— Что случилось? — глядя на мужчину, Журавлёв и сам невольно поддался его настроению.

— Матушка рожает, — показывая рукой на свой автомобиль, проговорил священник, — ехали домой, колесо спустило… А у неё схватки начались…

— Матушка?! — Женька недоверчиво посмотрел на старенькое авто, потом перевёл взгляд на мужчину, — Чья?!

— Жена моя, жена… — поправился тот, — едем из аэропорта, родственников провожали, а тут её прихватило… Думал, до города быстрее доедем, чем скорую по дороге вызывать, да вот, колесо подвело…

— Да… тут не только колесо может подвести, — Журавлёв скептически прищурился на видавший виды транспорт, — кто же на такой рухляди ездит, да ещё с беременной женой?

— Ну, вот… — священник развёл руками, — Другой-то Бог пока не дал… Ездим на том, что есть. Вы не откажите! Боюсь, вот-вот родит…

— Как же ты не вовремя, святой отец, — не удержался Женька, с тоской посмотрев вдаль.

— Господь наградит!

— Да уж… Я уже вижу, как награждает, — несмотря на ворчливый тон и нервозность, Журавлёв всё же вылез из машины, — А что с колесом-то?

— Да пробило, видать… — священник виновато кивнул на распластавшуюся по земле покрышку, — хорошо, скорость малая…

— Да куда ж ей ещё и гонять? А если поменять колесо? — Женька посмотрел на часы, — Пара минут… Или не дотерпит матушка?

— Да пару минут бы дотерпела… Да нечем менять-то! — мужик отчаянно махнул рукой.

— В смысле? Домкрата нет, что ли? Так давай, я дам, — Женька с готовностью обернулся к своему багажнику, — можно без возврата!..

— Да не в домкрате дело, — священник окончательно смутился, — хотя, и его тоже нет…

— А в чём дело?

— Запаски нет…

— Ну, батя, ты даёшь… — сжав губы, Журавлёв ещё раз с тоской посмотрел на дорогу, ведущую в аэропорт, потом на часы и отчаянно махнул рукой, — Давай свою матушку…

…Матушка оказалась молоденькой и очень хорошенькой, даже несмотря на своё положение и состояние. Пока супруг упрашивал Журавлёва, она смирно сидела в салоне их стареньких «жигулей», но, как только услышала заветное «поехали», тут же покорно вылезла и, бережно поддерживая живот, просеменила к Женькиной машине. Ни её беременность, ни длинная юбка, ни повязанный на светло-рыжих кудряшках платок не помешали Журавлёву оценить её, как женщину, с его собственной, «профессиональной» точки зрения.

«Врождённый кобелизм» — вспомнив диагноз, который частенько ставила ему Настя, он невесело усмехнулся про себя…

— А как с машиной-то? — уже тронувшись, Женька кивнул на одиноко стоящий «жигуль».

— Бог даст, не угонят, — священник с нескрываемым сожалением бросил взгляд в ту же сторону, — завтра что-нибудь придумаю.

…Ещё по дороге будущий счастливый отец пытался всучить Журавлёву деньги, но безуспешно.

Весь путь невольно посматривая в салонное зеркало, тот наблюдал, как женщина прикрывает от боли глаза и кусает губы. Слушая, как она старается сдерживать стоны, он, как можно аккуратнее, проезжал все ямы и выбоины.

Доставив матушку в ближайший роддом, Женька ещё раз грустно посмотрел на часы: самолёт с Миленой вот-вот должен был взмыть в небо, и возвращаться в аэропорт не было никакого смысла. Он попробовал набрать её номер — телефон был уже отключен. Выехав с территории роддома, он остановился недалеко от небольшого фирменного кондитерского магазина. Алёнка любила сладкое, и Женька решил купить ей чего-нибудь к вечернему чаю. Набрав конфет и шоколада, вернулся на стоянку.

Он уже собирался трогаться с места, как заметил знакомую фигуру в рясе: развевая полы, батюшка торопливо шагал со стороны роддома.

— Ну, что, как дела? — весело окликнул его Журавлёв.

— А вы ещё не уехали? — тот тоже улыбнулся, как старому знакомому, — Пока не знаю, велели звонить.

— А подождать? Никак?

— Подождал бы, да дети дома одни. Мы и так уж задержались.

— Дети? — Женька удивлённо качнул головой, — Ещё есть?

— Есть! — добродушно рассмеялся священник, — Как не быть!

— Садись, подвезу, — Журавлёв потянулся вправо и открыл пассажирскую дверь.

— Так это… — мужчина слегка замялся, — Мне — за город.

— Так и мне за город, — кивнул Женька, — садись.

Оказалось, что отец Александр, как звали священника, живёт со своей семьёй в пригородном посёлке, недалеко от того, где находилась дача Женькиных родителей.

— А по-настоящему тебя как зовут? — познакомившись, Женька решил от скуки продолжить разговор.

— По-настоящему? — улыбнулся Отец Александр, — Так и зовут, Александр.

— Так вам, вроде бы, другое имя дают?

— Это тем, кто монашеский постриг принимает. А при рукоположении имя не меняют.

— Ну, а монахам-то зачем второе имя? — Журавлёв недоумённо пожал плечами, — Нельзя, что ли, звать, как мама с папой назвали?

— А у вас, музыкантов, разве не так? — решив на радостях пошутить, батюшка развёл руками, — Вот ты, говоришь, что ты рок-музыкант. У меня одноклассник бывший — рок играет, так у него тоже есть сценическое имя, даже не имя, кличка какая-то…

— У меня нет сценической клички. И ни у кого из наших нет.

— У вас — нет, у других-то есть? — священник хитро прищурился, — Вот зачем?

— По мне, так для понтов. Но религия — не рок. У вас понты не катят. Так для чего, всё же?

— Принимая монашеский постриг, человек отказывается от земных утех, начинает новую жизнь, ангельскую, — отец Александр стал сразу серьёзным, — поэтому, вместе с земными грехами оставляет и своё земное имя.

— Как у вас всё жёстко, — усмехнулся Журавлёв, — утехи — значит, грехи… А почему грехи-то? Раз уж Бог дал удовольствия, то какие же это грехи? Они же, вроде, от Бога?

— Господь много чего дал. Только человек меры не знает. Хочет взять больше, чем может унести.

— Не, ну, погоди… — незаметно для себя, Женька «завёлся», — Давай по порядку. Воровство, убийство там, подставы разные — это непреложные грехи, я согласен. На мой вкус, они на утехи и не тянут. Но как быть с остальным? С женщинами, например?

— А что с женщинами? С ними что-нибудь не так? — снова пошутил священник.

— Наоборот. И с ними всё норм, и со мной всё норм. Если я нормальный парень, и меня тянет к женскому полу, это что, грех? Меня таким сделала природа, а, оказывается, это — грех.

— Грех — прелюбодеяние.

— То есть, свободные отношения, да?

— И свободные отношения, и отношения с замужними.

— Ну, тогда вся моя жизнь — сплошной грех, — хмыкнул Журавлёв.

— Тебе же разум дан? — отец Александр повернул к нему голову, — Я уже сказал — Господь много чего нам даёт. В том числе и разум. Думай.

— А чего думать, если природа требует?

— Природа требует продолжения рода человеческого. Женись, рожай детей.

— Наверное, со мной что-нибудь не так.

— Это почему же?

— Дети есть. А вот, как ты говоришь, жениться… Господь… не даёт.

— Так уж и не даёт?

— Получается, не даёт…

Всю остальную дорогу к дому отца Александра они проехали молча. Женька мысленно ругал себя, что завёл этот разговор. Почему-то рядом с этим парнем, своим ровесником, он чувствовал себя не в своей тарелке. Такое с ним было впервые в жизни, чтобы вот так — не в своей тарелке, да ещё и с незнакомым, по сути, человеком. Он не мог понять, в чём кроется причина этого чувства — в том, что он никогда не общался со священниками, или в том, что по вине Александра он не успел к самолёту…

Дом, к которому они вскоре подъехали, на первый взгляд, ничем не отличался от других домов поселкового частного сектора: одноэтажное строение с крыльцом и верандой, выкрашенное в салатовый цвет. Но только на первый взгляд… Дорожка, по бокам которой находились грядки с зеленью, была усыпана мелким гравием, а калитка, от которой эта дорожка брала своё начало, была сбита из шлифованных досок и раскрашена в русском стиле — точно так же, как и наличники на окнах. Весь двор производил впечатление какого-то сказочного места — площадка с небольшим турником, песочницей и качелями была огорожена небольшим красочным заборчиком, а уличная беседка имела вид затейливого теремка. По всему было видно, что хозяева свой дом любят и заботятся о нём.