— И зачем она только родилась? — вздохнула Амелия.

Я уже не мог больше владеть собой. Схватившись руками за ограду и прислонившись к ней лбом, я зарыдал.

Амелия с удивлением смотрела на меня. Такого она от меня не ожидала.

— Ну входите же! — тихо сказала она. — А то еще люди увидят.

Я прошел к крыльцу под ласковым и спокойным взглядом Евы.

Она протянула мне руку, привлекла к себе, обняла за талию и положила голову мне на грудь.

— Вы ее так любили, — вздохнула бедняжка.

— Я не по ней плачу, Ева… Я плачу из-за вас…

Она сразу же подалась назад, рука ее упала на колесо каталки.

— Вы это искренне, Виктор?

— Да…

Я погладил ее волосы, осторожно, нежно. И, ничего не сказав, пошел собирать свои вещи.

Я упаковал все в два чемодана. Комната моя, хотя и была залита солнцем, приобрела вдруг в моих глазах очень печальный вид.

Так много воспоминаний было связано у меня с ней!..

Когда я спустился вниз, Ева была в патио. Она ждала меня и, как только я появился, сразу же уставилась на чемоданы.

— Вик! — крикнула она.

Я подошел к ней.

— Что это значит? Вы… вы уходите?

— Конечно. Вы прекрасно понимаете, что мое пребывание под этой крышей отныне невозможно!

— Что вы говорите! Невозможно… Почему невозможно? Вы не можете убежать как трус! Вы не покинете меня…

— Кто угодно скажет вам, что…

— Я плевала на кого угодно, Вик! Я не хочу оставаться здесь одна!

— У вас есть Амелия.

— Это называется «есть»?

— Видите ли, Ева, будет не совсем прилично, если я задержусь еще здесь. Меня сразу же примут за того, кем я отказывался быть.

— А «Шкатулка с Мечтами»?

— Боюсь, что это была всего лишь мечта… Да, мечта…

— Вы собираетесь повесить ее на меня?

Я поставил свои чемоданы на пол и сел в кресло-качалку.

— Вы правы, Ева… Я действительно могу быть вашим служащим… Только теперь я буду жить в отеле… Я буду часто приходить к вам и…

Ева сложила руки трубочкой и что было силы крикнула:

— Амелия!

Старуха была недалеко от патио, потому и явилась почти сразу.

Теперь Ева обладала здесь полной властью. Она кивнула на чемоданы:

— Отнесите вещи господина Менда в его комнату.

Тут я не мог промолчать:

— Оставьте их здесь, Амелия, я ухожу…

— Виктор, если вы уйдете, будет несчастье!

— Вы считаете, что его у нас мало, несчастья? — проворчала старуха. Она взялась за мои чемоданы.

— Ну куда вы пойдете? — Она мне словно пощечину отвесила.

Я покорился. В глубине души я чувствовал облегчение. Я прекрасно знал, что являюсь пленником этого дома. Я в этом уже давно не сомневался. И это ощущение не только угнетало меня, оно придавало мне силы. Тягости существования всегда подавляли мой дух. А здесь я чувствовал себя в безопасности.

Ева победно улыбнулась:

— Я не могу больше жить без вас, Вик…

Она произнесла мой приговор. Теперь, когда ее сестры больше не было, я заменю ей эту сестру. Отныне я буду пленником этой коляски.

— Ева, я хочу вам что-то предложить…

— Нет, нет, Вик, никаких компромиссов!..

— Ева, вы хотите выйти за меня замуж?

Сначала она покраснела, потом побледнела… У нее даже рот скривился в гримасе.

— Вы смеетесь надо мной?

— Нет, Ева… Это единственный способ все нормально устроить… Мы поженимся, и у меня больше не будет соблазна убежать… Конечно, мы подпишем брачный контракт, согласно которому за вами сохранятся неприкосновенными все права на ваше состояние. Мне будет невыносимо сознавать, что многие думают, будто я женился на вас из-за денег.

— Но, Вик, ведь никто не женится на парализованных женщинах… Это что-то невиданное!

— Хорошо, теперь будет виданное!

В ней происходила мучительная борьба: гордость наступала на искушение. Но женщина в ней взяла верх.

— Зачем эта жертва, Вик?

— А кто вам говорит, что это жертва?

— Вы… вы меня любите?

— Я испытываю к вам бесконечную нежность…

— Но не любовь!

— А нужно ли непременно наклеивать на чувства этикетки? Я не хочу покидать вас, и это уже добрый знак, не так ли?

Она задумалась, нахмурила брови:

— Я, я вас люблю с тех пор… с тех пор, как я вас впервые увидела…

— Тогда не нужно сомневаться.

— Я не сомневаюсь!

— Так что же вы тогда делаете?

— Я только пытаюсь понять… Вы молоды, красивы…

— Спасибо.

— Вы это прекрасно знаете. — В ее голосе чувствовалась горечь. — Вы очень красивы, Виктор…

— И вы очень красивы, Ева…

— Как сломанная игрушка…

— Я уже просил вас никогда не вспоминать об этом…

— Простите меня. — Она ударила рукой по колесу каталки.

— Так что, женимся? — улыбнулся я.

— Когда?

— Через какое-то время. Нужно подождать, пока окончится траур.

— Вы что, серьезно считаете, что траур может окончиться?

Слезы вдруг брызнули из ее глаз. Я достал свой платок и стал вытирать их.

Я не мог сказать ей все! Пусть уж лучше оплакивает свою сестру, чем ненавидит мертвую!

Бракосочетание состоялось через два месяца в обстановке, как это принято говорить, строгой интимности.

Мы отправились вдвоем и в церковь, и в мэрию, а свидетелей нашли на месте.

Сказать вам, что за эти два месяца я не подумывал о том, чтобы переменить свое решение, значит солгать. Сколько раз повторял я себе: «Ты молод, Виктор, ты красив… Что же ты приковываешь себя к этому инвалиду? Это сумасшествие! Ты не имеешь права делать этого! Женитьба — это не благотворительная акция. Она должна освящать любовь, быть ее продолжением… А как ты можешь принять стерильность такого союза?!»

Несколько раз я собирал ночью свои вещи и открывал дверь моей спальни… Однако в последнюю минуту меня каждый раз что-нибудь останавливало… И всегда это было что-нибудь разное… Какая-нибудь мелочь — например, скрип в доме, какое-нибудь воспоминание…

В конце концов я понял: нет смысла бороться с самим собой.

По дороге домой я, управляя машиной, посматривал краем глаза за «моей женой». Она сидела рядом со мной довольно прямо и не теряла на поворотах равновесие. Счастливая улыбка делала ее еще красивее. Я досадовал на судьбу, сделавшую Еву неподвижной.

Не будь Ева инвалидом, она была бы самой красивой девушкой Лазурного Берега.

Я представлял ее в купальнике, бегающей по пляжу…

Теперь, когда мы поженились, я почувствовал огромное облегчение. Когда принимаешь решение такого значения, самый тяжелый период — период ожидания… А когда решение осуществлено, все казавшееся ранее сложным сильно упрощается.

Ну что произошло?

Я женился на красавице калеке — вот и все.

Я спас эту девушку от неминуемой смерти. Разве мог я не соединить после этого наши судьбы?

Так и поступают обычно с людьми, которых спасают. Дать кому-нибудь жизнь или сохранить ее — событие незаурядное.

Ворота особняка остались открытыми. Я подъехал по главной аллее до самого крыльца. Вышел из машины и обогнул ее. Ева сама открыла дверцу, и мне оставалось лишь наклониться и взять ее на руки. Она прижалась ко мне. Пока я поднимался по лестнице, она целовала меня. Губы ее были очень свежи, кожа и волосы пахли великолепными духами. Ее поцелуи заставили меня подумать… о другом.

Мне стало страшно при мысли о ночи, которая настанет.

И вот эта ночь настала — трудная и тревожная.

Амелия легла спать, и мы остались вдвоем в холле.

Ева улыбнулась мне. Она была очень взволнована, но все-таки меньше, чем я, — могу вас уверить. Ни одному мужчине не пожелал бы я оказаться в такой ситуации.

— Ну что, — сказал я ей, — поступим подобно этой достойной особе — мы ведь также имеем право на отдых, моя дорогая, не так ли?

Она ничего не сказала в ответ. Взяла и поехала к своему подъемнику, а я поднялся по лестнице и остановился перед дверью ее комнаты. «Кстати, ее давно уже привели в порядок». Никогда еще желание убежать отсюда не давило так на меня.