя по возрасту, никак не могла быть её дочерью.

— Привет, — улыбнулся им Женька, — я — Женя.

— Дядя Женя, — поправил его Александр, потом обратился к дочерям, — ну, что же вы? Знакомьтесь!

— Оля, — негромко произнесла самая старшая.

— Юля, — та, что помладше, была, судя по всему, побойчее.

— А это — Анфиса и Пелагея, — учитывая малый возраст, отец сам представил самых маленьких.

Засмущавшись, обе девчушки прижались к нему с двух сторон.

— Я сейчас, — Женька стремительно вышел из дома и, вернувшись через минуту, протянул им пакет с конфетами, которые купил для Алёнки, — держите!

— Спасибо! — хором ответили девчонки.

— Зачем? — Александр попытался возразить, — Это же я в долгу, а у них всё есть с Божьей помощью.

— Да какой там долг. Я всё равно ничего не делал бы. А так — со священником познакомился. У меня каких только знакомых нет. А вот священника не было.

От ужина и даже вечернего чая Журавлёв отказался. Почему-то ему было неловко садиться за стол в этом доме… Ему вдруг пришло в голову, что он знает причину своей неловкости…

— Я как-то всё же должен отблагодарить, — отец Александр достал с полки книгу и подошёл к Журавлёву, — вот, возьми. Это — Евангелие.

— Спасибо, — понимая, что от такого подарка отказываться нельзя, Женька взял книгу, — только я некрещёный.

— А ты почитай. Может и появится желание покреститься. Только читай не тогда, когда делать будет нечего, и не потому, что надо типа полистать, — Александр улыбнулся, — а тогда, когда душа запросит.

— Такое может быть?

— Такое у всех бывает. Главное, вовремя понять. То, что некрещёный, плохо, я за тебя в церкви не смогу молебен отчитать. Но вот дома буду поминать в молитвах.

— За меня молиться не стоит, — усмехнулся Журавлёв, — пустая затея.

— Это почему ж так?

— Грехов много наделал. Не отмолить.

— Отмолить можно любой грех. Было бы искреннее раскаяние.

— Боюсь, мне и это не поможет.

— Что ж ты такого натворил, сын мой? — вполне серьёзно спросил священник.

— Всего и не рассказать.

— А ты расскажи…

…То ли это отец Александр так сказал эти слова… то ли собственная душа Журавлёва устала носить в себе эту ношу… Но желание излить… вывалить… обрушить… какие там ещё могли пригодиться эпитеты… он не мог придумать… это желание вдруг оказалось настолько велико, что он, неожиданно для себя, выдал всю свою жизнь — от начала и до сегодняшнего дня… Выдал, ничего не утаивая и не сглаживая, а преподнося как есть, не щадя ни собственных амбиций, ни собственной совести.

— Вот такие дела, — окончив свою исповедь, Женька так и сидел, положив на колени локти и сцепив пальцы рук, — никому от меня никакой радости.

— Уже то хорошо, что ты это понимаешь, — отец Александр, впервые за весь Женькин монолог, вставил своё слово.

— Да чего хорошего? Никому от этого не легче. Вот даже вчера… один подонок чуть не поубивал двух ни в чём не повинных девчонок… К счастью, сам себя пристрелил. А это я должен был его наказать… Понимаешь? Я! А я даже этого сделать не смог.

— Значит, так было угодно Богу. Не твоё было дело его наказывать. Ты эти мысли из головы выброси.

— Я всё понимаю… Но хотел хотя бы раз в жизни что-то сделать на благо… И тут не получилось.

— Так разве наказать кого-то — благо? Чем ты будешь лучше того, кого накажешь?

— Я не знаю… Но энтузиазма, как ты понимаешь, мне этот факт не добавляет.

— А благо… Вот ты мне сегодня помог, и ценой собственных интересов помог, во это и есть — благо!

— Да разве это помощь? Это — мелочи… Интересы… Ну, позвоню я завтра этому интересу. Выслушаю очередное «прощай»…

— Это почему же так? Откуда ты знаешь, что она тебе скажет? — в очередной раз улыбнулся Александр.

— Судьба у меня такая. Ты сам сейчас слышал… Если бы знал, чем смогу свои грехи отмолить…

— А ты голову не ломай. Доверься Богу.

— Так я не крещёный…

— Господь и некрещёных слышит… Ты ему доверься, он сам тебе подскажет, что нужно делать.

Уже собираясь уходить, Женька вдруг вспомнил об оставленной на дороге машине священника.

— Поехали, притянем твой агрегат, — он всё же не удержался, чтобы не съязвить по поводу старенькой машины, — чего ждать до утра?

— Да мне и запаску надо где-то ещё найти… — Александр смущённо развёл руками, — Вернее, она есть, да перебортировать всё времени не хватает…

— Ничё, мою докатку поставим, — Женька решительно шагнул к выходу, — ты будешь удивлён, но у меня в багажнике ещё от прежнего хозяина докатка осталась, не знаю, с какой модели, но к жигулям подходит идеально, так что поехали!

— Посмотришь, как ваши соплеменники живут, те, что саном повыше, и диву даёшься, — бросив взгляд на пассажира, Женька усмехнулся, — что дома в четыре этажа… что машинки за три-четыре ляма… А ты всё своими руками, про этот агрегат вообще молчу… Почему же такая несправедливость?

— Господу виднее, — добродушно улыбнулся тот, — кому что посылает.

— Ты сам-то в это веришь?

— Я в Господа верю. А он, в конечном счёте, всем даёт — по справедливости. Ведь как бывает? Человек живёт, и всё у него как по маслу… И думает он — значит, я достоин! И не смотрит на других. А, если и смотрит, то свысока… И всё ему мало… И не думает, что это Господь ему авансом благодать свою даёт, чтобы он этой благодатью с другими делился…

— Золотые слова.

— А у кого-то ничего нет, а он последним куском поделиться готов.

— Да знать бы, с кем поделиться…

— И знать не надо. Оглянись вокруг… Всегда есть, кому помочь. Сам не увидишь — Господь подскажет, знак пошлёт.

— Видимо, я не умею распознавать эти самые знаки. Уж сколько мне их посылалось… За каждый хватался… — впервые за весь вечер засмеялся Женька, — Пока хватался, свой собственный упустил.

— Потому, что без любви, — отец Александр сразу понял, что тот имел в виду, — без любви, да ещё без венца — это грех…

— А что, и у вас тоже — по любви?

— Конечно. Я свою жену встретил, когда она совсем девочкой была. Ей только шестнадцать лет исполнилось.

— И — что? — заинтересованно спросил Журавлёв, — неужели до свадьбы — ни-ни?