Подняв эти обвинения на смех, Макговерн обозвал их «нелепой ложью» и раз за разом разъяснял свою позицию по этим вопросам, но когда вечером дня выборов подсчитали голоса, стало очевидно, что и евреи, и рабочие аэрокосмической промышленности в Южной Калифорнии проглотили наживку Хамфри. Спас Макговерна лишь давно заслуженный успех у черных избирателей, мощная поддержка чиканос и массированные промакговерновские голоса.

Это очень крепкая политическая опора, если он сумеет ее удержать, но ее не хватит, чтобы в ноябре побить Никсона, если только Макговерн не найдет какой-то способ изложить свою позицию по вопросам налогов и социального обеспечения более внятно, чем он сделал это в Калифорнии. Даже Губерту Хамфри во время их теледебатов в Калифорнии неоднократно удавалось запутать Макговерна в его собственной экономической платформе, невзирая на тот факт, что под конец кампании старческое слабоумие Хамфри было столь очевидно, что даже мне стало его жаль.

Правда жаль. Слабоумный. Больной. Невнятный. Именно так я и начинаю чувствовать себя сейчас. Столько пустых слов, но мой мозг слишком отупел, чтобы опять вытаскивать их из банка памяти. Никто в моем состоянии не в праве говорить о поведении Губерта Хамфри. Мой мозг пробуксовывает в почти беспомощном ступоре. У меня уже нет сил даже скрежетать зубами.

А потому статья закончится не так, как я планировал. И, оглядываясь на вступление, я понимаю, что она даже началась не так, как надо. Что до середины, то я вообще едва ее помню. Там было что-то про договоренность с Манкевичем, потом про захват власти в американском Самоа, но сейчас я, кажется, не готов. Может, потом…

На дальнем левом углу стола я вижу записку: «Позвонить Манкевичу, номера в отеле в Майами».

Ах да. Он оставил для нас три номера на время съезда. Пожалуй, надо прямо сейчас ему позвонить и подтвердить мой приезд… А может, и нет.

Но какого черта? Это может подождать. Пока руки у меня не онемели, я хотел бы написать еще пару вещей. Разумеется, времени на серьезные гипотезы или дальние прогнозы нет, да и вообще ни на какую тему, но в особенности на такую тонкую и сложную, как ближайшее будущее Джорджа Макговерна, бича демократической партии.

Но трудно избавиться от мысли, что за последние несколько месяцев Макговерн протащил в партию очень и очень крутые перемены. Старые добрые парни не слишком им довольны. Но и сцапать его они не могут, и теперь, когда до съезда осталось меньше трех недель, он так близок к победе в первом туре, что старые клячи и мелкие политиканы, всего полгода назад считавшие, будто полностью контролируют партию, теперь дуются, как старые алкаши, в закоулках президентской политики, сперва лишенные власти избирать и контролировать делегации, затем отвергнутые в качестве самих делегатов, когда Большой Эд опрокинул свой переполненный фургон с оркестром на первом же перегоне. И теперь, каким бы невероятным это ни казалось большинству из них, их даже не пускают на съезд партии.

* * *

По прибытии в Майами я одним из первых планирую поговорить с Ларри Обрайаном – пожать ему обе руки и принести прочувствованные поздравления за работу, какую он проделал над партией. В январе 1968-го демократическая партия была жирной и самоуверенной и, казалось, будет бесконечно удерживать контроль над Белым домом, Конгрессом и даже правительством США. Сейчас, четыре с половиной года спустя, от нее остался бесполезный, обанкротившийся остов. Даже если Макговерн будет выдвинут кандидатом от демократов, партийная машинерия ничем ему не поможет, разве как носитель.

«Традиционная политика с отмщением» – таким выраженьицем Гари Харт резюмировал положение вещей, и оно отлично передает теорию в основе поразительно эффективной организации Макговерна.

«Политика отмщения» – нечто совершенно иное, по сути, психотическая концепция, и Харт не станет из кожи вон лезть, чтобы ее поддержать.

Носитель… носитель… носитель… очень странное с виду слово, если пялиться на него минут десять… «Дуться» тоже смотрится завлекательно.

Ну вот вроде и все.

В утренних новостях говорят, что Уилбур Миллс снова баллотируется в президенты. Он презрел все предложения стать номером два при ком-нибудь еще, особенно при Джордже Макговерне. Очень депрессивный бюллетень. Но Миллс, наверное, знает, что делает. Говорят, в определенных областях его имя сродни магии. Если партия отвергнет Макговерна, то, надеюсь, выдвинут Миллса.

Еще одна угнетающая новость, на сей раз из Майами-Бич: в последнее время там видели неестественно большое число ворон. Туристы жалуются, что не могут заснуть по ночам из-за ужасного карканья за окнами отелей. «Сначала появилось лишь несколько, – объяснил один местный бизнесмен. – Но потом стали прилетать еще и еще. Они строят огромные гнезда на деревьях вдоль Коллинс-авеню. Они убивают деревья, а от их погадок несет мертвечиной».

Многие жители говорят, что из-за карканья боятся оставлять окна открытыми.

«Я всегда любила птиц, – сказала одна жительница, – но эти кошмарные вороны уж слишком!»

Массовые похороны политических боссов в Нью-Йорке… Макговерн взял рубеж… Смерть шестифутовой сине-черной змеи от побоев… Куда податься старым добрым парням?.. Анатомия посредника… В Майами зреет предательство…

«Сейчас уже ясно, что эта некогда маленькая преданная группа превратилась в бурлящее большинство по всей нашей стране, и отказать ему нельзя».

Джордж Макговерн, однажды вечером на нью-йоркских первичных.

Утром после первичных в Нью-Йорке я проснулся в номере на двадцать четвертом этаже отеля «Делмонико» на Парк-авеню под вой адского ветра, разносившего комнату, которую к тому же заливал через открытые окна дождь, и подумал: «Чудесно, только псих встанет с постели в такой день. Надо позвонить в обслуживание номеров, пусть принесут грейпфрут и кофе, а заодно и New York Times «подкормить мозги». И переносной камин с деревянными плашками, пропитанными жидкостью для розжига, – такие вкатывают прямо в комнату и растапливают в ногах кровати.

Да, да. Добавить в комнату тепла, но окна оставить открытыми – ради шума дождя и ветра и далеких гудков такси на Парк-авеню.

Потом налить горячую ванну и поставить в кассетник что-нибудь вроде «Мемфис андеграунд». Расслабиться, расслабиться. Насладиться отличным дождливым днем, а счет послать в издательство Random House. Крысам из бухгалтерии это не понравится, ну и черт с ними. Random House должен мне кучу денег с тех времен, когда их ночной сторож забил насмерть мою змею на беломраморных ступенях, ведущих к главной стойке.

Я оставил змею на ночь в офисе редактора, в плотно закрытой картонной коробке с жертвенной мышью. Но мышь поняла, что ее ждет, и страх придал ей сил прогрызть дыру в стенке и сбежать в недра здания.

Змея, конечно же, последовала за ней – через туже дыру, – и на рассвете, когда ночной сторож проверял главные двери, перед ним предстала шестифутовая сине-черная змея, которая всползала по лестнице и, быстро высовывая язычок, предупредительно шипела. По словам сторожа, он был уверен, это станет последним звуком, который он услышит.

Змея была безобидной синей индиго, которую я только что привез с фермы рептилий во Флориде, но сторож никак не мог этого знать: он в жизни змей не видел. Большинство уроженцев острова Манхэттен до ужаса боятся Любых животных, кроме тараканов и пуделей, поэтому, когда несчастный невежда увидел, как со стороны отдела Кардинала Спеллмена к нему быстро поднимается по лестнице шипящая шестифутовая змея… Он сказал, что едва с ума не сошел от страха, что сначала его просто парализовало.

Но змея все приближалась, и какой-то праинстинкт вырвал его из транса и придал сил напасть на тварь с первым же оружием, какое подвернулось под руку. Сначала он утверждал, что это была железная рукоять швабры, но последующее расследование показало, что это была железная трубка, сорванная с ближайшего пылесоса.