Консул сразу же и довольно радушно принял меня. Я сказал, что только что приехал из Испании, но там осталась моя невеста, и вчера я получил телеграмму о том, что ночью у нее начался перитонит. Якобы мне срочно надо ехать к ней, но визы нет, и…

В общем спустя три часа я уже садился в самолет.

Волшебная ночь опустилась на Барселону. Россыпь огней внизу под самолетом походила на гигантский светящийся план большого города.

Слева виднелось матовое, переливающееся в бесконечности море. И я почувствовал облегчение. Это была Испания… Благородная, страстная Испания. Она ждала меня, вселяла покой.

В аэропорту автобусы ожидали пассажиров в Барселону. Но Кастельдефельс находился совсем в другой стороне, недалеко от аэропорта, и я нанял машину. Деньги были у меня при себе. На границе я разложил их между страницами толстого журнала, а журнал небрежно засунул под мышку.

Везла меня старая французская машина. Таких у нас еще полно в деревнях. Сзади у нее был небольшой кузов, и ее можно было использовать, как грузовик. Сидя в кабине, я на себе ощущал каждую выбоину на дороге. Чем ближе мы подъезжали к Кастельдефельсу, тем страшнее становилось увидеться с ней. Да-да, это был настоящий ужас. Я боялся встретиться с Марианной, теперь, когда узнал, кто она, или, по крайней мере, кем была. Я понимал: она убийца. Или помешанная с манией убийства, что в каком-то смысле еще хуже.

И эти глаза на портрете… Как ни странно, взглядом художника я уловил больше, чем когда смотрел на нее, как мужчина. А тогда, на пляже она оторвала у бабочки крыло… Может быть, именно дремавший втуне инстинкт толкал ее на жестокости.

Я как раз погрузился в эти безрадостные размышления, когда тарантас въехал на ухабистую дорогу, ведущую к пляжу.

Шофер остановился у тростникового загончика. Я расплатился, взял чемодан и, даже не ответив на его „до свидания“, зашагал к „Каса“.

Ее я увидел первой у террасы рядом с огромным разросшимся кустом. На ней была красная юбка, которую я ей купил. Марианна сидела, уткнув подбородок в колени, обхватив руками щиколотки. И, не отрываясь, глядела на море. Никогда я еще не видел ее такой красивой. Легкий ночной ветерок шевелил длинные волосы. На террасе вязала сеньора Родригес, дожидаясь субботы, а с ней и нового поклонника. Неподалеку от них на земле сидел Техеро, грустно что-то напевая, а мистер Джин все так же прохаживался по пустой столовой походкой заправского выпивохи.

Под моей ногой хрустнула ветка, и Марианна подняла голову. На лицо ей попал лунный луч, осветив его желтоватым светом.

— Даниель!

От радости она даже не могла устоять на ногах. Зубы стучали, словно она вдруг оказалась посреди сибирской зимы.

И я вмиг избавился от запаха ее дома. Он преследовал меня с самого утра, давил, как тяжелая ноша. А тут вдруг все стало ясным, очистилось… как она сама. Осталась только Марианна! Новая девушка! Понимаете? Совсем новая!

Чемодан упал на колючие толстые листья… Она припала ко мне. Все остальное разом вылетело из головы. Я нашел ее такой же, как и оставил. Ничто больше не имело значения.

— Марианна…

Я впился поцелуем ей в губы; столкнувшись, скрипнули зубы, лицо опалило ее дыханием. Нежный женский запах принес чувство искупления, на которое я уж и не надеялся.

— На чем ты приехал?

— На самолете…

— Не мог больше жить вдали от меня, правда, Даниель?

— Да, Марианна, правда…

— Любимый!

Мы не могли ни смеяться, ни плакать. Счастье наше было таким всеобъемлющим, что оставалось лишь торжественно молчать.

Техеро стал, покряхтывая, подниматься на ноги. Он кивнул мне с видом человека, которому абсолютно на все наплевать.

И, сделав вопросительное лицо, жестом показал: „есть“. Я вспомнил, что с самого утра ни крошки в рот не брал и теперь буквально умирал от голода.

— Си, Техеро.

Принесли холодных пирожков, которые мне показались просто восхитительными. Марианна с нежностью наблюдала, как я ем.

— Сумел достать документы?

— Сделал все, что надо, — соврал я. — Скоро их вышлют.

— А когда мы уедем?

— Скоро…

Я жевал и глядел на нее. Как могло случиться, чтобы такое дивное создание стало убийцей?

Когда прошел первый порыв радости, ко мне стало возвращаться ощущение опасности.

Что же, так и сидеть, оцепенело глядя на эту женщину, и спокойно ожидать того, что все равно должно было случиться? Я знал, что в прежней жизни Марианну довели до убийства, но сейчас в ней от былых преступлений ничего не осталось. Она освободилась от прошлого. Все слетело с нее, как перезрелые плоды. И в жилах Марианны потекла новая кровь. Только вот полиции и дела нет до ее перерождения.

Они там, наверное, уже плетут свою паутину, чтобы отловить преступницу. И газеты, видимо, вовсю кричат об этом. Если бы речь шла только об убийстве Бридона, ее, возможно, и оправдали бы, но смерть ребенка Марианне ни за что не простят. Наверное, называют ее сен-жерменской матерью-убийцей, людоедкой или еще как-нибудь в том же духе.

Сбежав в Испанию, я на время отделался от полиции. И в запасе у нас по крайней мере сорок восемь часов, пока слухи об этом не докатятся сюда, на эту сторону Пиренеев. Значит, надо воспользоваться передышкой… Дорога каждая минута… Я было решил сразу бежать, но потом передумал. У нас нет никакого средства передвижения. Да и не могу же я тащить Марианну куда-то на ночь глядя, даже не объяснив, что к чему.

Я жестом подозвал Техеро. Он подошел, волоча за собой драные сандалии.

— Маньяна… Монсерра…

Это была обычная экскурсия, ее совершают все туристы, приезжающие в Барселону.

— Si.[61]

Я постарался объяснить, что моя машина сломалась и хозяин должен будет завтра с утра подвезти нас к вокзалу.

— Си…

Уладив это, я поднялся и пошел к себе. Марианна двинулась следом.

Она села на кровать. В моей каморке было так мало места, что больше никуда и не денешься. Она ждала, что я подсяду к ней, но мне что-то не хотелось. Любовь моя стала чище, непорочнее, чем в начале нашей совместной жизни.

— Ты, кажется, расстроен, Даниель…

Она смотрела на меня с удивлением и грустью.

— Это от усталости, любимая… Сама понимаешь…

— Да-да, верно… Тогда не надо завтра ехать на экскурсию.

— Надо.

— Может, лучше побыть здесь вдвоем, на пляже?

— Я и сам жутко тосковал. Ужасно не хотелось уезжать из „Каса Патрисио“.

— Послушай, Марианна, нам надо отсюда уехать. Не спрашивай ни о чем, я сам тебе потом объясню.

Она все-таки хотела о чем-то спросить, но увидев мое перекошенное лицо, промолчала.

Скрипка лежала отдельно от футляра. Она увидела, что я на нее смотрю, и сказала:

— Когда тебя не было, я приходила сюда поиграть… Так хорошо было! Как будто мы снова вместе!

Марианна взяла инструмент. У меня перед глазами возникла обшарпанная гостиная в доме на улице Гро-Мюр, львиная пасть на шпингалете, тюлевые занавески…

— Оставь ее, Марианна!

Она положила скрипку на место. И когда обернулась ко мне, в глазах у нее стояли слезы.

— Даниель, — прошептала она, — ты что, больше меня не любишь?

Да, именно это я и хотел услышать. Люблю ли я? О, Господи! Конечно, люблю! Я любил ее до потери рассудка, умереть был готов… Да-да! Именно умереть! Теперь я понимал, что это значит!

Я кинулся на Марианну как дикий зверь. Сорвал юбку, блузку, и распял ее на постели.

После неистовых объятий мы долго лежали неподвижно. Все в „Каса“ затихло, и миром снова овладел плеск морских волн. Время от времени желтый пес Трикорнио подвывал на луну. Из окна мне было видно голубое небо, совсем не похожее на ночное. Шум моря вселял ощущение покоя. Казалось, мы затерялись где-то на краю света, там, где никто не сможет нас найти.